Fairy.

      Это было частью Вашей работы с ним. Нет ничего сложного в том, чтобы просто помочь марионетке с оружием и уж тем более дать небольшую консультацию по его улучшению. Однако, что касается самого юноши, признаться, обычная рутинная работа стала выполняться... С небольшими затруднениями. Не в смысле, что Вы так уж сильно уставали за своим кузнечным столом, учитывая как много времени марионетка тратил на экспедиции по разным уголкам Крата, у Вас определённо было достаточно свободного времени на себя и усовершенствования собственных навыков за комбинациями. Дело скорее в том, что... Вы просто уже не могли воспринимать его за очередную марионетку, который, словно бы на зло Вам и радость его искусному мастеру выглядел куда более утонченно, с красивыми мягкими чертами лица, не говоря уже о том насколько сильно завораживали (почти до замирания неспокойного девичьего сердца) узоры-созвездий его многочисленных веснушек и родинок на молочной коже – будь то художник, который со всей своей пылкостью разбрызгал с кончика кисти краску по всему полотну. Но это всё малость по сравнению с тем, когда некогда стеклянный взгляд айсбергов стал более осознанным. Живым. Признаться, Вы и не с особым желанием акцентировали внимание на подобные перемены, да и не Ваше это дело, когда всё, что требуется от кузнеца – ничего более, чем качественно и безукоризненно выполнять свою работу, даже если его заказчик кукла. И возможно продолжили бы игнорировать то, что с каждым своим возвращением в отель "Крат" марионетка меняется, пока его визиты в Вашу скромную мастерскую не стали частыми. Не сказать, что ваш с ним диалог был многословен и до этого, но его настолько рьяный интерес к Вашему маленькому и хрупкому существу был настолько явным (не говоря уже о том, каково было Вашим удивлением обнаружить на утро красивую баламбешку у дверей Вашего маленького жилища и с какой моментальностью загорался юноша в тихом нетерпении услышать понравился ли Вам его подарок) что, признаться, поначалу смущало и Вы не сразу пришли к мысли, что теперь с особым трепетом ждёте его возвращения, зная, что именно к Вам марионетка побежит первым делом.       Юноша мог просто подлезть к Вам во время работы без какой-либо надобности; неуклюже придвинет свой стул поближе и начнёт как заворожённый наблюдать за движениями нежных рук по грубой стали, чуть склонив свою голову. А потом и вовсе поднимает свой взгляд, так по-детски хлопая пушистыми ресницами, словно то, что Вы делали не было чем-то простым или уже привычным его взгляду, а самое настоящее волшебство исходящее от изящных, тонких пальчиков его милой феи. Фея... Вас это всегда так забавляло и умиляло, а как-то поправить или упрекнуть в немыслимости его невинного лепета и на языке не вертелось, когда этот юноша смотрел с такой искренностью и щенячьей преданностью, с особым вниманием следя и вникая каждому вашему слову, боясь упустить, что-то важное, вызывая засевшее где-то когда-то давно в груди чувство собственной ценности, о которой так кричали кукольные глаза. Вы словно вновь становились маленькой девочкой с огромным красным бантом на спине красивого платьица; маленькой девочкой, которая вспомнила какого это звонко смеяться и укунуться в волны искреннего счастья. Возможно, это было заложено в нём, но Вы чувствовали себя с ним особенной и нужной. Он делал всё, чтобы Вы чувствовали себя особенной, закрывая собой от острых слов других мастеров, которые могут ранить его маленькую фею, а Вы даже толком и не представляете как сильно бьётся его механическое сердце от одной Вашей счастливой улыбки или горящих глаз, делающих Вас самой красивой девушкой на свете.

***

      – Ты ведь знаешь, что тебе не обязательно делать мне подарки. Я всего лишь выполняю свою работу. – с мягкостью в голосе произносите Вы, бережно оглаживая серебрянные узоры броши, которую юноша нашёл во время очередной вылазки. – К тому же, вдруг у этой красоты есть хозяин и он очень переживает о пропаже.       На это марионетка обиженно насупился, сведя бровки к светлому лбу, мотнув тёмной макушкой.       – Ага, если бы. – застрекотал Джимини. – Спустил на эту безделицу всё своё слёзно накопленное эрго. – за что Пиноккио довольно сильно щёлкнул пальцами по лампе, высказывая своё недовольство.       Вы тихонько цокнули и с мягкой улыбкой покачали на это головой, отодвинув в сторону красиво переливающееся в свете ламп украшение.       – Я очень ценю это, но побереги свои накопления для чего-то более нужного. – юноша заметно потускнел и опустил свою голову, прикусив губу, словно маленький мальчик, которого осекли за провинность. Тихо фыркнув Вы ласково коснулись его пушистой макушки. – Просто... Я хочу, чтобы ты в первую очередь позаботился о себе. Возвращался целым и невредимым, мой хороший. Но если это так важно для тебя... Я с особым теплом буду принимать твои подарки, если они не сделаны в ущерб тебе и твоему здоровью. Договорились?       Тот сразу же просиял и закивал головой, обхватив Ваши ладошки своими, расплываясь в широкой улыбке, а потом подтянулся ближе и прижался своими губами к Вашей щеке, звонко целуя. Ваше лицо окатил жар и перед глазами всё поплыло. Однако, что-либо сказать на это юноше Вы толком не успели – ушёл (но обещал обязательно вернуться). Безумно смущенная и плавящаяся от переполняющей нежности, только и можете, что выдавить в свою маленькую ладошку глупую улыбку.

***

      – Приятель, когда я говорил тебе сделать первый шаг в ваших с ней отношениях, я не имел в виду это! — забился в недовольстве Джимини, сверкая лампой.       Но юноша уже просто не слушал своего маленького компаньона и просто с улыбкой на губах продолжал томиться в мыслях о своей милой, и горячо любимой фее. Которой вновь принесёт ещё более дорогой подарок.       – Ты вообще слушаешь меня!?