***
Они все-таки потеряли девку. Она точно была в доме, Ильдар нутром ощущал суматошный ток ее магии где-то рядом. Тень, брошенная без присмотра заклинателя, безучастно колыхалась на уровне колен. Непонятно откуда набежал плотный туман, мешая разглядеть что-то дальше вытянутой руки. Исчезли стены и потолок, пространство вокруг поделилось на текучую темноту и белую хмарь, как масло с водой. Ильдар нервно хмыкнул, когда его передернуло от липкого ощущения потери ориентиров. Туман сильно глушил звуки, донося до ушей только едва различимое эхо голосов. Он не мог найти никого из команды. Чувствовал, что все они близко, бродят вслепую, так же, как он сам, но почему-то до сих пор ни на кого не наткнулся. Конечно, никто не ожидал, что Бажовых подадут на блюде и в яблоках, но все равно, неприятно осознавать, что девчонку он явно недооценил. Даже с верховным они провозились меньше, чем с ней. Ильдар досадливо поморщился. Надо было все-таки проверить пульс у Матвея Бажова после выстрела, слишком уж просто все получилось. Но в ту секунду, ровно между тем, как Ильдар его увидел и тем, как спустил курок, его насквозь пробило ощущение сродни озарению, нечто тяжелое и неотвратимое. Ильдару раньше не приходилось убивать, и это чувство перепугало его и сотрясло до основания, как будто не он это целился, а сам стоял под прицелом. Оно не ушло, когда фигура верховного тяжело упала в кресло, и, возможно, именно из-за этого ощущения Ильдар покинул кабинет так быстро, как только смог. Как будто сбежал, а теперь злится на себя, что оказался таким слабаком. Лишенный ориентиров в зыбкой темноте, он крутанулся на пятке и зашагал наугад, шипяще выругавшись, когда едва не влетел в стену с какой-то картиной. Еще немного и угол тяжелой рамы раскроил бы ему висок. Он осторожно приблизился, вглядываясь. Вблизи оказалось, что это не картина, а фото. В скудном освещении сложно было разобрать лица, да только в городе не было ведьмы, которая бы не узнала это счастливое семейство. Ильдар сплюнул на пол, поморщившись. Даже странно, что семейный портрет такого скромного размера — с такого верховного мудака, как Матвей Бажов сталось бы повесить портрет писаный маслом, да во всю стену и напротив входа. Не зря в своем самодовольстве Матвей всегда неуловимо напоминал Ильдару Яна. Он легонько постучал по толстому стеклу, всматриваясь в фото. На нем Ида и Матвей Бажовы чинно восседали на невысокой оттоманке, обитой красным шелком. Ильдар вроде бы натыкался на ее обломки где-то в тумане. Позади старших Бажовых, важные, как на параде, стоял их выводок: девка и пацан, опрятные, не по возрасту серьезные, любо-дорого смотреть. Какое милое семейство, и не скажешь, что сумасшедший психопат, лесная тварь и их ублюдки, которых и существовать-то не должно. Колдовство — не слишком приятная вещь, в нем почти всегда замешана кровь и грязь. Часто оно творится по локоть в чьих-то внутренностях, и на самом деле в этом нет чего-то особенного. Но только сумасшедшему могла прийти в голову идея заводить детей от почти животного. Ильдар находил это неестественным и диким. Никто точно не знал, как именно Матвей получил свою жену, но совершенно ясно, что не была она ни ведьмой, ни человеком, ни чем-то между. Такое трудно скрыть. Чтобы понять, кто есть кто, достаточно одного взгляда, не обязательно иметь птичьи глаза. Оборотни пахнут шерстью и сырой землей, и пульсируют в том же ритме, в котором растет трава, и бежит по корням древесный сок, ведьмы мерцают от магии, как угли в костре и пахнут своим разрывом в изнанке . А все полудикие твари выглядят, как бездонные дыры, жаждущие заполнить себя чужой жизнью, и пахнут смертью: мавки — кровью и сухой травой, кикиморы — стоячей водой и разложением. Смотреть на Иду Бажову было все равно, что смотреть в темноту между деревьями, в лесу полном таких чудовищ, о которых только шепотом и можно говорить. Намного, намного хуже мавки. Не должно было ей существовать, и детям ее тоже. Так что, правильно все, психопат Матвей получил, что заслужил, а скоро и щенкам его конец, сначала мелкой суке, а потом Ильдар и до старшего доберется, дайте время. А после он заберет все ценные вещички, которыми, ясное дело, набит этот дом. И разрыв в изнанке тоже заберет. Мертвецам это все ни к чему. Ильдар задорно щелкнул ногтем по стеклу. «К чертям», — подумал он, — «Заберу голову мудака с собой, славный будет трофей». Притихшая, было, магия внутри согласно зарычала, и Ильдар нервно ухмыльнулся ей в ответ. А почему, собственно, нет? Он присел, запуская пальцы во тьму, и магия в ответ на его мысли послушно хлынула наружу. Черное