Гарри Поттер и внутренний голос

Я аккуратно повесил в шкаф костюм, погоревал о спрятанном в мешочке халате — привык к нему, да, — и мягких тапочках. Вместо них у меня имелись разбитые шлёпанцы Дадли.

Кстати, а братец где? Именно он всегда начинал задирать меня. Дадли обожал причинять боль. Тетя с дядей спокойны, значит, их драгоценный сынуля в порядке и где-то отдыхает.

* * *

Дадли гостил у приятеля в Сассексе. Тётя рассказывала мне, какой он молодец и как она им гордится. Какие у него хорошие друзья, все из уважаемых семей. Полезные знакомства нужно заводить с юных лет, назидательно твердила она.

— А как у него дела в школе? — позволил себе осторожно спросить я. Вряд ли все там радужно, если в первом же триместре брат оказался на переэкзаменовке.

— Учителя нынче никуда не годятся, утруждаться не желают и лишь задают кучу уроков, — поморщилась тетка. — Дадли креативный. Его нигде не ценили по достоинству. Думала, в школе Вонингс особое отношение к талантливым детям. Куда там. Такие деньжищи берут... А после ставят "U". За что мы только платим?

Я едва не подавился. Большой Дэ получил оценку "U"? Крайне низкий балл, означающий, что ученик не может быть оценен, так как знания отсутствуют абсолютно. Надо же. Обычно он не опускался ниже "D" — неудовлетворительно, но все же проходной балл.

— У меня по английскому "С", по остальным предметам "В", — зачем-то похвалился я и уткнулся в тарелку.

— Поэтому ты по полдня сидишь за книгами? — неприязненно проскрипела тетя.

— Да. Я хочу выучиться и найти хорошую работу.

— Какую это?

— Пока не знаю.

— Не знает он, — её голосом можно было пилить доски. — А вот Дадличек знает, чего хочет от жизни. Он станет бизнесменом, как отец.

Я сильно сомневался, что продавца напильников и свёрл можно назвать бизнесменом, но мудро промолчал.

Без Дадли жизнь оказалась относительно сносной. Тётя не сравнивала нас, не совала ему лучший кусок, меня звали к столу не готовить, а есть. Шаткий мир определенно стоил усилий, и я старался, как мог. Не спрашивал, что нужно сделать по хозяйству: сам шёл и стриг лужайку, мыл машину, поливал розы и приносил почту. Прибирал на кухне, чистил и резал овощи, которые тетя выкладывала на стол. Простые действия, ранее сопровождаемые грозными окриками, обретали новую окраску, когда начинаешь выполнять их добровольно. Я притворялся, будто это моя семья, моя лужайка, будто помогать по хозяйству — в радость. Если бы не Темный лорд, так оно и было бы.

А ещё я вспоминал, как чистил котлы у Снейпа в подземельях. Домашние хлопоты оказались детскими играми по сравнению с тяжким трудом в зельеварне.

С работой я справлялся до обеда. Затем брал книги и шёл на задний двор, стягивал рубашку и подставлял прохладному летнему солнцу спину и плечи. Тётя и дядя наблюдали за мной издали, а я не хотел нарушать хрупкое перемирие и не нарывался. Ничего не просил, ни о чем не спрашивал, неизменно одевался в свою цивильную одежду, как в броню. Убирал собственную комнату, мыл в ней ежедневно и не допускал никакого хлама.

Снейп одобрил бы. А Квиррелл похвалил бы.

* * *

Дадли явился спустя неделю. Меня Большой Дэ демонстративно не замечал. Если старшие Дурсли благосклонно приняли новость, будто я учусь в престижной школе и покончил с волшебством, то младший, скорее всего, обрадуется и начнет усиленную травлю. Я ждал, когда тот перестанет интересничать и возьмётся за старое, и считал дни до первого июля.

Что братец готов к охоте на меня, я понял по его прищурeнным взглядам, пристальным, скользящим. Знал такие. Шкурой чувствовал. А вскоре Дадли пошёл в наступление.

Первое время удавалось ускользать. Дадли много времени проводил с друзьями, а я, соответственно, следил за ними и прятался. Но вот наступил день, когда кузен устал ждать, просто подошёл, выдрал из моих рук учебник и шваркнул об стену.

Его взгляд был торжествующим, жаждущим, пристальным. Десять лет он видел на моем лице страх, боль, покорность. Дурел от вседозволенности, унижая и причин.

Но я ещё не мог противостоять ему. Без помощи магии — не мог. Лишиться магии я не мог тоже.

Когда книга, теряя страницы, печально развалилась и Дадли наступил на корешок кроссовком, я повернулся и вошёл в дом. Братец радостно заржал мне в спину.

