Второй шанс

Владимир с Анной в здании аэропорта неспеша брели к ленте выдачи багажа. Всё время держались за руки, не расставаясь ни на минуту. Анна широко улыбалась и что-то активно рассказывала спутнику. Он снисходительно усмехался в ответ. За окном была середина января, пара только вернулась из настоящей новогодней сказки. Владимир устроил невесте настоящий калейдоскоп чудес. Увёз Анну в Кёльн, не предупредив, что в доме её ждёт Варвара. А дальше — экскурсии, шоппинг, знакомство с Романовыми, оказалось, что с Наташей Аня знакома, прогулки, рождественские ярмарки, блюда, напитки и смех, улыбки, запах хвои, подарки, игрушки. Корф видел, что его женщина счастлива. Он познакомил её с немецким Рождеством, со всеми традициями. На Новый год сделал возлюбленной предложение, на которое услышал заветный ответ. Расписаться решили летом. Анна хотела тёплой породы, чтобы не выходить замуж в шубе. Владимир не возражал, потому что хотел, чтобы невеста была в красивом свадебном платье и запомнила этот день навсегда. Перед отъездом Корф и Романов заперлись в кабинете последнего и решали извечный вопрос: что делать. После танцев с коленками всей бывшей группы спецназа, когда они без санкций, вытащили Наталью из охваченной войной страны, Николай Павлович поставил себе целью уничтожить будущее ребят. Бенкендорфу было проще, он спокойно ушёл себе на пенсию. Приятнее всего для Николая Павловича было уничтожать Корфа, которого второе лицо государства особенно ненавидело за своё мнение, авантюризм, любовь к риску, везучесть, самостоятельность и бесшабашность в серьёзных делах. Поэтому было решено переводить питерскую фирму в Кёльн или, как они говорили сильно любопытным знакомым, в Бонн. Предстояло обсудить детали и вопросы относительно сотрудников. Чем мужчины и занимались. И вот теперь красивая пара, Анна и Владимир, находилась в аэропорту родины, чтобы решить последние вопросы. — Ой, Володь, смотри, это же Штерн? Который твою маму лечил? — молодая женщина кивнула в сторону точки выдачи багажа. Возле ленты стоял невысокий, с крупными залысинами, чтобы не сказать полулысый, худющий мужчина лет сорока пяти. Худым он был настолько, что одежда болталась на нём, как на вешалке. Корф внимательно смотрел на него. — Или нет? — негромко произнесла Анна. — Да. — так же отозвался парень, крепче сжал её пальцы и они подошли к мужчине. — Илья Петрович…? — начал было Владимир. — Да… — собеседник внимательно посмотрел на пару, потом конкретно на парня, лицо разгладилось, было понятно, что он узнал. — Владимир. Корф. Анна. Здравствуйте. Мужчины обменялись рукопожатием. После короткой прелюдии и выхватывания чемоданов, решили устроиться в кафе. Корф предложил свою машину. Они сидели за столиком. Штерн цепко смотрел на мужчину напротив. — Вот так вот. Всех лечил, а себя запустил. — Но, а за границей? — Я только оттуда, если заметили. — мягко усмехнулся. — Ни одна университетская клиника не даёт больше двух месяцев. — помолчал, полакомился пирожным. — Ну, а вы как? Вместе? Это вы молодцы. Как Надежда Николаевна? Владимир побледнел. — Не знаю. Давно её не видел. — Лет пятнадцать? Бровь Корфа подлетела вверх, пальцы сцепил в замок. — Откуда? — Вы забываете, что одно время Ваш покорный слуга был семейным врачом семьи Корф? Я знаю и видел то, чего не знаете Вы, в силу возраста. Но не это важно. — собеседник тяжело вздохнул и принялся складывать из салфетки лебедя. Владимир лихорадочно пытался понять, что происходит. Под ложечкой противно засосало. — У Веры Николаевны была последняя стадия. Неоперабельная.