Мгновения, украденные у войны

      Скрип петель. Тонкая полоска тусклого света просачивается в маленькую каморку, где все шкафчики снизу доверху забиты самыми разнообразными зельями, а в углу стоит небольшая кушетка. Гермиона лежит на ней, свернувшись калачиком. Лунный свет из узкого окна подчеркивает бледность и полупрозрачность кожи.       Драко заходит внутрь, тихо прикрывая за собой дверь. Садится на пол возле кушетки и прижимается лбом к девичьим коленям, которые подтянуты к груди. Во время войны сон почти каждого человека чуткий, но ему сейчас жизненно необходимо ощутить её тепло. Присутствие.       — Ты вернулся, — сонным голосом бормочет она, касаясь пальцами его волос. Мурашки колют затылок.       Малфой ничего не говорит. В горле нарастает ком, а виски пульсируют от боли. Напирающие эмоции рвут грудную клетку, перекрывают кислород. Жгут душу.       Она перебирает пряди медленно, с такой знакомой нежностью, что плотина его сдержанности с треском рушится. Он всхлипывает, пытаясь скрыть этот звук за глубоким вздохом.       Её пальцы на мгновение замирают, прежде чем она садится на кушетке, в одночасье избавляясь от оков сна.       — Ты… ты в порядке? Я должна тебя осмотреть?       Он отрицательно мотает головой, стискивая челюсти до ходящих желваков и вздувшейся на шее вены. Ладонь Гермионы ложится ему на щёку, и она пристально всматривается в его лицо, чтобы убедиться, что ему не требуется помощь.       — Драко…       В его глазах сверкают злые слёзы, а шёпот полон ярости:       — Симус, — больше шипение, чем имя. — Авада летела в меня, но Финниган, он… он заслонил меня собой и… я… я здесь, а он… Чёрт.       Малфой давится воздухом. Кажется, что боль режет его изнутри. Течёт по венам, как медленный яд, который неизбежно сведёт его жизнь на нет.       У Драко не укладывается в голове, что он позволил кому-то за себя умереть. Но ещё больше его сознание парализует тот факт, что он мог не вернуться с сегодняшней операции. Не увидеть Грейнджер, не вдохнуть привычный запах её тела вперемешку с горькими травянистыми нотами, которые были вплетены в её одежду. Никогда больше не ощутить тепла её тела и вкуса усталых поцелуев после изматывающей смены в лазарете.       — Тш-ш-ш, тише. — Она гладит его по голове, которой он утыкается ей в колени, заглушая в них сдавленные рыдания.       Ему кажется, что он горит живьём, при этом ощущая ледяное веяние смерти прямо на кончиках пальцев.       — Я не хочу умирать, я не…       Его тело сотрясается до тех пор, пока грудь не затягивает корка опустошения.       Гермиона не перестаёт утешать его и гладить, позволяя выпустить наружу все страхи, переживания и боль. Избыток удушающей боли, которую в одночасье становится просто невозможно игнорировать.       — Я всегда хочу возвращаться к тебе, — признаётся он, как только дыхание становится более-менее регулярным, а речь связной. — Хочу возвращаться… к тебе. Всегда. — Бодает лбом её колени, подобно мальчишке, ищущем утешения.       — Конечно, ты будешь возвращаться ко мне, Драко. Всегда. — Взяв его лицо в свои руки, она заглядывает ему в глаза и поглаживает скулы. — Ведь это всё, о чём я прошу.       Он видит, как непросто Грейнджер даётся держать эмоции под контролем. Поэтому крайне благодарен, что у неё хватает силы духа сохранять веру за них двоих.       Она отодвигается к самой стене, устраивается на боку и позволяет ему лечь рядом с собой. Места ужасно мало. Как раз то, что нужно для людей, которые хотели бы врасти друг в друга телом и душой, чтобы никогда не расставаться.       — Тебе нужно зелье Сна без сновидений? — шепчет она ему в губы, когда они переплетаются друг с другом конечностями. Стук её сердца отдаётся в его грудной клетке. Размеренный. Прекрасный. Убаюкивающий. Самый что ни на есть реальный.       — Ты — моё зелье, Грейнджер. Моё зелье…