небо становится тише, пока ты уходишь на юг

      Первое, что она увидела, открыв глаза — море.       Бескрайнее море. Сверху и снизу. Это небо отражалось в воде. Простиралось лазурным маревом бесконечно. И если бы не пышные облака на полосе горизонта, границы между небом и морем не найти. Облака смотрелись в воду. Отражение недвижимо. Спокойно. Как и всё вокруг.       Обволакивающая, но не плотная тишина. Как паутина, которую легко порвать, протянув руку.       Внимание привлекли лепестки сакуры, падающие в воду у каменного перрона и под ноги. Мина поняла, что это перрон, потому что разглядела на мелководье рельсы. Они проходили совсем близко, тянулись по дну, покрытому мелкой галькой. С севера на юг. Или с юга на север, смотря куда двигался поезд. Но кто бы стал ездить по заброшенной железной дороге, ещё и затопленной?       Место действительно пропитано спокойствием. Незнакомым Мине. Последнее, что она помнила — это грязь, дождь, проклятый дух особого уровня и…       — Я даже боли не почувствовала… — прошептала Мина одними губами.       Осмотрелась. Удивилась, когда увидела на плечах длинные серебряные волосы. Она больше не носила такой причёски после смерти Годжо. В свои тридцать стриглась коротко. Сейчас же пряди оказались длинными. И одежда… Эту юбку в последний раз девушка надевала в девятнадцать.       Мина резко подалась вперёд и посмотрела на собственное отражение в воде. С полупрозрачного полотна на заклинательницу смотрела её девятнадцатилетняя версия.       Мина вновь огляделась. Да, и правда. Похоже на заброшенный перрон. Маленький каменный островок прямоугольника посреди бескрайней водной глади. На нём стояла деревянная лавочка с изогнутой спинкой, выдавший виды фонарь, сама Мина и старая пышно цветущая вишня — интересно, куда уходят её корни? Не могли же они пить солёную воду.       — Йо, давно не виделись, килька.       Этот голос.       Мина замерла, не в силах пошевелиться. Этот голос мог быть как мягким и мелодичным, так и намеренно неприятным, выкручивающим умение дразниться до максимума. Он мог быть пугающе спокойным и невозмутимым, а мог срываться на крик, полный гнева и боли, разрывающих душу.       Этот голос она не слышала уже много лет.       Мина не могла повернуться. Ногти впились в ладони, так крепко она сжала кулаки. На коже остались следы-полумесяцы.       Она. Точно. Мертва.       Но не факт собственной смерти пугал заклинательницу. Мина её не боялась никогда. Она некромантка.       Мину ничего не пугало. Её страх умер давно, осуществившись. Больше бояться было нечего. Потому, что не стало того, чьей смерти Мина так страшилась. Чью смерть ненавидела, оплакивала, но в конечном итоге приняла. Потому, что поступи она иначе, это было бы нечестно по отношению к Сатору.       Мозг что, борется из последних сил за жизнь? Или наоборот решил облегчить последние минуты, раз привёл в её предсмертное ведение…       — Это не игра воображения, чтобы тебя спасти, Мина. Я здесь не для этого.       Мина не решалась взглянуть на него. Задышала часто, как при быстром беге.       — Может повернёшься уже?.. Я давно тебя не…       Она впечаталась в Годжо мгновенно. Прижалась так, что ему пришлось сделать шаг назад. Он не опешил от такого порыва, обнял в ответ, когда руки Мины оказались у него за спиной. Пальцы впились в ткань форменного пиджака, чувствуя знакомую текстуру. Мина утонула в крепких и мягких объятиях, слепо прижимаясь к широкой груди.       — Я так скучала… — выдохнула тихо.       И почувствовала на макушке тяжёлую ладонь. Руки у Годжо большие. Их прикосновения у Мины из памяти почти стёрлись. Но тело помнило тепло и тяжесть, реальность касаний и движений. Откликалось палитрой эмоций. Опасной и острой, но такой желанной и свободной.       Это как выстрел в висок или лезвие клинка в горло, изменяющее траекторию бега, превращая прозрение в мелодии и смыслы.       Мина недвижима, как лепестки сакуры в воде. Годжо не торопил её с осознанием. Не спешил отстранять, позволяя обнимать. И обнимал в ответ.       