- доктор замолчал, явно собираясь с мыслями. — У неё неделю отказывали органы. Это невероятно больно. В таких случаях колют обезболивающие. В силу индивидуальных особенностей её организма Веру Корф не брал ни один препарат, мы все перепробовали, видимо уже не было реакции. От морфия она до последнего отказывалась, хотела оставаться в сознании и как можно больше запомнить Вас с Анной, Ивана, Надежду Николаевну. Сестру она обожала. Это было взаимно. Последней её просьбой к Наде были Вы, Владимир. Чтобы она не оставляла Вас, заботились и воспитала Вас. Корф зло хмыкнул. Ну да, тётка выполнила просьбу умирающей. Анна сидела тихо, лишь крепко держала мужчину за руку. Что-то подсказывало ей, что сейчас они услышат нечто, возможно, что перевернёт их жизни. — Ближе к концу у Веры Николаевны начались непрекращающиеся боли. Но «моторчик» работал без сбоев. Эвтаназия у нас официально вне закона… Владимир, Вы знали, что на момент смерти Вашей матери, Ваша тётя была помолвлена и в положении? Анна физически ощущала, как её челюсть летит на встречу со столешницей. Корф побагровел и сжал кулаки. — Что?! Штерн молча и часто кивал. — Теперь Вы всё понимаете? — Нет. Не очень. — Вы мне не поверите… — Штерн отпил из чашки. — Иван Иванович женился на Вере, чтобы быть поближе к её сестре, в которую он был неё не на шутку влюблён. Но у неё был мужчина. За которого она собиралась замуж и от которого ждала ребёнка. И она в своё время чётко и однозначно дала Ивану понять, что ему ничего не светит. Что она его никогда не полюбит, он не в её вкусе, у неё уже был любимый и единственный. Возможно, с Иваном и поговорил мужчина Надежды Николаевны, не знаю. Вы же понимаете, что убивать сестру, когда носишь младенца под сердцем — невозможно, это абсурд. Иван мог добиться её ареста. Плюс, сама женщина становится более сентиментальной. — К чему Вы клоните? — негромко спросил Владимир. Анна уже понимала, что, скорее всего, их ждёт. Но как принять? Висела тяжёлая тишина. Сердце у Анны забилось чаще. — Вера Николаевна умоляла вколоть ей максимально допустимую дозу. Боли были адские, смотреть ей в глаза было невозможно. Надежда Николаевна была всё время рядом, держала за руку, обтирала лицо от пота, успокаивала. Чего ей это стоило — я не представляю. Они были очень близки, очень дружны. Плюс, её состояние… Женщина становится более чувствительной… — Короче. — сухо прозвучало в ответ. — Надежда Николаевна стояла у окна. — Врач замолчал. Анна поняла, что он скажет следом. Замерла и натянулась, как тетива. — Вера… Николаевна умоляла… — Илья Петрович глубоко вдохнул и быстро закончил фразу. — укол сделал я. Именно я. Владимир упёрся в него тяжёлым взглядом. — Я. Надежда Николаевна даже не видела этого. Но последние минуты держала сестру за руку. Это же не сразу… Молчание. До Корфа медленно доходила информация и складывалась картинка. — Надя настояла, в разговоре с Вашим отцом, что это она сделала тот укол. Она не хотела ломать мою карьеру, я тогда только начинал, подавал надежды. Ваша мама стала сильно набожной. Это одна из причин, почему Надя взяла на себя всё, чтобы сестру не похоронили как самоубийцу. Надя очень любит Вас, Владимир. Корф молчал. В голове мелькали картинки из прошлого. Когда он, сопляк неполных тринадцати лет, орал на женщину старше себя, выплёвывая оскорбления. Анна положила руку на сжатый кулак дважды жениха. Сидела рядом с ней, хотя, внутри было страшно. Как тогда, в ситуации с Долгоруким, когда они ссорились. Только в этот раз она будет с любимым до конца. Штерн виновато смотрел на обоих. Он понимал, что происходит. Владимир дёрнулся и схватил одной рукой Илью Петровича за грудки, Анна сначала отшатнулась, потом вскочила и обняла любимого, успокаивающе гладила. — Я же тебя сгною, сволочь! — Корф отстранился от возлюбленной, боясь её покалечить и выпустить из рук врача. — Я и так гнию. Изнутри. Возможно, это расплата за Вашу маму. Просто я больше не могу носить это в себе. Тем более, что Вы рассорились с единственным родным человеком в принципе из-за меня. — «В принципе»?! — пророкотал парень. — Интересно, а если бы мы не встретились, то перед кем ты сейчас каялся, эскулап, а? — Нахмуренные брови, взгляд, полный обжигающей ненависти, сцепленные зубы, тёмная борода завершала образ дышащего гневом Владимира. Анна только надеялась, что драки в публичном месте не будет. Молодой человек как-то сник: — Какая же ты сволочь… — покачал головой. — Тебе, значит, жаль карьеру ломать, а ломать жизнь через колено молодой красивой