Under the Moonlight

Они говорят, что любви все возраста покорны, но работает ли это с любовью между ребёнком и родителем? Взрослые действительно думают, что после игнорирования своего ребёнка на протяжении долгих лет, они смогут вернуть доверие своего дитя и дать ему ту любовь, которой ему не хватало? Нет. Это не так работает. Если ты не уделял время своему чаду, но тут в тебе проснулись родительские чувства и ты решил навязать ему свою любовь — даже не рассчитывай, что ребёнок примет тебя. Как бы ты не оправдывался, как бы не пытался извиниться, ты не будешь тем человеком в глазах своего дитя, коим быть тебе вдруг захотелось. Нужно было дарить внимание и любовь раньше. Нужно было заниматься воспитанием ребёнка с детства, а не тогда, когда он уже вырос, воспитавший себя самостоятельно, а в твоей голове переключилась кнопка с «Я хочу ещё погулять. Мне нужно пространство. Я ещё так молод и не могу потерять свою молодость» на «Я чувствую такую сильную необходимо быть ближе к своей семье и уделять им всё своё свободное время!». Никому к чёрту не сдалась твоя любовь, которая в тебе проснулась, потому что она проснулась слишком поздно. Увы и ах, но такие реалии.

***

23.08.23 Я больше не доверяю тебе. И я больше не знаю, кто ты такая. Я действительно считаю тебя незнакомкой, несмотря на то, что ты мой родитель и я живу с тобой всю свою жизнь. А можно ли назвать тебя «родителем», если ты совсем мною не занималась, мамочка? Заслужила ли ты этого звания просто родив меня? А на кой хуй ты вообще рожала меня, если тебе было абсолютно поебать на то, сыт ли я, выспался, нагулялся? Выучил ли я уроки? Какую оценку получил в школе? Есть у меня друзья и как мы проводим с ними время? Какие у меня увлечения? Мечты? Цели? Ты это знаешь? Нет, ты нихуя не знаешь. Ты создала мой образ в своей голове, который не соответствует истине и действительно гордишься тем, каким человеком я вырос, ведь это ты меня родила и "вырастила" таким. Продолжай тешить своё самолюбие этой иллюзией, а я продолжу прогонять тебя с порога моей комнаты, закрываться в ней и совсем не обращать внимания на тебя. Ты — никто. И ты никогда не услышишь больше от меня слово «мама», потому что мне ближе мать Чонсона, которая принимала меня в гости с улыбкой и распростёртыми объятиями, кормила, и давала конфеты. Она клала в рюкзак Чонсона второй ланч бокс для меня. И она всегда слушала о школьных историях, которые мы с ним рассказывали ей. Продолжай в том же духе, мамаша. Говори всем, какой я хороший сын, пример и гордость семьи, идущий на диплом с отличием. Хвастайся каждому прохожему и рассказывай о моих достижениях, словно это ты приезжала со мной на соревнования по волейболу, а не мама Чонсона. Словно ты обнимала меня и хвалила, когда наша команда выигрывала. Словно ты утешала и вытирала мои слёзы, когда мы проигрывали, а потом поднимала мне настроение поездкой в Макдональдс. Это всё, что ты умеешь — создавать иллюзию хорошей матери, которая воспитала замечательного ребёнка, а все будут охотно верить и хавать лапшу со своих ушей, пока я буду наблюдать за этим цирком и закрываться в собственной комнате, слыша о том, как гости говорят, что я — золото, а не ребёнок. И ты будешь поддакивать им, задирать свой нос, а на деле не спросишь даже как у меня дела, когда я приду со школы. Делай вид, что ты отличный родитель, и я не буду препятствовать. Но даже не думай, что я прощу тебя, приму обратно, приму твою любовь. Мне это нужно было раньше. Сейчас уже запредельно поздно, но ты пока что не осознала этого.