Мина повелевала смертью, но что было после конца жизни, не знала. Считала, что ничего. Человек приходит из небытия и уходит туда же, в чёрную бездну, из которой — так верят некоторые — Победоносный берёт души, как пожертвованные монеты нищему, и возвращает на землю искать свой путь, познавать новые истины. А иные садит в сад блаженства, где они цветут благоухающими лотосами. Мина верила только в чёрную бездну. Пока не потеряла Сатору. Ей так смертельно хотелось, чтобы Просветлённый либо отправил его и без того преисполнившуюся в познании душу для получения новой истины, либо посадил к другим лотосам. Мине хотелось верить, что Годжо есть. Что он не остался грудой мёртвой плоти гнить в холоде и одиночестве.       Мине хотелось верить…       — Это лимб? — спросила она спустя целую вечность, когда смогла, наконец, вдохнуть спокойно и отстранится от внезапно пышущего жаром и жизнью Сатору.       Всё ощущалось слишком реальным.       Они сидели на старой, потёртой временем, но всё ещё крепкой скамейке. Мина смотрела, как на поверхности воды серебрилось золотое солнце, играло переливами. Здесь и правда небо сливалось с морем в одно сплошное пространство. Мина наблюдала за игрой света, пока Годжо наблюдал за ней.       — Типа того, — ответил он.       Потом облокотился на спинку скамейки. Задрал голову, подставляя лицо небу. Мина посмотрела на знакомый профиль. Сколько Годжо сейчас, в той версии, что предстала перед ней? Думалось, что двадцать три, когда они поженились. Но Годжо не брали годы. Он не менялся почти. А если это лимб, то возраст вообще не имел значения. Но раз Мина выглядела как девятнадцатилетняя версия себя, значит, Сатору пришёл к ней двадцатитрёхлетним.       — Это место, где тебе надо будет выбрать, — добавил Сатору.       — Выбрать? — переспросила Мина.       — Да. Между севером и югом. Между собой новой и собой старой.       — А ты здесь, чтобы пилюлю подсластить?       — Чтобы ты была не одна. И ни о чём не сожалела, — сказал Сатору. — А ещё…       — А ещё? — спросила Мина.       Годжо лишь улыбнулся. Мягко, непривычно очень. Протянул руку и взял прядь серебряных волос Мины. Длинных и гладких. Провёл подушечкой пальца. Прядь выскользнула шёлковой лентой.       — Сатору…       — Тебе надо будет выбрать между югом и севером.       «если хочешь вернуться к тому, кем был раньше, отправляйся на юг»       «если хочешь стать новой версией себя, отправляйся на север»       — В чём заключался твой юг? — спросила Мина.       Годжо немного подумал.       — Он с теми, кто мне дорог, — ответил Годжо. — Я рад, что не превратился в старика и не умер от болезни. Не был бы против пожить ещё немного, но север меня не прельщал…       — Ты счастлив, выбрав юг? — спросила Мина.       — Да.       — Это главное.       — Ты себе не изменяешь. Могла бы возмутиться для приличия.       — А должна?       — Я ведь поступил эгоистично. Бросил тебя.       — Как можно бросить, умерев? Ха! И вообще, я любила тебя, а не свои чувства к тебе. Разница большая. И если ты выбрал умереть так, то почему я должна тебя осуждать… — Мина задумалась. — А в чём заключался твой север?       — Точно не могу сказать. В новом «я», возможно. В новом просветлении. В перерождении.       — Что-то на буддийском, — усмехнулась Мина.       — Ага, — улыбнулся Годжо.       — И не известно, остался бы ты собой, выбрав север?       — Да. Помнил бы я всё то и всех тех, кем дорожил? Так что я эгоистично выбрал себя, сделав всё, что мог для других, — сказал Годжо.       — Выбор севера убил бы в тебе человечность? — спросила Мина.       — Выбор севера убил бы во мне меня. Я так думаю, — рассудил Годжо. — Как спросил однажды Сугуру: я Годжо Сатору, потому что сильнейший или я сильнейший, потому что Годжо Сатору? Люди всю жизнь видели во мне только силу. Только Сильнейшего. Для них это тождественные понятия.       — Я никогда не видела в тебе только Сильнейшего.       — Я знаю. И всегда был за это благодарен.       Мина не льстила себе. Она знала, что никогда не поймёт Сатору и наполовину. Но стремилась к этому, чтобы хоть немного отогнать от него одиночество. Она не хотела смотреть ему в спину. Она хотела идти бок о бок с ним. Рядом.       