женщине в положении — можно, в порядке вещей?! С…а. Мужик, урод в штанах… — Я тогда был молодой. И эгоист. — А сейчас, значит, альтруистом стал?! Анна положила руку на плечо любимого человека, прижимая к себе. Её сердце бешено колотилось. -А сейчас я хочу хоть частично искупить свои грехи. — Я не поп. — чуть качнул головой собеседник. Помолчал. — Ты же минимум троих убил. Маму, тётю Надю морально, и, получается, её малыша… Вот почему она так долго была в больнице. Владимир вспомнил, как утих его гнев в адрес тёти, но отец умело его поддерживал. И, когда она вернулась в дом, позволил мальчишке оскорблять и унижать Женщину, Мать, Тётю. Достал из кошелька смятые купюры, швырнул на стол и чуть пошатываясь направился к выходу. Анна хотела извиниться перед Штерном, но побоялась оставить любимого хоть на секунду. Побежала за ним. На улице Владимир вышвырнул чемодан и ручную кладь Штерна на улицу и сел за руль. Анна внутренне сжалась, было страшновато ехать с ним в машине, но и оставить его сейчас — немыслимо. Ехали на удивление медленно и осторожно. *** Владимир вторые сутки сидел в одной позе в кресле и молчал. Анна периодически заглядывала к нему, оставляла еду, через время уносила обратно. В очередной раз зашла к жениху, села на подлокотник, обняла его голову, молча гладила. Что тут скажешь? Надо осознать, признать, принять. Принесла чашку горячего сладкого чая. — Выпей, как лекарство. Владимир вяло послушался. Ощутил невероятное чувство голода. Анна этого и ждала: — Идём, есть селёдка с печёной картошкой, салат… Так же молча поел, ковыряя вилкой в тарелке. После еды достал из бара бренди и вернулся в комнату. Взял в руки фотоальбом и принялся цедить напиток, закусывая воспоминаниями. Анна незаметно прошмыгнула к нему, поставила рядом блюдце с тонко нарезанным лимоном и бутербродами. Открыла окно на проветривание. Владимир вспоминал, сопоставлял, понимал. В какой-то момент на него напала ярость: как отец мог?! Какое право имел?! На вид благообразный мужчина, с умными глазами, скорбью за ушедшей в мир иной совсем молодой женой, отец-одиночка, герой, сам поднимающий сына… Швырнул бокал в стену. На звон разбившегося стекла заглянула любимая женщина. — Уйди! Кивнула и повиновалась. Он сделал несколько жадных глотков алкогольного напитка. Закусил лимоном и бутербродом. Вернулся к альбому. Начал замечать, что не хватает многих фотографий. Это отец постарался или тётя забрала? Отец… Владимир всю жизнь старался быть похожим на него, стать лучше него, заслужить отцовскую похвалу и любовь, отцовское доброе слово и внимание. Но Иван Иванович этого не замечал, не хотел замечать. Он игрался Аней. Она была безвольной игрушкой в его руках. Куда деваться сироте, которую пригрели из доброты? Была ли та доброта? Отец не считался никогда ни с чьими мнениями или желаниями, всегда поступал по-своему. Эта твердолобость передалась и сыну. Интересно, он такой же двуличный? Спросить? Да кто ответит? Аня вряд ли. Вот в плане жестокости он точно в папочку. Отпил прямо из горла. Янтарная жидкость приятно обожгла внутренние органы, освежился лимоном, верхним слоем упал бутерброд. Как он издевался в юности над Анной? И после всего она ещё с ним и замуж пойдёт. Репнина отвадил, а сам что? Ещё несколько глотков. Вернулся к альбому. Нервно отбросил в сторону, было невыносимо больно смотреть даже на фотографиях в глаза той, которую так огульно оскорблял, когда у самого молоко на губах не обсохло. Тяжело опустил голову на ладони. Так и сидел. Анна бесшумно проскользнула к нему в комнату, смела в совок осколки бокала, боясь, как бы любимый не поранился, потом принесла ещё лимон, бутерброды, куриные кусочки в панировке, кетчуп и хлеб. Вышла, а Владимир и не заметил. Когда Корф хотел, чтобы тётя получила похоронку на него он даже не подумал, а как она это переживёт. Хотел сделать больно. Да он всю жизнь ей больно делает! И как теперь быть?! Что делать?! Поднял голову, обвёл пьяным взглядом комнату: чисто, свежо, в бутылке ещё есть, на тарелках свежая еда. Громко булькая