море без конца и без края подернулось рябью, вскипело, и выросло оскалившейся десятком пастей гончей сворой. Свора завыла. Первый ее вой в этом мире был беззвучен, зато вибрация от него продрала до костей. Свора была слепа, но глаза ей были не нужны, она и так чуяла добычу — едва родившись, она уже знала, кого искать. Гладкие морды безошибочно задрались к верху, все носы развернулись в одном направлении через беспроглядный туман. Девка была там, в этом не было сомнений, эта тьма уже знала вкус ее крови. Ильдар наклонился к своре — от зыбких шкур пахнуло горячим железом, и прошептал: «Взять». Свора рванула с места, а он помчался за ней через клубы темноты, спотыкаясь об обломки мебели и собственные ноги. Он едва успевал, бросаясь по лестнице вверх, перепрыгивая через ступени, которых будто стало больше, чем он видел, когда только вошел в дом. Он бежал и бежал, то и дело хватаясь за обломки перил, помогая себе не упасть, а лестница все тянулась и тянулась, выхватывая из темноты и бросая ему под ноги новые ступени, и растворяя их в темноте прямо за его спиной. Ярость зажгла его не хуже, чем азарт охоты. Он собрал магию и швырнул ее вперед инстинктивно, как совсем недавно таким же импульсом вынес дверь. Дом содрогнулся, с потолка посыпалось, рядом с Ильдаром упала балка и, покатившись, скользнула в пролет между этажами. Зато лестница перестала водить его кругами, он наконец-то увидел свору и выдохнул. Та все-таки поймала девку, и тесно сгрудившись вокруг, отрывала от нее куски, с треском перемалывая кости мощными челюстями. Он поморщился от звуков влажного чавканья и вибрации беззвучного рыка, и устало заковылял к ней, чтобы посмотреть поближе. — Ну вот и все. Заставила же ты побегать, су… — он осекся на полуслове, заглядывая в мешанину из истекающих розовой слюной пастей, полных острейших зубов и почувствовал, как предательски слабеют колени: свора глодала то, что еще полчаса назад было Соечкой. Гончие уже своротили ей нижнюю челюсть, и из разорванной шеи хлестала кровь, заливая нежные ключицы и мягкие каштановые пряди, выбившиеся из высокого хвоста. Свора подставляла черные языки под теплую соленую струю, слизывая подтеки вокруг, жадно зарывалась носами в распоротый живот, и не обращала на Ильдара никакого внимания. К горлу подступила тошнота. Ильдар, расширив глаза от ужаса, мгновенно окатившего его всего холодом и липким потом, неверяще замотал головой и шагнул назад, тут же спотыкаясь о что-то. Он неловко всплеснул руками, в попытке удержать равновесие, а потом что-то тяжелое с хрустом ударило его по затылку, и он потерял сознание.***
Очнулся он от чужого крика. Под щекой было мокро, пряно пахло гвоздикой и спиртом. Веки удалось разлепить не с первого раза, а когда он, наконец, сделал это, глаза тут же заслезились от едкого дыма. Голова разрывалась от боли, и эта боль была везде. Еще никогда в жизни ему не было так больно. Ильдар застонал, облизывая сухие губы, язык задел спекшиеся ранки, жаля короткой вспышкой новой боли. Что еще хуже — в нем не было ни капли магии. Он попытался было перевернуться и обнаружил, что связан по рукам и ногам кручеными шнурами от портьер и вдобавок привязан к чему-то твердому и теплому. Пришлось скосить глаза, чтобы рассмотреть, но из своего положения он смог увидеть только, как издевательски тряслись шелковые кисточки от каждого слабого движения. В нос ударил запах горелого мяса, густой и крепкий. Едва соображая, что происходит, он повернул голову и замычал от ужаса. Сзади, на боку, как большая ложка, весь почерневший от гари, лежал Уж и выдыхал с сиплым присвистом прямо Ильдару в лицо. Его собственного лица больше не было, только черная гарь, исполосованная глубокими трещинами, из которых сочилось что-то влажное, слегка желтоватое. Желудок Ильдара скрутил болезненный спазм, и быстро отвернувшись, он уткнулся в мокрый ковер, на котором они лежали, и вдыхал запах пыли и алкоголя, пока тошнота не отступила. Переворачиваясь, он невольно потревожил Ужа, пихнув плечом, и тот слабо стонал от боли. Звук шагов позади снова заставил Ильдара дернуться, плотнее втираясь в тело позади. На глазах от ужаса и омерзения выступили слезы, обжигая сухую слизистую. Шаги приблизились, и вскоре перед ним оказались пара женских сапог на высокой шнуровке и край вымазанного чем-то темным платья. Яра Бажова резко присела, и все поле зрения заняло ее бледное лицо в подтеках крови и грязи. Она приветливо оскалилась и вцепилась ему в макушку, подтягивая к себе, чтобы рассмотреть повнимательнее. Ильдар застонал: жгучая боль прострелила его от зажатых в ее кулаке волос до