— Тётя Петунья, — проникновенно начал я, — надо вызвать полицейского.

Та едва голову повернула и, разумеется, не подумала отвечать.

— Книга куплена попечителями, — врал я. — Она испорчена. Нужен официальный документ от представителя закона. Таков порядок.

— Что за чушь! — не выдержала тётя. — Полицейского захотел. Вернется Вернон, будет тебе полицейский.

— Сейчас, тётя, — настаивать было странно, но я видел смущение на её обычно хмуром лице. — Позвоните в полицию. Или я сам. Книга казенная. Моя одежда, обувь, — всё. За порчу имущества я не отвечаю, если знаю, кто виноват.

— Ты сам порвал её! — заорал подкравшийся сзади Дадли.

— Давайте позовем полицейского, — гнул своё я. — И представителя соцзащиты.

Вот спасибо Снейпу. Он говорил мне, уговаривая уйти в не-магический мир, как можно потребовать внимания и помощи. Административная машина работала медленно, но работала. Если знать, как ею пользоваться.

Некоторое время тетя и кузен орали на меня вдвоем, вот Дадли ухватил меня за воротник, дернул — ткань затрещала, но выдержала, — и врезал кулаком по лицу. Из носа закапало, пачкая рубашку и пол.

Инстинкты кричали: сдавайся, спасайся, как делал годы и годы до этого. Но крошечная часть меня испуганно шептала, что Снейп советовал воспользоваться законом — потому что у людей он действовал. Самому себе я уже не верил, а Снейпу — верил, и всё, что ещё оставалось во мне вменяемого, умоляло послушаться зельевара.

— Хорошо, — хлюпнул носом я. — Порванная одежда. Кровь. Полиция. Улики. Спасибо, брат. — Дадли врезал мне снова, я оказался на полу, но тётя вцепилась в сына и оттащила его. Я снизу смотрел, как хрупкая женшина удерживает борова-брата, и прикидывал, запинает ли теперь меня кузен до беспамятства.

* * *

Что есть мужество? В моём случае это жуткий, животный страх, цепенящее отчаяние и крошечная капелька надежды. Страх взращивали во мне десять лет, а надежду дал один-единственный разговор со Снейпом, но слова зельевара смешали все эмоции в немыслимую гремучую смесь.

Я осторожно пошевелился и подтянул колени к груди. Болела спина и отбитый копчик.

— Убью недоноска, — визжал Дадли.

— Что здесь происходит? — рявкнул вошедший дядя. — Поттер? Опять?!

— Он угрожает Дадлику полицией, — пискнула тётя Петунья.

— Что-о-о? — побагровел Вернон.

Братец, обрадованный появлением отца, вырвался от матери и пнул меня ногой в бедро.

— Дадли! — охнул я, пытаясь закрыться руками.

— Хозяин! — шепнул на ухо знакомый голосок. Я разинул рот. Дурсли застыли на месте, все трое. — Злые магглы посмели тронуть хозяина Гарри. Что эльфу с ними сделать?

— Подожди, — кряхтя, как старик, я поднялся на четвереньки. Жирная капля медленно потекла из разбитого носа и тяжело шмякнулась об пол. — Как ты здесь... Они нас не слышат?

— Не слышат и не видят.

— Отлично. Стой! — успел упредить я разозлённого домовика. — Не вздумай меня лечить или чистить. И вообще, тебя не должны видеть. Здесь нельзя колдовать! В следующий раз даже не показывайся, ладно?

— Дадли понял! Дадли никто не увидит.

— Сейчас я должен позвонить. Потом ты их расколдуешь и исчезнешь.

В коридор я шёл по стенке. Постоял над телефоном минуту или две, размышляя, что и как говорить, ничего в голову не приходило, поэтому решил сказать правду. Боюсь, голос мой дрожал и бормотание было довольно бессвязным, но вскоре, на радость соседям, подъехала полицейская машина. Из неё вышел представительного вида джентльмен в форме и с жетоном, оглядел дом и неторопливо направился по дорожке к двери.

Я приоткрыл дверь, метнулся обратно в кухню, опустился на пол, шепнул: "Дадли, расколдовывай и прячься!" — и завопил:

— Помогите! Полиция!

Ботинок кузена врезался в бок, и я провалился в беспамятство.

* * *

Когда полицейский ворвался на крик, он застал троих Дурслей, а меня под их ногами и в крови. Дадли успел приложить меня ногой на глазах у служителя закона.