допил бренди и принялся за блюда. Мыслей в голове не было, она начинала болеть. Вернулся к фотографиям. Вот он с родителями, тётя, наверное, фотографировала, на лесной опушке. Судя по дате, за год до появления в их доме Ани. На этой фотке он с тётей, у неё на руках, на нем модные тогда летние костюмчики: шортики и футболочка. Господи, какая она тут счастливая. А вот родители и тётя: мама, папа и тётя. Интересно, кто щёлкал? Вот он с мамой, а вот только он, и вот, и вот, и вот… Отец с тётей Надей, но её глаза не сильно счастливы. А вот рядом с мамой она весёлая. Мама, тётя, отец, он сам, он с мамой… А дальше только заготовки для фотографий, пустые. Глаза закрылись сами по себе. Анна положила ноги Владимира на диван, накрыла пледом, погладила по голове, поцеловала, закрыла окно, убрала посуду, вернулась в спальню и задремала. Она понимала его состояние, знала, что не стоит лезть с советами, требовать не пить, не лезла в душу. Володя сочтёт нужным, сам спросит, скажет. Встала, проверила парня, но он спал так же, как она его уложила. Заснула сама. Утром Анна вновь заглянула к Корфу, но он спал. В интернете прочитала про препараты от похмелья и спустилась в аптеку. Молодая женщина не представляла, что испытывал её Володя. Когда весь его мир перевернулся с головы на ноги, а он до этого считал, что голова и есть ноги. Когда всё это произошло, Ане было около восьми лет. Она помнила, как не стало мамы Володи, как исчезла из дому тётя Надя. Иван Иванович дал понять, что эта тема закрыта, потому что тётя Надя плохой человек. Но девочка не могла понять и поверить, что добрая, ласковая с детьми, нежная тётя Надя, которая проводила с ними очень много времени, оказалась плохой. Это какая-то ошибка! Но детская память короткая, всё быстро затерялось. Так это она, а что говорить про Володю, который был старше, роднее, ближе, любимее. А теперь так внезапно на них обрушилась правда. Ещё и такая и так. Быстро вернулась с полным пакетом. Приготовила «антипохмелин», налила во второй стакан воды и занесла Корфу. Он как раз просыпался. Голова нещадно трещала, во рту «привет» от всех котов города, не меньше. Медленно разлепил глаза. Шторы оказались плотно задвинуты, Аня сидела на полу рядом с ним, в руках стакан. Мужчина ощутил, как в горле запершило. Блондинка приподняла его голову и принялась поить. Он был ей благодарен, что она не читала ему нотаций. Анна поняла, что Владимир немного пришёл в себя, оставила ему несколько бутылок со спасительной жидкостью и вышла на кухню, чтобы выключить плиту. Корф с наслаждением осушил все бутылки и несколько стаканов с опохмелителем. Поплёлся в ванную, по дороге собрав на себя все углы мебели в комнате. В душе полегчало, но сушняк остался. Кухня посвежевшего хозяина встретила ароматом кофе и яичницы, на столе стояло несколько бутылок с минералкой. С удовольствием выпил воду. Виновато смотрел на невесту. Анна сдвинула сковороду, выключила плиту и повернулась к нему лицом. — Прости… Женщина обняла Владимира. — Я всё понимаю. — целовала его лицо. — Я с тобой, я с тобой. — прижалась к нему всем телом и ощутила его напряжение. — Тебе нужно поесть. И, прости, я купила освежитель для полости рта. — Намёк понял, только я не увидел. Ой, кофе… — Нет, родной. Сначала еда. Кофе натощак нельзя. — успокаивающе гладила его по голове. Владимир прижал невесту крепко к себе и спрятал лицо на её плече. — Прости, Анечка… Я больше не буду… — Я всё понимаю. Я всё понимаю. Успокойся. Сейчас позавтракаешь и пойдём гулять. Надо, любимый, надо. Садись. — подтолкнула его к табуретке. — Я сейчас рот прополощу… Анна покормила парня и вытащила на улицу. Из свежевыпавшего снега слепила снежок и бросила в Корфа, затягивая в бой. Он постоял несколько секунд, зачерпнул обеими руками горсть снега, тщательно умылся и принялся отвечать. Корф распластался на снегу и смотрел на проплывающие по небу серые тоскливые облака. Было паршиво. Анна подошла к нему и он потянул её на себя. Она упала на него и внимательно смотрела ему в глаза. — Володь, ты