Моя надежда мертва

      Жан сорвал с трубы в ванной непросохшие тряпки, и ворвался в комнату Аннушки. Швырнул их с размаху ей прямо в лицо. — Тварь вонючая, ты хоть… — шипел он, — как следует стирай свои подтирки! Кровью шибает на весь дом! Аннушка пошла красными пятнами, вскочила на ноги. — Я не виновата, что мыла нет! — А ты купи! — рявкнул Жан. — Захребетница!       Дед поспешил на шум. Жан был готов поклясться, что старый упырь что-то с хрустом жует. — Деточки, вы чего тут раскричались-то?.. — Дед, у нее опять регулы, а эта убогая нормально тряпки свои кровавые постирать не в состоянии! — А вот ты б ей с работы и принес ваты, марли… — …ты вообще о чем думал, когда менструирующую женщину обращал?! — А слыхал, Жанчик, анекдот, значит… — Дед! — Жан зашипел и оскалился, но на месте клыков торчали одни гнилые пеньки. Уже несколько лет назад как ему вырвали зубы, допрашивая по «делу врачей», но клыки отрастают медленно. — Только попробуй! Еще одна шуточка про беззубого вампира, и я вас обоих нитратом серебра оболью! Я и так с ума схожу… — Вот это точно… — покачал головой дед Слава. - Полоумный... Только это с тобой давно уж! Аннушка, отскочившая к стене от скалящегося Жана, нервно хихикнула. — Шалава! Она еще и ржет! А я… — Жан судорожно сглотнул. — И так на работе кровоточивые эти повсюду, то от одной так и тянет, то от другой, а тут еще и дома! Прямо в морду! Тряпки эти! — Ну всё, всё. Не шуми. Не виноватая она. Не подумавши сделала, так? — обернулся дед к Аннушке. — А мне что, не жить теперь?! — побледневшая от ярости Аня переводила взгляд со скалящегося Жана на деда. — Да нужны вы мне! Сегодня съеду! — Съедешь, съедешь… — покивал дед Слава, — как у товарища Бредихина разрешение получишь, да ордер на жилье, так и съедешь… А пока, внученька, делать нечего. Тут твой дом. — Да он… крючкотвор! Всё завтраками кормит… Я комнату сниму! — А никто тебе разрешения съехать не даст. Долго ждать придётся, — гнусно ухмыльнулся Жан, — не поняла еще, дурит тебя дед? Никогда ты жилья не получишь. — Но Ольга же получила! — воскликнула Аня. — Напрасно ты себя с ней сравниваешь, — Жан видимо успокоился, сложил руки на груди, расслабленно оперся задом на стол, только ноздри все еще раздувались, да прищур был совсем нехороший, упырий… — Где ты и где Ольга. К тебе весь райсовет на блядки в очереди не стоит, — сказал, будто плюнул, он. — Кому ты нужна, нежить костлявая. Со своими тряпками кровавыми! — снова заорал он. — Нишкни, Жанчик, нишкни, — дед встал между ними. — Чего ты ее дразнишь?! — Чего она меня доводит! Она же специально, дед! Она же намеренно. Она же хочет, чтобы я ее порвал. Чтобы меня от запаха крови сорвало. А ты меня за это хранителям сдашь. Так, да?! — Жан вытянулся, выглядывая поверх деда Аннушку. — Она меня выжить хочет! Прекрасно же понимает, сучка, что отсюда выхода нет… Или это ты ее надоумил, а?! Да? Да?! — Жан схватил деда за грудки. — Охолонь! — дед одним движением сбросил его руки, Жан зашипел. Дед оскалился в ответ. — Давно покусанным не ходил?! — Да пошли вы! — Жан метнулся в сторону, и выскочил через кухню и черный ход.       Дед бросился было за ним, но не поймал, и вернулся, качая головой. — Ну вот опять, — тяжко вздохнул он. — Понесло кобеля на блядки. Лови его теперь. А-а! Нагуляется, сам придет! — махнул рукой он.       Аннушка осела на табурет, оперлась на стол, положила голову на руки. — Ну не кручинься, не кручинься, девочка, — Кривич погладил ее по спине, запустил пальцы в волосы. — Образуется всё. Помиритесь… — Дед, я не специально. Я не знала, что он после суток сегодня утром придет. Я не думала… — Да ну, Аннушка, всего ж не передумаешь. Ну не сообразила, с кем не бывает. Что ж это, и впрямь, не жить теперь? — Мне надо переехать, дед. Не могу я с ним! Он… такой мерзкий! — Француз. Чего уж с него взять. Ну не подумал я. Не подумал… Не было тогда своих лекарей-то у нас, вот те крест. Ни одного. Вот и обратил его, чтоб поработал, значит. Что ж поделать. А потом уже… — дед махнул рукой. — Полезный был. То холера, то еще какая напасть… — Почему его не расстреляли, вообще… Он же из этих… — бормотала Аннушка. Дед подвинул себе стул, сел с ней рядом, положил руку на плечи. — Расстреливали, Анют, расстреливали. Два раза аж. Обратно выкапывался и приползал. — Значит, сжечь надо было контру! — Ну уж… Сжечь. Фашисты, вон, жгли. Не дожгли. — Говно не тонет… А сейчас почему отпустили?! — Ох, ну, не наше это дело, значит, надо было. — Только хуже сделали…