Пенумбра.

Глава 1.

- Эта ублюдская касса не закрывается. Даттон, читавший в это время сегодняшнюю газету, медленно поднял голову и блеснул моноклем в свете настольной лампы. При этом на его лице, уставшем после долгого рабочего дня, не отразилось совсем никаких эмоций. - Не выражайтесь, мисс Одли. - Я выброшу ее в выгребную яму, а следом и тело того, кто продал нам эту рух… - Мисс Одли, у нас посетители. - Потом буду смотреть, как крысы жрут его тестику… - Вайолет. Девушка послушно умолкла и выдохнула воздух сквозь сжатые зубы. Как раз вовремя, чтобы зашедший с улицы мальчишка не успел что-либо расслышать и испугаться. Первые пару секунд казалось, что помощнице аптекаря придется разговаривать с его заштопанной кепкой, но затем десятилетний Артур запоздало поднял к свету обветренное личико и продемонстрировал ей рецепт. - Добрый вечер, мисс Одли. У нас закончился лауданум, мисс Одли, - протараторил он, протягивая ей скомканную бумажку и мимоходом касаясь пальцами козырька в знак приветствия. Вайолет изучила написанное лекарским почерком, приподняв одну бровь. Она бы решила, что с этим лауданумом делают что-то отнюдь не в медицинских целях, но прекрасно знала, на что он уходит. - Почти две кварты, - коротко заметила она. А затем положила рецепт на прилавок и на пару мгновений скрылась за боковой дверью, продолжая говорить уже оттуда: - Что-то произошло в доках? - Да вы бы видели, мисс Одли! Лопнул трос подвешенной баржи, и эта махина грохнулась одним боком на рабочих, - мальчик коротко выдохнул, состроив девушке страшные глаза. - Старику Бертли размозжило ногу, и ее все утро собирали по кусочкам. Но я не видел, к сожалению. Я очень-очень хотел поглядеть, но меня почему-то отослали по делам на целый день. Вот к вам пришел. Наконец-то можно будет домой. Жаль только, что сбор ноги я однозначно пропустил. - Понятно, - емко ответила девушка, воюя с по-прежнему заклинившей кассой и молча нахваливая тех, кто догадался сплавить любопытного мальчишку подальше от неприглядной картины в лице вопящего на все доки рабочего. - Я запишу все на счет клиники доктора Гальвани. Можешь идти, но осторожнее - на улице мокро и скользко. - Спасибо, мисс Одли. Я уже говорил, что это платье вам очень к лицу? Она услышала, как за ее спиной поперхнулся Даттон, но в итоге ее босс решил не ухудшать ситуацию и тактично промолчать. - Не говорил. Благодарю, - учтиво улыбнувшись, она пронаблюдала за тем, как мальчик на побегушках со стеклянным звяканьем исчез за дверью… …И затем снова подала голос, не теряя ни своего учтивого вида, ни вежливой улыбки: - Ублюдская касса. Даттон в ответ только прошелестел страницами газеты, складывая ее на освещенный письменный стол. Затем послышалось чирканье спички о шершавый коробок и скрип деревянного стула вкупе с шарканьем подошв по полу. - У нас еще не истекла гарантия на покупку, Вайолет, - ее осуждающим глазам предстал безмятежный вид аптекаря, откинувшегося на спинку стула и неспешно раскуривающего свою любимую трубку. - Можешь завтра поутру прогуляться до их магазина. А я пригляжу за прилавком. - Вы посылаете меня? Да я же их поубиваю, сжальтесь. Сжальтесь над моим платьем, которое так мне к лицу. Худое и вытянутое лицо аптекаря на мгновение скрылось под тонкой пеленой светлого дыма, быстро растворившегося на фоне полутемного потолка. - Знаешь, с некоторых пор в тебе ощутимо прибавилось яда, - он расслабленно положил свободную руку на уголок спинки стула и вперил в нее внимательный, хоть и чуть подслеповатый взгляд. - Разрешите влезть вам под кожу, мисс Одли? Вайолет никак не могла взять в толк, что скрывается за этими перескакиваниями с “ты” на “вы”, но уже давно к такому привыкла и бросила попытки разгадать этот ребус. - Звучит ужасно. Просто никакого чувства