самой поясницы и горячими углями залегла в основание позвоночника. — Ну и зачем ты притащился, падаль? — зашептала она, выдыхая ему в лицо тем же осточертевшим запахом специй и алкоголя. — Поздновато для гостей, и я не помню, чтобы мы кого-то приглашали. Бабка тебя прислала? Нет, не бабка, — она перехватила его голову чуть выше, по-животному диким движением вдыхая воздух вдоль шеи. — Оооо, конечно, он бы хотел, чтобы я так думала. От этого всего несет Яном и его магией. Тощий уродец, небось, обещал тебе нашу изнанку, за то, что ты, рембо, перебьешь тут всех, а? Она тряхнула рукой, вырывая из него новые стоны. Ильдар попытался сосредоточиться, чтобы ответить, но язык не шевелился, а слова не шли, бестолково толпясь в голове, и каждая попытка подумать, причиняла лишь боль. — Что еще? Сокровища, да? Славные волшебные вещички? — чужой рот перед его глазами сложился в издевательскую усмешку. От тряски и боли в глазах помутнело, Ильдар задышал сквозь стиснутые зубы, изо всех сил цепляясь за действительность: жесткую руку в волосах, круглый ворот платья из серебристого бархата и чужой оскал с острыми, чуть выступающими клыками. — Только знаешь, что? — она наклонилась к самому его лицу и доверительно прошептала, снова обдавая влажным алкогольным воздухом. — Мама говорила, что я в этом доме самое ценное золотко. И мой брат. Где мой брат, мразь? Ильдар упал обратно на ковер, затылком прямо в черно-розовое месиво, когда-то бывшее лицом его лучшего друга, и обессилено закашлялся. Было так больно, так больно, и дышать в этом дыму так трудно. Яра разжала пальцы, оставляя его, и завозилась где-то вне зоны видимости. Затем она подергала каждый узел, связывающий Ильдара и Ужа, ухватилась за бахрому, и куда-то потащила их вместе с ковром. В какой-то момент их тряхнуло о порог, и Ильдар почувствовал, что мороз тронул щеки, а дышать, как будто бы, стало легче. Яра пару раз останавливалась, шумно переводила дыхание и двигалась дальше. Ильдар лежал на спине, почти не чувствуя ни свое тело, ни как его в очередной раз бьет о неровности дороги. Может из-за мороза, а может потому, что в какой-то момент боли стало слишком много, чтобы она вся поместилась в него. Он смотрел на высокое ночное небо, на то, как редкие звезды кружатся смазанным хороводом. Впрочем, те, скорее всего, ему привиделись, когда веки стали слишком тяжелыми и пришлось их закрыть. Вдохи его становилось все реже, Ильдар почувствовал, как боль и сознание куда-то ускользают, а сам он проваливается в глухую темноту. Не в такую, которая плескалась сегодня у его ног, а в другую, настоящую. Внезапно щеку обожгло ударом, а сам он резко со свистом вдохнул, слепо шаря глазами вокруг. — Неееет, нет, нет, нет! — горячечно зашептала Яра, наклоняясь к нему. — На этом берегу ты не умрешь. Хватит и тех, кто остался в доме. Ты знал, что гончие, созданные из тени, не оставляют от своих жертв буквально ничего? Ни следа крови, ни костей, поглощают без остатка, как и не было никого. Ну, конечно, ты знал, затем и вызывал их, да? Она улыбнулась, склоняясь еще ниже, грязными пальцами оттягивая ему веки. — Красивые у тебя глаза, — протянула она задумчиво, коротко хохотнула, а потом снова ударила по лицу, когда его глаза начали закатываться. Ильдар слабо выдохнул, заставляя себя смотреть — наверху, надо же, он и не заметил, как они спустились к реке, полыхал дом, языки пламени поднимались из разбитых окон, белесый дым уносило по направлению к центру города. Он перевел взгляд на Яру — в серых глазах напротив не было ни следа осмысленности, только искры того же огня, что пожирал дом за ее спиной. — Огневица! — хриплый голос ее с усилием, как тупое зазубренное лезвие, рассек ночь. Длинный порез полоснул ее по запекшимся губам, ложась накрест поверх другого, Ильдар сперва не заметил его во всей крови, размазанной по ее лицу. «Нет! Нет, пожалуйста!..» — Ильдар сдавленно заскулил, беспомощно заворочался в своих оковах — он знал огневицу. Яра его не слушала. Она поднесла руку к порезу и стерла набежавшую кровь, а затем стряхнула вниз. Округлившимися от ужаса глазами Ильдар смотрел, как темные капли срываются с кончиков ее пальцев и с тихим стуком падают ему на ноги, на ковер и на тело позади него, чтобы в то же мгновение вспыхнуть столбами беспощадного пламени. Ильдар завыл, теряя от боли и слух и зрение. Он уткнулся в ковер, пряча лицо от жара, размазывая об него слезы, слюну и сопли. Как же он был прав. Не должны существовать такие твари, никак не должны! Если бы мог, он бы засмеялся. Но вместо смеха из его горла вырвался только слабый стон. А потом все пропало.