Потекла глаукома у бензоколонки

Чтобы не расстраивать, в детстве говорили "каждый человек уникален". Он, действительно, оказался уникальным пылесборником. И единственным из пятиста колонистов заимел аллергию на горные породы. Казалось, что дробилки трясутся от смеха. Надрывают игривые машинные животы. Вся эта вермишель станков и конструкций, что они возводили по его, Петра, чертежам, стала вдруг невидимой. Вернее, это он не мог теперь открыть глаза. Местный свет резал, губил, всё слезилось, чесалось, сыпалось буграми красных корост и бурых прыщей. Просчёт ещё тот вышел. В своей маленькой бытовке подневольный инженер арестант, запертый в масштабах необустроенной планеты, злобно ходил маленькими шажками. Он никчёмный человек. Жизнь его не сильно поменялось с заключения три года назад. Стало даже меньше забот. Он спокойно себе работал, чертежи делал для тюремных камер наподобие той, в которой сам срок отбывал. А теперь это направление. Кроме работы Пётр любил лишь слушать музыку с собранного им патефона и много читать пыльных книг. О сохранности вещей он тоже не умел заботиться. Без пропавшего так трагически нелепо зрения он бродил, отталкивая себя от бестолковых мыслей, заламывал руки, бурчал, отказываясь осознавать, что без визуальных приключений так скучно и серо, что в пору поры забивать чёрным, углём от скуки желудок, а висок пулями. — Ты чего тут, как стреляный воробей метаешься,— со стороны дверного проёма послышался потрескивающий голос мастера бригады. И по совместительству его надсмотрщика. Костя имел наглость пускать сигаретный дым вовнутрь. Петя ничего не ответил и злобно сел на кровать. — Хочешь, я тебе почитаю что-нибудь после смены? Он, по сути, был неплохим человеком. Лояльным. Справедливым. Не смотрел свысока на тех, кто здесь не по своей воле будет жить после окончания строительства колонии. Короткий кивок. На ужин у погоды сырость. На губах мокнет. Сказочные растения в долине, пейзажи, новое всё — ничего не волновало Петра и не было интересно. А вот буквы, что звучали с желтых страниц, эти книжные неурядицы. Позволяли забыть, что он неудачник с выпотрошенным сознанием. Костя читал хорошо. Тембр, интонации будто у профессионального чтеца. На следующий день пришла Лена. Она деловито села и пару раз ногтями по корешкам постучала, поскребла все корочки. Лену забрали за мошенничество, но она была здесь единственным врачом. Либо доверяешь ей и устаревшей технике, либо протягиваешь ноги даже без бесплатного гроба от государства. Он лично не доверял. В плане слов. Уж слишком она была ласковая и елейная, постоянно во флёре невиданных загадок социальных. Приветливая и ехидная. Ему нравился смех этой женщины. Читала она томно, эмоционально. Взяла бульварный детектив. Ощущалось как головокружительное кино. Потом пришёл Олег. Он деловито выцепил красивую книгу, но быстро заскучал, еле дочитав главу. Это молодой парень из бригады, который, как Пете казалось, его недолюбливал. Постоянно шутил над робостью и неуклюжестью последнего. Но будто без особой злобы. Софья же была из робкого десятка. Читала своим на грани слышимости голосом сбивчиво. Но, привыкнув, втянулась в выбранную ей повесть и ручье чистом из слов выстирала бельё робости. Петя бы хотел смутить девушку, но так и не мог понять, за что она зарезала своего мужа. Не проблема, на самом деле. Он бы пригласил ее на свидание, если бы усилия достали себя из-под кровати. Десять дней прошли сносно. Всё срослось и скукой не заросло. Искомые знакомства помогли из комьев выбраться. А потом Лена синтезировала экспериментальное лекарство. Помогло. Теперь некрасивый пейзаж планеты был хотя бы виден.