такта. Влезайте, - желчно улыбнулась она, посчитав, что отказ от разговора только все усугубит. - Вы, должно быть, скучаете по своей семье в Тивии? Быть может, вам следует взять отпуск и навестить их? В письме вашего отца сказано, что они переехали в дом побольше и завели собаку по многочисленным просьбам ваших племянниц. - Не люблю собак. Не люблю отпуск. Не люблю скучать, - буркнула девушка, предприняв попытку с размаху загнать отделение с монетами обратно в кассовый аппарат, но только, кажется, доломав все окончательно. - В чем смысл отдыха? Лежать и пялиться на свой дурацкий потолок и иногда на свои закрытые веки? Или устроить петушиные бои между воздыхателями в ближайшем кабаке? О, а хотите, я к банде примкну? Утром я буду продавать эликсир Соколова, а вечером преумножать число тех, кому этот эликсир крайне требуется. - И вот так вы уничтожили все мои предложения на корню. Точно так же, как и эту неудачливую кассу, - он тихо рассмеялся в ответ на ее виноватое ворчание и продолжил уже с заметной мягкостью в голосе. - Все же я планировал дать тебе дополнительные выходные, Вайолет. Ты работаешь, не поднимая головы… - И предлагаю хорошие идеи для бизнеса, к слову. - Идешь домой, только чтобы переночевать. Злишься на ни в чем не повинные кассы. Хватаешься за все, что можно сделать в аптеке. Тебя что-то расстроило? Кто-то обидел? Девушка, наконец, поняла, что ее недовольную физиономию уже скоро будет видно всем издалека, словно морской маяк Дануолла. И поспешно решила себя одернуть, чтобы затем поразмышлять, как исходить злостью менее заметно. - Я… прошу прощения, - неловко потупилась она, резко смахивая с прилавка обрывки чьего-то разорванного рецепта. - Должно быть… должно быть, мне действительно следует развеяться. - Было бы неплохо, Вайолет. Потому что в противном случае, мне больше не придется закупать яд из Тивии. Вместо этого я буду просить тебя всего лишь поплевать в бутылки. Девушка хрипло расхохоталась, заметно повеселев и не заметив, что от смеха в ее груди что-то как будто оборвалось. - Пожалуй, я прогуляюсь до королевских садов, когда будет выходной. Быть может… - она вдохнула поглубже, ощутив, как в горле словно появилась колючая помеха. - …Заведу… заведу новые знакомства и… Она не договорила, сорвавшись в приступ сухого продолжительного кашля, который скрутил ее легкие неприятным спазмом. Пришлось прерваться на минуту, чтобы добрести до кувшина с водой и неспешно выпить стакан прохладной воды. - Тебя осматривал королевский лекарь? - донесся до нее мирный вопрос, сопровождаемый шелестом страниц. - Да. Пару лет назад, - бесшумно поставив стакан обратно на поднос, Вайолет вернулась обратно за прилавок, с неумирающей надеждой взглянув на кассу в окружении бутылок с бирками. - У меня ничего не изменилось. Да и не изменится уже. Все в порядке, кашель не мешает. - Что же… это небольшая цена за жизнь. Она криво усмехнулась, в это самое мгновение разделив с Даттоном одни и те же воспоминания об изолированных кварталах, покинутых домах и полчищах крыс, рыщущих прямо по улицам Дануолла. А затем повернулась к входной двери, ощутив, как еще один вечерний посетитель впустил к ним в помещение мокрый холод улицы вперемешку с отдаленным собачьим лаем. Вайолет моментально занервничала. Походка позднего клиента была такая, словно он не чувствовал тяжести своего тела, а просто скользнул к прилавку привычным размеренным движением. Хоть он наведывался в их аптеку уже не в первый раз, но девушка все равно чувствовала некоторое напряжение в воздухе, словно перед ее глазами оказался источник потенциальной опасности. Успокаивало только то, что несмотря на окутанное тайной прошлое, этот посетитель пользовался определенным доверием среди людей императрицы, а значит, был достаточно хладнокровен и разумен. - Доброго