простудишься. — Всё нормально. В магазин надо? — Желательно. Или ты домой спать, а я схожу. — Спать я буду только с тобой. Молодая женщина залилась краской. Дома мужчина действительно увлёк возлюбленную в постель. Проснулся поздно, Анна, плохо спавшая прошлую ночь, тихонько посапывала у него на плече. Нашарил бутылку минералки, выпил, ощутил себя нормальным человеком. Насколько можно было быть нормальным в данной ситуации. Надо что-то делать. Что? Странный вопрос — извиняться, валяться в ногах и надеяться, что когда-нибудь… Прикрыл глаза. Владимир так и не мог понять, как отец посмел себя так повести? Ведь после смерти его жены, её сестра могла бы взять на себя воспитание сына и приёмной дочери. Неужели так любил, что не простил другого мужчину и ребёнка от него? Бред! Не крепостное же право было, отец не имел никакого права распоряжаться жизнями других людей. А он, Владимир, придурок, на полном серьёзе все эти годы был уверен, что тётя действительно убила (как сказал отец, опять же) его маму, потому что любила самого Ивана Ивановича. А получается, это он любил тётю. Ох, права была Долгорукая когда говорила, что старший Корф, покрывая многолетнюю измену урода-Долгорукого, убил её именно своей помощью её мужу. Как будто для отца это было впервые. Сначала он убил свояченицу, морально, что ещё хуже, и её так и не родившегося малыша, а потом и несчастную Марию Алексеевну. Что делать? Как себя вести? *** Анна занесла две больших чашки чая, Владимир нарезал бутерброды, она достала коробку конфет. Её рука потянулась и за стоящими в баре коньяком, но тут же опустилась. Нет, им надо поговорить. Поговорить так, чтобы он её услышал. Она забралась к нему на колени, положила голову ему на плечо, обвила руками за шею и молчала. Его челюсти молча дробили колбасу и хлеб. — Мне надо с ней увидеться. — Умгу. — кивнула согласно. — Попросить прощения. — Надо. — Я не знаю как. — Как всегда — словами. Только для этого тебе нужно успокоиться, окончательно протрезветь, собраться с мыслями, тщательно обдумать, что ты будешь говорить. Поэтому не спеши. — Думаешь, поискать о ней информацию? — Да. Ты это умеешь. Потом будем думать. Учитывая, сколько прошло лет, её и в стране может не быть. — Мне одному показалось, что Штерн её не так давно видел? — Нет. Мне тоже. Главное, ты сейчас успокойся и всё хорошо обдумай. А то ты сгоряча можешь наломать ещё больших дров. — Главное, чтобы её мужа в этот момент не было. — Не дрейфь. Поэтому я и говорю, что нужно обдумать всё и собраться с мыслями. Два дня больше погоды не сделают. Больше времени прошло. Корф замолчал. Как он мог своей тёте такое высказать? Ей, такой трепетной и сильной, ранимой и стальной, такой нежной и суровой. В ней всегда было столько любви и света, что это ощущали все, кто был рядом. Как оказалось, он смог. Молодец, что можно сказать. *** Надежда Николаевна гладила пепельного щенка французского бульдожки, который свернулся у неё на коленях. Она с мужем, Александр Христофорович всё же затянул её в дворец бракосочетания сразу после Нового года, у них даже номер регистрации в свидетельстве первый, ехали несколько недель назад в машине, супруг наконец забрал свои вещи из квартиры, как им под колёса выбежал кто-то маленький. Мужчина резко затормозил, успев при этом выбросить свою руку перед лицом любимой женщины. Тихо ругнулся и вышел посмотреть, кто этот самоубийца. Им оказался маленький дрожащий от холода и испуга щенок. Надежда Николаевна замотала малыша в протянутую мужем тряпку и села в салон. На лбу проявлялся синяк от руки мужа. Александр Христофорович виновато смотрел на это. Супруга успокоила, мол косметику никто не отменял. Отправились в ветеринарную клинику. Специалист тщательно осмотрел пациента, покормил, вакцинировал, проглистовал, определил, что ни чипа, ни распознавательных знаков нет, и предположил, что от щенка отказались и выбросили по причине брака, то есть, для разведения он не годился, а для домашнего любимца — очень даже, здоровье отличное. Бенкендорф забрал назначения, замотал малыша