Эффектное появление полиции я пропустил. Помню только, как приехала машина амбулатории, под нос мне сунули салфетку с нашатырём, в руку воткнули капельницу. Затем куда-то везли, чем-то укутывали, и я очутился в светлой палате. У кровати сидел давешний полицейский и терпеливо ждал.

— Здравствуй, Гарри. Как ты себя чувствуешь? Доктор дал пять минут. Нам нужно поговорить.

Если б я рассказал всё, что творилось в симпатичном домике на Тисовой улице, никто бы мне просто не поверил. Поэтому, вспомнив Снейпа и его лаконичную манеру изъясняться, поведал следующее: я сирота с младенчества, живу у родственников, приехал на каникулы и меня избил кузен. За что? Я получил оценки лучше, чем у него. (За что он бил, я не имел понятия, но за оценки мне доставалось и не раз.) Нет, тетя и дядя не участвовали. Да, тетя попыталась остановить сына. Да, брат бил меня и раньше. Почему я не жаловался? Отчего же. Мне не давали делать уроки, брат рвал мои тетради. Спросите в начальной школе, учительница такая-то. И чем кончилось? Били снова. Я пытался сбежать, наверняка и об этом сохранились записи. Меня находили и возвращали.

— Ты будешь писать заявление о жестоком обращении?

Когда полицейский (или кем он там был) ушел, в палату просочилась бледная тётя и, едва не плача, накинулась с упреками.

— Я не сказал полиции, что дядя тоже бил меня, — перебил я, и она тут же замолчала. — Пока — не сказал.

— Маленькая дрянь, — с отвращением отвернулась тетя. — Ведьмино отродье.

— А вы самая добрая тётя на свете, верно?

Она прижала кулачки к груди, взглянула на дверь — но осталась.

— Не трогай Вернона.

— Не трогайте меня.

* * *

Через два дня дядя усадил меня в машину и отвёз домой. Комната оставалась прежней, но в ней покрасили стены, положили на пол у кровати коврик и заменили всю мебель. Кровать, шкаф, письменный стол, два стула. Теплое одеяло, новехонькое постельное бельё. Новый учебник взамен испорченного. Мою рубашку выстирали, вывели пятна крови и выгладили. Дадли, что-то бормоча, обходил меня стороной.

Я узнал, что у кузена неприятности. У дяди — тоже, поскольку он допустил издевательство над ребёнком в своем доме.

Кормили меня теперь одного, не за общим столом. Ни Дурсли, ни я ничуть не расстроились.

А следующим утром, когда дядя ушел на службу, брат — к друзьям, а тетя отлучилась к соседке, к нам постучался не совсем обычный гость. Я выглянул в окно. Высокий человек в тёмном костюме, так похожем на мой собственный, с кислой гримасой разглядывал наш фасад.

— Профессор Снейп? — обрадовался я.

Снейп закатил глаза, скривился, но ответил вполне внятно и сдержанно:

— Я к вам по делу, Поттер. Откройте.

Мы уселись на скамейку на заднем дворе. Снейп огляделся вокруг, потянул носом:

— Здесь колдовали. Аврорат, естественно, в курсе. Не знаете, Поттер, почему я сижу тут вместо того, чтоб заниматься своими делами? — Он взмахнул палочкой, посылая цветные искры в сторону дома, затем провел ею вдоль моего тела.

— Вы что, ранены?

Поскольку я обалдело молчал, он привстал и завертел кистью, выписывая изщную вязь заклинаний. В доме что-то слабо булькнуло.

— Там пролилась кровь. Человеческая.

— Это моя, — отмер я. — Пришлось вызвать полицию.

— Только не говорите, что вы колдовали при полицейских!

— Нет. Я вообще не колдовал. — И, упреждая вопрос, пояснил: — Это домовик.

— Откуда?

— Не могу знать, сэр. Из Хогвартса, наверное. — Чистая правда! Откуда явился эльф, я понятия не имел.

— А ваша палочка?

— Убрана, — показал себе на грудь я. — Не доставал её с тех пор, как уехал из школы.

Снейп двумя пальцами приподнял мне подбородок. Я встретился с ним взглядом и услышал тихое:

— Легилименс.

А еще пятью минутами позже зельевар отстранился:

— Поттер, вы исключительно везучий ребенок.

Чего?

— Вы ошибаетесь, сэр. Такого везенья никому не...

— А еще вы идиот. На свете полно сирот, которых не принимает родня.

Снейп принялся прохаживаться по аккуратной песчаной дорожке:

— Во-первых, вы все же обратились к закону. В кои-то веки сделали, что вам говорят! Во-вторых, почти не пострадали, что весьма прискорбно, потому что продолжите болтаться под ногами у занятых действительно важными делами волшебников.

— Я постадал! — возмутился я.

