Записи из прошлого

      Лакшас провела рукой по спутанным волосам, недовольно морщась, и устало выдохнула. Она планировала прийти спокойно домой, снять с себя одежду, пропитанную потом, грязью и кровью, тихо вымыться в деревянном корыте с теплой водой, привести в себя в более-менее приличный вид, осторожно пробраться в спальню и залезть под одеяло, где ее ожидает теплый бок любимого мужчины. Простое желание, которое в очередной раз срывается из-за непрошенных гостей.       — Мусор, — тихо выдохнула она, пнув безвольное тело очередного ассасина, пришедшего по ее душу. Она перевернула его, всматриваясь в бледное пустое лицо. Обычно они нападали на колдунью в пути, в тавернах и городах, но еще никогда не подбирались так близко к ее дому.       Она схватила его за ногу и, будто он вообще ничего не весил, потащила прочь из сада, при этом тихо ругаясь под нос:       — Только маргаритки расцвели, нет, надо было прийти, все растоптать! А мята? Она, конечно, живучая, но все равно!       Если бы Лакшас могла, то вложила бы всю злость и возмущение в свой голос, но она давно позабыла, что это такое. Она лишь отчасти помнила, какими должны были быть эмоции. Это сродни было тому, как она по привычке дышит, ест, пьет воду. Ей это все не нужно, но она делает вид, играет роль той старой Лакшас, которую когда-то любили.       Это всяко лучше, чем сидеть в какой-то норе и тупо пялиться в угол. Все-таки она это делает не для себя, а для него.       Скинув ассасина в ближайшую канаву и обернув его тело в прах при помощи некромантии, она медленно двинулась в сторону дома, пытаясь оттереть лицо от свежей крови. Дампир выглядела ужасно, вся потрепанная, будто мертвец, вырвавшийся из хладных объятий могилы, но и это было понятно.       Лакшас должна быть мертва уже как три года.       — Все, соберись. Лакшас — это Лакшас. Ничего не изменилось. — Ложь, которой она кормит не только себя, но и того, кого она когда-то до безумия любила. — Иди к нему, он тебя ждет.       Ей надо было очистить сад от остатков крови, что она и сделала. Пальцы рук не чувствовали холода земли, кожа лица — дуновения ночного ветра. Шрамы, приносившие ранее невообразимую боль, сокрыты под тканью шелковой мантии, молчат. Все ее тело молчит, как и эмоции, ведь они давно мертвы, лишь мозг продолжает лихорадочно думать. Она работает в саду, будто древний поломанный механизм, продолжающий выполнять заложенные функции. Для чего она вырывает из влажной земли, пропитанной кровью, помятые цветы?       Чтобы сделать вид, что все осталось на своих местах. Чтобы показать ему, что она все еще та самая Командор, уставшая от многочисленных обязанностей. Та Лакшас, которая мечтала отправиться с ним в путешествие и увидеть бескрайние берега. Девушка, желающая прожить с ним всю жизнь.       — Вот только она умерла в Даггермарке. Умерла, умерла… — тихо шепчет некромантка себе под нос, проклиная тот день, когда их покой нарушил Дейран, собираясь познакомить ее с одним другом. Зачем она согласилась? Зачем, зачем, зачем? — Глупо. Бесполезно. Иди дальше.       От простых вопросов толка нет. Нужно идти дальше.       Отряхнув руки от земли, Лакшас двинулась к крыльцу дома. Медленно поднимаясь по лестнице, подошла к двери, мягко нажала на ручку и потянула на себя, надеясь не издать ни одного звука и остаться незамеченной.       — Ага, вернулась все-таки.       Дампир замерла в проходе, озадаченно уставившись перед собой. В темноте комнаты сверкал один единственный глаз, впившийся точно в нее. Ланн, вытянув ноги, сидел на табуретке прямо перед входной дверью и, сложив руки на груди, скептически смотрел на жену. Она знала этот взгляд, так и кричавший «теперь не отвертишься».       — Доброй ночи, милый, — прошептала Лакшас, намереваясь переступить через преграду в виде ног и проскочить в сторону спальни, но отпускать ее не хотели.       — Не-а, не пущу. — Монгрел вытянул руку, а затем вторую, внимательно наблюдая за движениями девушки, взгляд которой метался из стороны в сторону. — Ла… А ну стоять!       Идея прошмыгнуть мимо него тут же обернулась в прах. Руки Ланна крепко обхватили ее талию и притянули к себе, практически вплотную прижимая к теплой груди. Раньше бы Лакшас ощутила бы прилив сил, желание сопротивляться и продолжать их маленькую игру, но сейчас она лишь смиренно замерла, чувствуя на шее теплое дыхание мужчины.       — Где ты на этот раз была? — тихо поинтересовался Ланн, продолжая стискивать девушку.       — Занималась мусором… — она пожала плечами, — и сорняками в саду.       Не такая уж и ложь, скорее полуправда. Она действительно избавилась от мусора и действительно выдергивала растения, непригодные для дальнейшего роста.       — Ночью? Серьезно?       — При свете луны мне работается гораздо проще, тебе ли не знать?       Ланн устало выдохнул, уткнувшись лбом ей в плечо. Контраст тепла, сменившегося на холод чешуи, заставил по ее телу пустить мурашки — непривычно, давно она такого не ощущала, но и приятно. Знак того, что внутри нее осталось хоть что-то от старой Лакшас. Она медленно подняла руку и, коснувшись его головы, осторожно провела пальцами по волосам. Мягкие, шелковистые, красивые.       Весь он красивый. Целиком и полностью. Но когда его лицо искажено печалью, внутри что-то изворачивается, вздымается и ломается. Она должна его оберегать, но что она может сделать сейчас, если сама и является истоком боли?       — Я же вижу, ты страдаешь, — тихо бормочет Ланн, прижимая ее к себе сильнее. — Скажи мне, просто скажи, что случилось. Я могу помочь. Сделаю все, что в моих силах. Ты же мне веришь?       Что ей говорить? Правду? Нет, она не может ему так просто это сказать. Это разобьет ему сердце, он не переживет. Только не сейчас, когда наконец-то все стало тихо, а их оставили в покое. Ланн хотел спокойной жизни в глуши леса, вдали от всех политических интриг, обязанностей и ограничений. Он хотел просто жить с Лакшас до конца своих дней.       Она это помнит, она пообещала ему, что все так и будет. А свои обещания ей надо держать, даже если придется ему врать.       — Я просто услышала шум. Решила проверить, кто нарушил наш покой, — тихо отвечает некромантка, прижимаясь к нему в ответ. Она осторожно целует его в холодную щеку, покрытую чешуей и прикрывает глаза. — Я с этим разобралась, после чего решила слегка прогуляться, подышать воздухом и… подумать.       — Я же чувствую, что есть нечто другое. Откройся мне, — он поднимает голову и смотрит на нее, практически умоляя, — пожалуйста.       Не могу. Просто не могу.       — Я не готова об этом говорить. Не сейчас. Чуть позже, хорошо? Я должна быть готова.       Лакшас обнимает его и, уткнувшись носом в плечо, прячет взгляд. Ей тяжело врать, но она это делает ради него. Она помнит, что должна его защищать, помнит, что должна сделать его всю жизнь чуточку лучше. Помнит, что должна его любить.       Он не готов знать о том, что Лакшас больше нет. Он не должен об этом знать. Но Лакшас обещала, что будет с ним рядом до самого последнего вздоха. И она будет.       До конца.