в пелёнку и они поехали домой. По дороге решили оставить дрожащий комочек у себя, посчитав это знаком. Назвали бульдога не французской кличкой «Бим», или, как иронично его называл Александр Христофорович, «Волкодав». Бим послушно учился спать на лежанке, делать дела на пелёнки, кушать и пить из мисок или пить из специальной поилки во время прогулок, слушался хозяев и старался их не огорчать. Он мгновенно завоевал любовь Нади и Александра, заменив им неродившегося малыша. Все выходные хирурга они проводили втроём. Сказать, что жизнь женщины изменилась, означает не сказать ничего. Муж всегда готовил ей завтраки и ужины, обязательно складывал еду с собой, отвозил и забирал с работы, следил за её моральным и физическим состоянием, не разрешая первый из двух дней отдыха вставать с кровати, следил за погодой за окном и, при необходимости, завозил супруге на работу тёплую кофту, сухие носки и прочие мелочи, которые и говорили о его отношении к ней. В доме стало теплее, Надя забыла, когда в последний раз держала в руках отвёртку, топор для колки дров, молоток и прочие мужские игрушки. Теперь этим всем заведовал супруг. Да, они притирались друг к другу, учились ставить аккуратно обувь, ложить на место расчёски, расправлять вещи на плечиках и вешать в шкафы, размещать выросшие в два раза средства гигиены, но это были мелочи, по сравнению с желанием быть вместе. У каждого была своя комната с огромным платяным и книжным шкафом, Сычёва порывалась сделать мужу отдельно и кабинет, но тот отговорил, напомнив, что он — пенсионер. Надежда Николаевна гладила Бима, который уютно устроился к неё на коленях и ждала мужа. Бенкендорф уехал на встречу с бывшим начальником, пообещал звонить, но ему явно не до этого. Выходить на улицу не хотелось, было довольно холодно, как-никак февраль. Щенок быстро сделал свои дела и вернулся домой, теперь отогревался сам и отогревал любимую хозяйку. Надя буквально носила его на руках, уговаривая потом, чтобы не ревновал её к Саше. Раздался звонок в дверь. Надежда Николаевна с удивлением посмотрела на поднявшего голову Бима, взяла его на руки и подошла к видеодомофону. У мужа ключи и он прекрасно сам заезжает на участок, не желая её беспокоить. Гостей она не ждёт. Кто это может быть? Посмотрела на экран, всмотрелась и замерла. Рука, державшая щенка повисла, но он вцепился коготками в её домашнюю вязаную кофту. Надежда послушно подхватила малыша. У ворот стоял не кто иной, как Владимир Корф, её племянник. В этот же момент зазвонил телефон: — Да, Саш? Ты уже домой? — Наденька, родная, сначала скажи мне, как ты? Почему голос напряжён? Что-то случилось? — Всё нормально, я потом расскажу, но я в порядке. Бим рядом. — пёсик, услышал свою кличку и звонко тявкнул. — Понял. Нет, я не домой, звоню сказать, что немного задержусь, нам тут есть что обсудить. Или мне приехать? Отложу на завтра. — Нет, решай сегодня, — мягко улыбнулась жена, не отрывая напряжённого взгляда от экрана видеодомофона. — а на завтра у нас были планы. — Как скажешь. Но если что — сразу мне звони! — приказной тон тут же сменился на ласковый. — Пожалуйста! И не придумывай себе ничего. Я очень скучаю. — Мы с Бимкой больше. Я ничего не придумываю, мы ждём тебя. Удачи! И я тебя. — положила мобильный и продолжила наблюдать. В дверь ещё раз позвонили. На лице парня отчётливо читалось отчаяние. — Ну, и что делать? — спросила женщина у бульдога, который весело махал хвостом и норовил облизать хозяйку. Корф принялся стучать в ворота кулаком. — И ведь он просто так не уйдет, — пожаловалась Надя собаке. — с детства упрямый и добивается своего. Надежда Николаевна глубоко вдохнула и нажала на кнопку, открывая калитку. Парень вздрогнул и вошёл на участок. Осмотрелся и неспеша побрёл к дому, собираясь с мыслями и духом. Владимиру было очень страшно. Он боялся встречи с Надеждой Николаевной или её мужем. Он вошёл в дом и замер: в двух шагах от него, в проёме одной из комнат стояла его тётя. Высокая, худая шатенка с короткой стрижкой и собакой на руках. — Здравствуй… — негромкий