вечера, Вайолет, - глухо произнесла женщина, со стуком положив на все тот же прилавок затянутую в перчатку руку. Нормальные руки из плоти и крови так не звучат, даже если колотить по дереву кулаком. Даттон перестал самозабвенно раскачиваться на стуле и принялся немедленно вслушиваться в зазвучавший голос. - Доброго вечера, мисс Лерк, - скромно улыбнулась девушка, услышав, как в поломанной кассе тренькнула какая-то пружина. Равнодушное лицо пришедшей скрывалось под капюшоном и под повязкой, пересекавший правый глаз. Вайолет не знала, зачем Билли Лерк так часто требуются алхимические реагенты, и категорически запретила себе об этом размышлять. Эта женщина объявилась на улицах недавно. Но насчет нее уже было известно, что она исполняет королевские приказы и что ее лицо видят или те, кому вообще нечего опасаться, или те, кто умрет от ее руки через секунду. Человек лорда-протектора, иными словами. Ну, того приятного мужчины, который как-то очень мило побеседовал с Вайолет, а уже к концу того же дня подчистую перебил обосновавшуюся по соседству банду уличных щемил. Спасибо, конечно, но как-то это было жутко. Девушка заметила за плечом молчаливой женщины какое-то движение в полумраке и поняла, что Билли явилась сюда в компании кого-то еще. Но не успела ничего толком разглядеть, потому что мрачноватый и лишенный ярких красок голос Билли отвлек на себя все ее внимание: - Мне понадобился еще хлороформ. И тивийский яд. Одна пинта и пять унций. - О. Хорошо. Один момент, - Вайолет отступила от прилавка и направилась все в ту же кладовую, где хранились реагенты, слишком небезопасные для демонстрации на витрине. В то же время она тщетно пыталась выбросить из головы картину того, как Билли налетает на кого-то сзади и вжимает в его ничего не подозревающее лицо белый (непременно белый) платок. Сдавливает стальными пальцами его щеки и скулы до самых синяков и с размаху заезжает коленом по пояснице. Почему-то девушке казалось, что опыт у Билли в этом очень даже большой. Вайолет была не особо счастлива от такой клиентуры, но в этом были и свои плюсы. По крайней мере, когда у тебя ведет закупки королевский лекарь, Гальвани и тайные службы императрицы Колдуин, то риск оказаться целью грабителей резко снижается. - Сегодня п-приятная погода, - Вайолет безуспешно попыталась в те светские разговоры, которые всегда ее бесили, просто потому что тишина в такой компании несколько ее пугала. - Это удивительно для месяца урожая. Билли позволила себе пару раз кивнуть просто для того, чтобы показать участие в одностороннем разговоре и заодно попытаться снизить градус волнения Вайолет. Помощница аптекаря смогла отсчитать сдачу и ни разу не сбиться, вложила монеты прямиком в протянутую руку в кожаной перчатке и снова уловила движение позади покупательницы, почти у самой витрины в стороне от двери. Свет фонарей с улицы не позволял увидеть деталей внешности сопровождающего Билли, но со своего места Вайолет разглядела, как он неподвижно изучает выставленные на полке пузырьки с лекарствами, заложив руки за спину. - …Благодарю? - полувопросительно произнесла Билли, в то время как помощница аптекаря неподвижно застыла с вытянутой вперед рукой, начисто позабыв о том, что хотела сделать. Вайолет попросту не смогла переключить свое внимание на покупательницу, изучая силуэт еще одного посетителя с каким-то странным, ожидающе-напряженным выражением лица, плотно стиснув зубы. Со своего места она увидела, как он поднял правую руку и коснулся закупоренной бутылки с репеллентом, медленно пройдясь пальцами по гладкому стеклянному горлышку. В электрическом свете фонаря сверкнула пара колец. - Вайолет? - она не уловила, когда Даттон успел подняться со своего места, но сейчас аптекарь стоял прямо позади нее, изучая ее затылок с