Возвращайся

Екатерина каждый раз ладони к стеклу холодному прижимает и шепчет заговорчески природе, чтобы Олег живым вернулся и нетронутым. У нее сердце в пятки уходит, когда дверь со скрипом открывается, запуская мороз. Тут же бросается ему на шею, вдыхая морозный запах и аромат его одеколона. Жмется щекой к ледяному лицу, а тонкими руками обвивает крепче. Дрожащими ладонями снег стряхивает с макушки и пальто. Обжигающе холодный, но уже такой близкий. — И тебе здравствуй, Катерина, — он тихо усмехается, стискивая хрупкую девушку в своих руках. — Я холодный. Простудишься. — Не холодный вовсе. Как же хорошо, что ты вернулся, — как завороженная шепчет в шею, а в глазах так глупо слезы стоят. В очередной раз боится потерять того, кого так пылко любит. Любит до того, что любые снега тают, а природа слушается. Олег отходит, с пальто снег стряхивает и на вешалку вешает. Ледяными руками теплое лицо обхватывает и гладит, в глаза вглядываясь. — Катерина-Катерина, — головой качает и улыбается, большим пальцем бархатную щëку поглаживая. — Олег, я… — она сглатывает, а по щеке катится слеза. — Все в порядке, Катенька, — Олег снова улыбается, подушечкой пальца смазывает слезу и подходит ближе. Катя тихо выдыхает, делает шаг навстречу и лицом утыкается в крепкую грудь. Тонкими пальцами сжимает ткань свитера на спине и дышит тяжело, стараясь пуще не расплакаться. Свитер колет щëку, но ей плевать. Она жмется всë ближе. Холодный. Колючий. Любимый. А главное — живой. — Ну что же ты, что же? — приговаривает Костин, а руками осторожно гладит хрупкие плечи и голову, стараясь не испортить идеальную прическу. Катя тихо всхлипывает, пытаясь надышаться запахом мороза и одеколона. Ко всему этому примешивается формалин, которым пахнет всë Катино рабочее место. — Катенька, успокаивайся. Все хорошо, ты чего? — он пытается отстраниться, но безуспешно. Девушка держится крепко, прижимаясь всем своим хрупким телом. Без конца всхлипывает, а затем вздыхает, пытаясь перевести дыхание. Не может потерять еще и его. Ну какой дурак поедет ночевать прямо туда? Прямо в метель? Прям на перевал, где только недавно девять туристов погибло. — Какой же ты дурак, Олег! — ударяет кулаком в крепкую грудь и отстраняется, размазывая слезы по щекам. Следователь нагло улыбается и смотрит прямо в глаза, которые блестят солеными слезами. Екатерина очаровательная. Хочется прижать к себе и не отпускать. Спрятать хрупкую фигуру от всех метелей и морозов. — Чего ж это я дурак? — он продолжает улыбаться. — На перевал! Ночевать! Ещë в метель! — Катерина эмоционально взмахивает руками. — Совсем мои чувства не бережешь! — вновь легкий удар в плечо. Олег резко ловит еë тонкое запястье и подтягивает блондинку к себе. Глаза в глаза. Еë сбитое дыхание, опаляющее ледяную щëку. — Я не могу потерять тебя, Олег, — шепчет тихо, почти не слышно. — И не потеряешь, Катенька. Я ведь живучий, — улыбается, наклоняясь ближе, а ледяными пальцами касается светлых волос на виске. — И дурак, — она вздыхает и неодобрительно качает головой. Щеки вновь касается его холодный палец, смазывающий остатки слëз. Приятный холод. — Знаешь, Олег, а я ведь верю, что природа живая, — вдруг шепчет Екатерина, глядя прямо в глаза. — Я еë просила, чтобы она тебя сберегла. — И она сберегла, Катенька. Всë благодаря тебе, — наклоняется ниже, почти касаясь красным замерзшим носом еë носа. Тонкие пальцы касаются шеи, проводят по пульсирующей венке, задевают воротник колючего свитера. Грудь вздымается часто, сбито, словно сейчас воздуха перестанет хватать. Она привстает на носочки, ведь с ним даже каблуки бессильны. Он наклоняется ближе, касаясь теплых и соленых от слез губ. Катины ладони ложатся на шею, а губы отдают всë тепло, которое есть холодным губам Олега. Плакать уже не хочется. И дураком называть тоже. Хочется целовать до потери дыхания, до момента пока его губы совсем не отогреются. Катя готова молить природу сколько угодно, лишь бы он из раза в раз возвращался к ней.