мужской голос прозвучал совершенно растерянно в тишине. — Здравствуй… — эхом. Молчание. Хирург взяла себя в руки и натянула на себя маску невозмутимости. — Чаю? Угостить тебя? — Нет, спасибо. — расстегнул куртку и достал одну бледно-розовую розу. Протянул хозяйке. — Спасибо. — Надя положила её на тумбочку. — Что тебя сюда привело? Бим, почувствовал состояние хозяйки и принялся лизать её подбородок. — Нам необходимо… — Корф осёкся. — Я хотел бы поговорить с тобой, если это возможно. — Раздевайся. Вон тапочки. Я на кухне. Зашумел чайник. Надежда Николаевна взяла себя в руки. Представила, что ей предстоит тяжёлая операция. На столе появились вазочки с печеньем, тарелочка с нарезанным рулетом, она вспомнила, как муж подтрунивает обычно, что продукты в их доме режутся с хирургической точностью, захотелось спрятаться за его спину. Но Саши рядом нет, к тому же, эта встреча и этот разговор нужен, опять же, им обоим. В красивых чашках дымился ароматный чай. Роза оказалась в вазе. Бим, увидев, что хозяйка сидит на стуле, смешно забрался к ней на колени. Принялась его гладить. Вошёл Владимир и остановился в дверном проёме. Светлая просторная кухня, с современной техникой. Чувствуется, что ею пользуются, что эта кухня — сердце дома. Корфу казалось, что его сердцебиение должны слышать в соседнем доме. — Садись. — Надежда Николаевна оторвалась от изучения лица племянника и кивнула на стул. — Что тебя сюда привело и как ты узнал адрес. Владимир, Володя, всё тот же мальчишка, только возмужал. Гладковыбритое лицо, упрямый взгляд, разве что, исчезла чёлка, которая постоянно падала ему на глаза, а вместо неё вполне приличная короткая стрижка. — Я же всё-таки программист. А любой программист в душе ещё и хакер. Нашёл не только рабочий адрес, что оказалось очень просто, но и домашний. — Корф невероятно нервничал. Пальцы дрожали, поэтому к чашке не прикасался, чтобы не разбить. Отодвинул от греха подальше. Повисла тишина. Надежда Николаевна ждала объяснений, гость растерял все заготовленные и заученные наизусть слова. Владимиру хотелось прикоснуться к тёте, но он боялся. Страх в буквальном смысле парализовал его. Он рассматривал абсолютно гладкое лицо, лишь боль в таких же карих глазах рассказывала о пережитом. Надежда Николаевна терпеливо ждала, хотя ей было даже страшнее, чем нежданному визитёру. Она узнавала и не узнавала одновременно такого любимого и такого далёкого племянника. Мальчишку. Мужчину. Видела, что он не знает, с чего начать. Она отпила чай, поглаживала Бима. Эти мерные движения успокаивали. -… Тёть Надь? Ты меня слышишь? Странно, она вроде ни о чём не думает. Надя сфокусировалась на Владимире. Он выглядел уже спокойнее и увереннее. — Я говорю, что я всё знаю. Я знаю правду. Я со Штерном разговаривал. — медленно повторил племянник. Потянулся к ней. — Тёть Надь, зачем? Объясни мне, зачем? Зачем ты это сделала? Женщина молчала и спокойно смотрела в глаза Корфу. Ей скрывать нечего, ничего постыдного она не сделала. — Зачем? — упрямо повторил гость свой вопрос. — Я не хотела, чтобы ты боялся врачей. Для тебя я никогда не была врачом. А Штерн был. Мало ли как жизнь сложилась бы, пришлось столкнуться, а у тебя травма. — А так не травма? Лишиться родной тёти — не травма? Нормально? Оскорблять за здорово живёшь женщину — нормально? Тебе всё это выслушивать от молокососа и отца — не травма?! Потерять из-за нас ребёнка — не травма?! Сычёва побледнела. Бим, почувствовал перепад настроения, сразу же принялся лизать пальцы хозяйки. Владимир перевёл дыхание. Встал, подошёл к окну. Участок был убран, дорожки тщательно вычищены, явно работа мужчины. Плюс, тапочки мужские в доме. Слава богу, что у тёти есть муж. Надо будет подробнее посмотреть кто этот счастливчик. Оба молчали. Парень понимал, разговора не будет. — Скажи хоть что-то? — Нечего. Корф опустился на пол перед ней, упёрся коленями в линолеум и стало не понятно, он на коленях или на корточках. Хвост бульдога оказался на одном уровне с лицом гостя. — Прости меня, пожалуйста. Я знаю, это