ощутимым недоумением. Девушка с усилием вынудила себя вернуться в настоящее, натянуто улыбаясь Билли. - Пожалуйста, храните хлороформ в темном сухом месте, а яд - подальше от животных, - она коротко прочистила горло и опустила ладони на холодную панель кассы, пытаясь вернуть себе свою прежнюю злую стабильность. - И пожалуйста, ступайте осторожно. На улице скользко. Точеная бровь Билли скептично изогнулась, но она все равно кивнула в ответ на эту будничную обходительность. Вайолет и сама понимала, что она сказала нечто, что к этой смуглокожей женщине не относится. Мало того, она была более чем уверена, что Билли вскарабкается по отвесной стене наверх до самой крыши, как только завернет за угол ближайшего дома. Девушка старалась как могла, прямо-таки сверлила глазами спину уходящей женщины, но ее взгляд словно сам собой поплыл в сторону и буквально прикипел к стоящему у двери человеку. Руки заложены за спину. Весь в черном. Лица никак не разглядеть, но он однозначно отвернулся от полки с лекарствами и теперь смотрел прямо в сторону прилавка, явно наблюдая за тем, как Билли заканчивает свои дела. Но вот женщина уже поравнялась с ним, потянула за ручку двери и все тем же скользяще-змеиным движением оказалась на улице, а его лицо, скрытое за покровом холодной темноты, было все так же обращено вглубь аптеки. Даттон за ее плечом протянул руку вперед и попытался засунуть заклинивший паз с мелочью обратно в кассу. Внутри механизма звякнула еще парочка пружин, и этот раздражающий звук позволил Вайолет вспомнить о том, что она, вообще-то, должна дышать, как и все нормальные люди. Человек в черном придержал уже начавшую закрываться дверь и вышел на улицу. Покинул аптеку почти сразу вслед за Билли. Свернул в ту же сторону, что и Билли. Но… но… - Этот мужчина пришел вместе с ней? - Даттон буквально озвучил ее мысли, которые, учитывая поздний час и принадлежность к женскому полу, быстро обрели для нее смутно тревожные нотки. - Да я вот не уверена что-то уже… - Вайолет быстро стряхнула с себя оцепенение и перестала въедливо разглядывать пустую вечернюю улицу через панорамные окна витрин. - Я полагаю, пора нам закрываться сегодня. Ей пришлось заставить себя сдвинуться с места и действовать как ни в чем не бывало. По ощущениям ее будто корабельными тросами обмотало. Даттон буднично кивнул в ответ на это предложение. Затем с таким же будничным, ни на что не намекающим видом помог ей убраться, оттащить в кладовую сломанный кассовый аппарат и сложить всю подсчитанную выручку в сейф. И, в конце концов, с невинной улыбкой человека, сумевшего дожить до рождения нескольких внуков, безапелляционно заявил, что в этот вечер он проводит ее до дома, до самой двери ее квартиры и затем проследит за тем, чтобы она заперлась на все замки. - Но я ведь живу через дорогу, - буркнула девушка с оскорбленным видом. Однако уже понимала, что не сможет его переубедить. Люди в компании Билли Лерк не представляют опасности для девушек, которым очень к лицу всякие платья. С другой стороны люди, которые просто зашли поздним вечером в аптеку в одно время с Билли Лерк, не произнесли ни единого слова и вместо покупок просто таращились на Вайолет из темного угла… Даттон такое уже видал. Снова выдирать помощницу из чьих-то нетрезвых лап и ломать свою трость о чью-то голову ему явно не хотелось. Низкие круглые часики на комоде пробили десять вечера, разнося по небольшому залу мелодичное тиканье. Ему вторил гулкий звон, доносившийся с высокой часовой башни где-то по ту сторону моста. Девушке потребовалось совсем немного времени, чтобы набросить на себя пальто и безропотно позволить своему боссу заманить себя под его зонт. И уже через секунду она оказалась на промозглой улице, оставив за дверью темную опустевшую аптеку и слабый запах