Радужный звук

Мой дед был очень талантливым музыкантом. С ранних лет ему прочили будущее великого композитора, близкие называли вторым Моцартом. Но мне не довелось услышать его игру, как и познакомиться с произведениями его сочинения — он сжёг их, когда умер. Все, кто его знал, так говорили. И неважно, насколько мал я был, кода впервые это услышал, как неважно было и то, что он сам мог сидеть в соседнем кресле. Он умер, когда потерял слух, а то, что ходит, ест и смотрит на меня своими пустыми глазами — просто оболочка, пустой сосуд. Его душа ушла вслед за его музыкой, и если бы его не пичкали десятилетия таблетками, он бы предпочёл последовать за ней. В детстве я деда боялся, в юности считал слабым. И только сейчас смог ощутить всю ту внутреннюю агонию, в которой ему приходилось не жить - существовать долгие годы. Ведь теперь я тоже знаю вкус безвозвратной потери части себя — неприятно кислый, с оттенком металла от крови из прокушенной губы. Мне безразлично, что обо мне подумают, если услышат мой крик раненого зверя, люди, находящиеся в больнице, в которую меня поместили, наверное, из-за потери сознания, но я сам не готов к тому, что буду единственным, кто этого не услышит. Словно этот отсутствующий звук пробирающим до костей образом превратит моё нелепое предположение в диагноз, последним словом в котором будет «безнадёжен». Мой предок был моложе меня, когда оглох, отца же и его сестру этот недуг, кажется, и вовсе не коснулся, хотя я и помню напряжённые переглядывания и скомканные разговоры на эту тему. Сам я не задумывался о возможной наследственности и до этого мгновения даже не вспоминал о старике с безжизненными глазами. И пусть я не жил музыкой, как когда-то он, боль от потери не становится терпимее. Ещё и эти больничные стены поднимают из глубин памяти то, что я силился забыть много лет, рисуя на светлом фоне необъятные стволы, покрытые жутким неправильным мхом, заставляя волосы вставать дыбом, а рот открываться в немом крике. Не могу точно сказать, не привиделось ли мне, скорее всего, нет, потому, что на какое-то время я почувствовал лёгкость и заснул, но меня кажется «успокаивало» несколько человек в белой форменной одежде. Похоже, удержать себя от банальнейшей истерики я не смог. Когда я пришёл в себя во второй раз, первым, что я почувствовал в безмолвной темноте, спрятавшись от всего мира за опущенными веками, тёплое ласковое прикосновение до боли знакомых пальцев, убирающих волосы со лба. В этот самый момент и пришло осознание, а вместе с ним пустота, которая, судя по всему, теперь будет моей пожизненной спутницей. Как бы моя жена не начала ревновать. Глядя на подбирающегося ко мне человека со шприцем, я почти с удовольствием понимаю, что сегодня меня ждёт ещё одна ночь без кошмарных блёклых старческих глаз, взирающих на меня с болезненным пониманием. Что ж, это выход. Пока я здесь, стоит почаще веселить себя неуместными глупыми мыслями — хоть высплюсь. Ничто не длится вечно, и спустя ещё пару дней, наполненных горечью разочарования в жизни вообще и в современной медицине в частности, а также пресным вкусом больничной еды, меня отправляют домой. Мне не нужно слышать врачей, чтобы понять, что это значит — нет смысла занимать отдельную палату пациентом, помочь которому они не в силах. Всю дорогу до дома я не произношу ни слова, кажется, я набесился за эти дни на несколько лет вперёд и сейчас чувствую себя выжатым лимоном и, судя по отражению в боковом зеркале, выгляжу таким же — кислым и помятым. А вот профиль моей жены, на удивление сосредоточен, можно подумать, она так внимательно следит за движением, но я слишком хорошо её знаю, чтобы поверить в это. Водитель она с приличным стажем — ни разу не попалась, когда в годы буйной юности развлекалась стритрейсингом. Мне иногда даже думается, что водить она научилась раньше, чем ходить. А сейчас глаз не отводит от дороги, словно села за руль впервые в жизни. Наверняка, у неё накопилась масса подбадривающих острот и колкостей, призванных поднять даже труп, зарядив его оптимизмом, но она знает, что я ничего из этого не услышу. Она знает и пытается найти варианты подходящие для такого случая, но не находит. Одна из причин, по которой я захотел быть именно с ней — она всегда поддерживает меня, не всегда тактично, порой от такой поддержки очень хочется бежать, но всегда искренне, всегда рядом, когда действительно нужна. Ещё одна причина — чарующий бархатистый голос, будоражащий и лишающий воли. Голос, который я больше никогда не услышу. Переступив порог дома, я думаю: «Что если всё это мне приснилось и сейчас, включив кофемашину, я услышу шум мельницы дробящей зёрна?» Но не всем желаниям суждено сбыться. Промаявшись до вечера, я всё-таки решаю что-то сделать. И первой гениальной мыслью становится приготовление ужина. Надо же хоть как-то отблагодарить свою вторую половинку за бессонные ночи у моей постели, не говоря уже о том, что все эти часы ей придётся отрабатывать, просиживая в душном офисе. Готовил я в своей жизни два раза, и оба раза это были подгорелые до черноты яйца. Но, как говорят, Вселенная стремится к балансу — забрав что-то, она даёт что-то взамен. Как оказалось — не мой случай. Стоит ли уточнять, что после трёх неудачных попыток, еду я заказал на дом. В итоге, всё выглядело достойно. Убрав все свидетельства проведения крупномасштабных военных действий на кухне, я уселся в любимое кресло и принялся ждать. Никогда бы ни подумал, что тишина может действовать настолько угнетающе. Так что проходящему мимо сморщенному комку я был искренне рад и, впервые схватив сопротивляющуюся хищницу с пола по собственной инициативе, водрузил к себе на колени. Ещё какое-то время потратив на неравную борьбу с когтистой строптивицей, я, наконец, погрузился в мерное урчание. Урчание? Я, конечно, понимаю, что можно почувствовать вибрацию, но я отчётливо слышал звуки, издаваемые кошкой. Я даже перестал её гладить, чтобы удостоверится, что это вовсе не дребезжание, проходящее по костям, или как оно вообще работает. Ничего не изменилось. От радости я подскочил чуть ли не на метр, тут же включил телевизор, но как бы я ни увеличивал громкость, звуки до меня по-прежнему не доносились. Обижено поглядывающая в мою сторону кошка уже успела взобраться на верхнюю полку стеллажа. Так что пришлось продемонстрировать альпинистские навыки, чтобы убедиться, что мне не померещилось. Удивительно, вместе с мелкими укусами и царапинами я получил в ответ на недостаточно уважительное обращение привычное, но сейчас столь неожиданное недовольное мычание. Теперь я был уверен, что не просто чувствую, а именно слышу её, даже на расстоянии. Не могло же это быть галлюцинацией на почве стресса. В конце концов, я уже оправился от шока и был близок к принятию своей ущербности. Почти. В любом случае меня сложно отнести к числу экзальтированных дамочек и своё состояние в этот момент мог назвать вполне стабильным. Так что никакая это не защитная реакция психики. Мне не показалось — я слышал свою кошку. Только и исключительно её. Во всяком случае, все мои попытки услышать что-нибудь ещё не увенчались успехом. Но это уже что-то - может, я не так безнадёжен, как думал каких-то пятнадцать минут назад.