— В-третьих, — как ни в чем не бывало продолжил Снейп, — вас даже не за что наказать. Колдовство в доме — не ваших рук дело. Магия домовиков отличается от людской.

Он вдруг остро взглянул на меня:

— Вы были так рады меня видеть... Ждали кого-то другого, а, Поттер?

— Я не... То есть...

— О! — довольно оскалился зельевар. — Отряд авроров, которые отволокли бы вас в Азкабан?

Я смутился.

— Не то чтобы отряд...

Снейп разглядывал меня, как диковинное животное.

— Поттер, — устало выдохнул от наконец, — глубина вашего невежества потрясает. За что вас наказывать?

— Я думал, что колдовство в доме магглов...

— Как можно трижды в неделю сидеть по два часа на Истории магии и не знать таких вещей! — пожаловался Снейп сам себе.

Издевается, змей ползучий. Ишь как доволен, даже щёки порозовели.

— Что такое Статут, вам хотя бы известно?

— Да! В 1689 году  волшебники перешли на скрытный образ жизни.

— И это все? Они жили бок о бок с магглами, проявлявшими терпимость. Терпимость, Поттер! Это в любом учебнике есть! Вы живете с тремя магглами в доме, которые прекрасно осведомлены о вашей сущности и успешно скрывают её от соседей. Колдовать при них — не преступление.

— Они не проявляют никакую терпимость! Они терпеть меня не могут, а соседям ничего не говорят, потому что им стыдно!

— Да какая разница? Главное, они свято блюдут ваш — наш — секрет. Поэтому авроры за вами не придут и письма из министерства не будет. Смиритесь.

— Но тогда... Зачем тогда приехали вы, сэр?

Снейп вскочил и вихрем помчался по дорожке прочь. Я кинулся за ним, но тот завернул за угол и исчез.

Приглядывает за мной. Приятно.

На следующий день мне велели одеться для выхода, и дядя повез меня в участок. Я специально напялил старые вещи Дадли. Дядя не обратил внимания, а у социального работника глаза едва не повылазили от моей красоты.

— Как с вами обращаются, молодой человек? — участливо спросила пожилая дама, открывая картонную папку и что-то в ней помечая. — Я миссис Амбридж. Обижают?

— Нет, мэм. Последние несколько дней обращаются хорошо. Не разговаривают, но это к лучшему. Кормят. Но когда я попытался постирать белье и открыл стиральную машинку, меня вытолкали из прачечной комнаты.

Это была правда.

— А разве твои вещи не стирает тетя?

— Мои вещи, мэм? Нет. Если не дают стирать машинкой, приходится вручную. На мне последнее чистое. — Я встал и продемонстрировал безразмерную футболку и штаны, подвязанные бечёвкой. — Приходится донашивать за кузеном.

Дядю Вернона я ждал довольно долго. Из кабинета он вышел осунувшийся и как будто потускневший. Молча махнул рукой, чтоб я забирался в машину, а дома позвал в гостиную тетю и сына, плотно притворил дверь. Пару раз я слышал возмущённые крики брата, звук сдвигаемых стульев. Мольбы тёти. Оправдания дяди. Тишину — и снова жаркие споры.

Наутро никто не позвал меня завтракать. В доме было шумно, и я без помех посетил туалет и ванную. Умывшись и напившись из-под крана, я приоткрыл окно, чтоб впустить свежего воздуха.

На улице дядя грузил в машину чемодан и спортивную сумку.

Они что, решили сбежать, как в прошлом году — от нашествия сов? Хотя нет, не похоже. Вещей слишком мало.

Дядя и кузен уселись в машину и уехали. Я смотрел им вслед.

— Иди ешь, — прозвучало за спиной. Тётя Петунья вошла в мою комнату и рассеяно оглядывала её. Я старался поддерживать порядок, так что упрекнуть меня было не в чем. — Стиральная машинка свободна. Что нужно постирать, клади.

Такую длинную речь от тёти в свой адрес я не слышал уже давно. Молча добрался до кухни, взял хлеба. Она смотрела, как я ем, бледные губы её дрожали.

— Дадли не будет всё лето, — её бесцветный голос был сух и скучен, как линялая тряпка. — Я договорилась с родителями одного из его друзей.

Я налил себе молока.

— Ты должен был быть благодарен...

— Тётя Петунья, — осенило вдруг меня, — а почему дядя называет меня нахлебником?

— Ч-что?

— Моя мама должна была что-то оставить, ведь так? — Тетя смотрела так, словно я заговорил на суахили. — Дом бабушки и дедушки. Половина моя. Или — была моя, если его продали.

Петунья тихо повернулась и молча вышла.