***

Это злит. Сколько можно? Сонхун действительно устал каждый чертов день проживать с матерью, которая играет в горячо-холодно. Будь он немного младше — определённо повёлся бы, потому что ребёнок. Потому что наивный. Но больше — нет. Не сейчас, когда ему эти непонятные порывы любви и знаки внимания не нужны. Не сейчас, когда он начал полагаться на себя и справляться со своими проблемами самостоятельно. Не сейчас, когда язык попросту не поворачивается назвать её «мамой». Но иногда называть приходится — формальности в окружении знакомых: одноклассники, учителя, приятели мамы. Единственное место, где он может называть её так, как ему хочется, — дома у Чонсона. Только он знает, что Сонхун не воспринимает свою родительницу вообще никак. Ну вот совсем. Она просто подарила дала жизнь. Она просто подарила набор травм. И, единственное, чем они с ней похожи — внешность и набором генов. Как бы ему не хотелось, но он воспринимает этот неопровержимый факт — в нём течёт её кровь. У него её глаза. Её губы. Её повадки и привычки. И чертова родинка на щеке точно такая же, как у неё. А он замазывает её тональником, но это, к большому разочарованию, не делает его менее похожим на неё. Он смотрит на себя в зеркало и понимает, что, отрасти он волосы по плечи, и — тупо копия недоматери. Даже покраска волос в блондинистый цвет не спасёт его в этом случае — черты то одинаковые, как не посмотри. Он смирился. Вообще со всем смирился. Без исключений. Внешность матери? — Пусть. Зависть к детям, которых любят и которым уделяют внимание? — Повезло. Нет человека, на которого хочется положиться и приласкаться к нему, словно домашний котёнок? — Ну и не нужно. Он задавался вопросом каждый раз: зачем его вообще родили? С какой целью? Что двигало его матерью? Она знала — ребёнок нежеланный, а любовь к нему не появится после его рождения, не смотря на то, что так часто бывает у других. Она знала и понимала это. И никогда не скрывала. Но отчаянно надеялась, что всё будет так, как ей говорили родители. Конечно, его маму тоже немного жаль: бросил партнёр, от которого залетела, так ещё и на втором курсе учебы; пришлось отчислиться и искать работу, набрать кредитов, сидеть какое-то время на шее у родителей, когда планировала начать жить самостоятельно; ребёнка родить заставили, потому что аборт — грех, и рассчитывать на пословицу: дал Бог зайку, даст и лужайку. Пословица не сработала. Ну, родила, а дальше? А ничего дальше и не было — не нагулялась. Первое время дитём занимались бабушка с дедушкой, пока она работала, потом, стоило ему пойти в школу, и это закончилось; пришлось малышу-Сонхуну повзрослеть и обеспечить себя всеми надобностям самостоятельно: готовка еды, минимальная уборка по дому, домашнее задание. Даже на кружок волейбола в школе записался сам, не оповестив об этом маму. Да и не сказать, что её особо волновало где сын пропадает и куда он там с классом-тренерами уезжает. Ну, подумаешь уехал на несколько дней и ни разу не позвонил за это время? Подумаешь в школе задержался? Ничего страшного нет в этом. Он даже никогда не просил подписывать её всякие бумажки в школу — занимался этим сам, либо просил госпожу Пак — маму Чонсона. Та улыбалась, не задавала лишних вопросов, и подписывала. Он даже в больницу за справками ходил самостоятельно, проходил медосмотр. Короче говоря — сам себе родитель. В матери проснулись чувства к ребенку, стоило стукнуть красивых 38 лет. Она остепенилась, приземлилась. Но Сонхун считал — поздно. Она так не считала — пыталась воспитывать, ругала, когда он делал что-то не так, за что получала высказывание с его уст и хлопок дверью его комнаты перед носом. Её это злило. А его это раздражало ещё больше. Родителем себя почувствовала? Ну, пусть рожает себе ещё ребёнка и воспитывает его так, как хочет. А ему её "воспитание" в его 17 лет ни в какие ворота не лезет. — Можешь вообще считать, что я просто временный сожитель. Не думай, что я твой ребёнок. — огрызается Сонхун, смиряя её фигуру хмурым взглядом. — Но ты мой ребенок, Сонхун! — она возмущается, раскинув руками в стороны. — Ха, смешная. Я только на документах твой ребенок, а на деле у меня нет мамы. А потом звонкая пощёчина и горячая щека. На её глазах слёзы, а на его лице холодное безразличие, которое ей ещё больнее видеть. Щека покраснела от прилива крови. И это единственное что загорелось. Не сердце — при виде неё оно такое же холодное, если не холоднее, чем обычно. Ему не жаль. Он не стыдится этих слов и не боится задеть — она делала это бесконечное количество раз и никогда не извинялась. — Ты — не мать. И никогда ей не была. — его глаза пусты, он разворачивается на пятах и уходит в свою комнату, закрыв дверь на замок, игнорируя её всхлипы и непонятные слова с обвинением и о том, что он "неблагодарный ребёнок". На его лице ухмылка — забавно, что он "неблагодарный", хотя благодарить ему её не за что. Но ей не дано этого пока понять. Он падает на кровать и устало стонет. А ведь всё началось с её неожиданного распроса о том, как прошел его день. Ответил коротко: «Как обычно» и «Не твоё дело», когда она попросила рассказать его подробнее. Но она даже не знает о том, как проходит его обычный день. И как она только может называть себя его матерью? Сонхун закрывает глаза, зарываясь лицом в подушку и приглушённо слышит, как она ругается за стеной. Пусть. Пусть хоть немного поругается, вместо безразличия в его сторону, которое дарила ему всё детство. Я никогда не прощу тебе все твои слова. Поступки. Твоё отношение ко мне. Я не был нужен тебе никогда. И даже сейчас я знаю, что тебе всё равно, но ты пытаешься играть роль хорошей матери. Я не глуп. И я не поведусь на твою манипуляцию.

***

Чувство ответственности преследует её. Она хватается за голову и плачет, пока в горле стоит ком. Она так устала. Она ненавидит их. Она действительно ненавидит этих детей. Они забрали у неё детство. Она хотела жить беззаботно, но ей пришлось повзрослеть и взять ответственность. А теперь, продолжая противоречить своим истинным чувствам к ним, она продолжает заботиться о них, кормить, помогать с уроками, давать внимание, следить за их благополучием. Они вешаются на её шею, просят прощения и просят никогда не уходить. «Еда мамы не вкусная. Приготовь ты что-то.» «Прости, мы больше так не будем! Честно-честно!» «Нуна, ты ведь останешься с нами навсегда? Ты ведь не уйдешь? Не бросишь?» «Мы любим тебя очень сильно, Онни!» «Ты прочтешь нам сказку сегодня?» «Нуна, а как же поцелуй на ночь?» «Онни, пошли гулять?» «Давай порисуем сегодня? Ну немножечко! Совсем чуть чуть!» «Возвращайся со школы скорее! Мы очень скучаем без тебя.» Сонми ненавидит их. Она хочет сбежать, уйти и не возвращаться больше никогда. Но она так сильно привязана к ним. И она знает, что кроме неё никто не позаботится об этих детях. Они зависимы от неё. А она привязана. И эта привязанность давит, душит. Она ненавидит себя за то, что испытывает эти противоречивые чувства. И она ненавидит собственных родителей, которые повесили на неё эту ответственность, позабыв о том, что она тоже ребёнок.