Годжо Сатору несложно было быть Сильнейшим. Он получал от силы кайф.       Годжо Сатору сложно было быть Сильнейшим одному.       — Ты и правда поступил эгоистично. Но все люди эгоистичны и во многом. Даже в своей любви. Особенно в ней.       — Самые альтруистичные поступки тоже восходят к потребностям «я», — сказал Сатору. — Человек выбирает сам — отдать всё, положив на алтарь благородной цели, даже если она не имеет смысла. Он сам выбирает накормить голодных из добродетели или пнуть собаку из злости, помогать или вечно просить о помощи.       — Умереть ради будущего своих студентов, остаться собой, выбрав смерть без сожалений в кругу близких или пойти по новому витку просветления. Как ты умудрился и здесь облапошить окружающих, выбрав не то, что от тебя ждали? — улыбнулась Мина.       — Я талантлив во всём, — усмехнулся Годжо.       — Север — это новая сила? Я немного удивлена, что ты… не выбрал её, — сказала Мина.       — Я упивался силой, знал её вкус. Но выбрав её и в тот раз…       — Ты бы предал себя.       — Бинго, — подмигнул Сатору.       Мина была рада видеть его ребячество. Пусть и глаза с переливами лунных камней светились серьёзностью.       — Какой Годжо Сатору передо мной сейчас: Годжо-сильнейший, Годжо-сенсей или Гождо, трепетно берегущий своё прошлое, свою юность? — спросила Мина.       Сатору посмотрел вдаль, на бескрайний горизонт.       — Ты тоже часть моей юности, Мина.       Они встретились под сенью цветущей вишни много лет назад. Ему было шестнадцать. Ей двенадцать. Брак по договорённости, сухой расчёт. Будущие муж и жена, юные души, которых никто не спрашивал. Их семьям, в сущности, было плевать. Сатору и Мина воспринимались, как инструменты. В другой роли заклинатели системе магического мира были не нужны. Либо плотно закрученные гайки, либо вечно меняющиеся инструменты. Не живые существа. Других колесо Сансары выбрасывала ещё быстрее.       Но в какой-то момент нахождение рядом друг с другом для Мины и Сатору стало личным выбором.       А потом привело в точку невозврата. Годжо выбрал менять систему изнутри, а не ломать её. Мина выбрала быть с ним рядом.       — Так какой Сатору Годжо передо мной? — ещё раз спросила Мина.       — Просто Годжо Сатору, — ответил он.       Мина мягко улыбнулась.       — Надо выбрать…       — Да. Скоро прибудет поезд. Так что, Мина, север или юг?       Мина едва не рассмеялась. Вопрос Годжо напомнил ей знаменитую сцену из Матрицы. Синяя таблетка или красная? Мучительная реальность или блаженная ложь? Только Сатору не тянул на Морфеуса, а Мина уж точно не была избранным Нео в исполнении бесподобного Киану Ривза.       Вдалеке замаячил вагончик. Стекло отбрасывало блики в солнечном свете. Мина встала со скамьи. Годжо поднялся за ней.       — Что бы ты ни выбрала, это будет правильно, — сказал он.       — Сила и просветление против старой версии меня… — задумчиво протянула Мина, смотря на приближающейся поезд.       А потом повернулась к Сатору.       — Если я эгоистично выберу север, потому что не хочу умирать?       — Будешь права.       — А ты?       — А я продолжу ждать тебя на юге столько, сколько понадобится, — просто ответил Сатору, спрятав руки в карманы брюк.       — Но когда я снова приду, это будет та же Мина? — неуверенно спросила она.       — Не могу сказать точно. Выбрав север, ты проведёшь черту, как я провёл когда-то. Только она будет ещё сильнее отделять тебя от других. Это не плохо, Мина, это нормально, не хотеть умирать и узнать новую себя. В какой-то степени даже правильно. Будь жадной, так я тебя учил.       Мина посмотрела на Сатору.       — Я выбираю остаться собой, — сказала она. — Я выбираю юг.       Годжо улыбнулся ей совсем по-ребячески светло и протянул широкую ладонь с изящными длинными пальцами. Как помнила Мина.       Она вложила в его руку свою.       — Я скучал, — сказал Сатору.       — Больше не придётся, — улыбнулась Мина.       И небо стало ещё чище, пока оба уходили на юг.