невозможно, но, может быть, ты сможешь… Когда-нибудь… Я не имел тогда никакого права судить тебя, сейчас же я не имею права осуждать. Я не судья. — покачал головой. — Прости меня… — поднял руку, чтобы положить на её, пальцы зависли в воздухе, но всё же легли поверх женской руки. Надежда Николаевна мягко вынула кисть, продолжая гладить собаку. Лицо её было расстроенно. — Мне нужно время. Зачем тебе понадобился Штерн? Корф отстранённо кивнул. Глаза практически не моргали. — Случайно с Аней с ним в аэропорту столкнулись. Решил покаяться, душу облегчить. — Ясно. Опять молчание. Владимир тяжело встал, посмотрел на замершую тётку и опустил голову. — Прости, если сможешь. Она молчала. Появление Владимира разбередило старые раны, про которые Надежде Николаевне удалось забыть благодаря супругу. Тихо хлопнула дверь. Бим лизнул солёный хозяйский подбородок и побежал к лотку. Сычёва смотрела в видеодомофон и видела, как племянник сел в машину. Через какое-то время, не сразу, что её и удивило, Корф уехал. Надя принялась убирать со стола. Лицо при этом было отрешённым. *** Корф сел на место водителя с таким выражением лица, что ожидавшая его Анна вздрогнула. Внимательно смотрела на него. Он отрицательно покачал головой. — Мы говорили с тобой, что ей нужно время. Мы подозревали, что она не бросится на тебя с объятьями и поцелуями. — молодая женщина успокаивающе гладила его огромную руку, сжимающую руль. — Успокойся, любимый, успокойся. Ты на этот разговор месяц настраивался, а от тёти Нади хочешь мгновенной реакции. Она тоже живой человек. — Анна притянула его голову к себе и поцеловала. — Поехали домой. В квартире Корф не дал ей толком раздеться, стянул все вещи сам и утянул в спальню. *** Бенкендорф вошёл в дом, тихонько разулся, повесил куртку на плечик, взял букет цветов и принялся искать жену. Звать не решился, судя по тишине, она могла спать. Надя обнаружилась в своей комнате. Она лежала на боку, подложив руки под щёку и беззвучно плакала. Александр Христофорович в два шага оказался рядом, букет положил на тумбочку, поцеловал супругу, накрыл плечи пледом и усадил себе на колени. Надежда Николаевна чуть вздрогнула, посмотрела на вошедшего, обняла его за шею и уткнулась лбом в мужскую шею. Потом вытерла лицо. Бенкендорф успокаивающе гладил. — Здесь был Корф? Жена вновь вздрогнула. — Я возвращаюсь, смотрю, его тачка у ворот. Там кто-то сидел ещё. Я мимо проехал, сделал крюк и вернулся. Смотрю — машины уже нет. — целовал её волосы. — Опять обидел? Это он умеет — резкий, горячий. Но остывает и начинает мыслить здраво. Надя принялась целовать любимого человека всюду: лицо, шею, грудь. Ей отчаянно хотелось ощутить себя живой. Чувствующей, любящей, любимой. Александр Христофорович не отставал. — Представляешь, Володя пришёл мириться, прощения попросил, — чужим голосом отозвалась Надя, прижимаясь к мужу. — а я не могу. Не могу и всё. Не пускает меня что-то. Обида? Так я всё знаю и понимаю. Разочарование? А кто мне доктор? — Тебе нужно время… — Я ему тоже самое сказала. Кажется, он посчитал это отговоркой. — Тебе нужно время, — повторил супруг. — чтобы принять, что Володя знает правду. Настоящую правду. Не выдуманную. Что он не винит тебя ни в чём. Скорее всего, пытается понять и добиться от тебя ответа, почему ты это сделала, оговорила саму себя. — Он это и спросил. Не знаю. Я ничего не знаю. У меня только всё отболело и выровнялось. — Не спеши. Вовка потерпит. Ему самому больше месяца понадобилось, чтобы прийти к тебе. А ты — женщина, тебе больше времени нужно. — Откуда ты знаешь? — Надя оторвала голову от его плеча. — Знаю. Ты Волкодава выгуливала? — Перед его приходом. — Предлагаю успокоиться и погулять. Можем на участке, можем в город съездить. — Предлагаю выпустить Бима и побыть вдвоём. — Его нужно контролировать. Александр Христофорович держал Надежду Николаевну в руках. Оба стояли на веранде и наблюдали, как бульдожек весело носится по выстроенным специально для него препятствиям. А потом всю ночь просидели втроём на кухне, держась за руки.