антисептических средств. Дануолл почти полностью погрузился в дождливую тьму, мелькая кое-где прямоугольниками высоких освещенных окон. Через пару домов от аптеки кто-то прятался от дождя под каменным козырьком крыльца, и в полутьме можно было разглядеть тлеющие огоньки нескольких сигарет. Девушка помнила, как эта улица выглядела раньше, когда-то в другой жизни, которую будто прожила какая-то другая, более сильная Вайолет. Поворот к Хлебному кварталу был перегорожен заслонами с предупреждением о распространении чумы. Мостовая под ногами была усыпана мусором, а в воздухе витал неистребимый запах дыма и тех пищевых отходов, которые еще не успели сожрать крысы. А прямо на ступеньках, ведущих в аптеку, скорчилось чье-то темное грязное тело, в бесплодной попытке дожить до утра и купить себе что угодно, способное помочь. Иными словами, по сравнению с тем, что было пятнадцать или даже десять лет назад, они теперь пересекали поразительно чистую улицу, на которой даже работали все фонари. Гораздо лучше, чем во время чумы. И куда лучше, чем во время "правления" Далилы - вот тогда-то Вайолет, памятуя о чумном опыте прошлого, очень даже охотно отбыла повидать родителей в Тивию эдак на полгода, прихватив с собой собственного босса, всю его семью вплоть до маленьких детей и даже его старую сварливую ключницу. Это меньшее, что она могла для него сделать за все хорошее, что для нее сделал - и до сих пор делает - он. Ее квартира располагалась в доме напротив аптеки, стоило только пересечь улицу чуть наискосок. Третий этаж, две небольших комнаты, очень шумная и общительная соседка, которая ранее делила с ней жилье, а затем благоразумно решила перебраться в отдельную студию напротив, где можно было от души развернуться с живописью размером со стены императорского дворца. Все чисто, безлюдно и нет никаких тёмных углов, из которых на Вайолет могли бы пялиться одетые в черное люди, щупая при этом украденные банки с репеллентом. Она чистосердечно вертела головой по сторонам улицы, но не заметила ровным счетом никаких странных застывших силуэтов. И даже смогла сделать вид, будто ее это исключительно тревожит и пугает, ничего более. Даттон в самом деле вынудил ее запереться на все замки, сурово слушая как она щелкает задвижкой и гремит связкой ключей о замочную скважину. И только потом степенно удалился, спустившись по скрипящей лестнице под аккомпанемент стука своей собственной трости. Вайолет уже вознамерилась подойти к окну, чтобы в свою очередь проследить за тем, как долговязый и сухопарый аптекарь безо всяких происшествий исчезнет в конце улицы. Но переступила туфлями по деревянному полу, услышала бумажный хруст... и с такой скоростью выдернула письменный конверт из-под своего каблука, словно он мог таинственным образом поджечь ее обувь. По идее на первом этаже, аккурат перед лестницей, расположены почтовые ячейки, но конкретно в случае этого письма договоренность была несколько другая. Так что его просто просунули под ее дверь. Вайолет торопливо зажгла настольную лампу и принялась разрывать скрепленную безликой печатью бумагу, даже не сняв при этом пальто. Она уже видела мелкий и косой почерк своего старого знакомого, заполнивший всего половину тоненького листочка. И, смутно догадываясь о том, что очередное его короткое сообщение не принесет ей никакой радости, бегло прошлась по нескольким кривым строчкам: "В Морли тоже ничего. Я искал, где только мог. Нашел только пару чокнутых и врунов, которые утверждают, что встречались с ним. Но это все ложь. Горячечный бред брошенных людей, цепляющихся за собственные фантазии. Ересь, я бы сказал. Но не стану, потому что я не из этих. Пока что размышляю над тем, стоит ли искать дальше. Сдается мне, уже пустое это дело. Планирую здесь подзадержаться, да и работенку подыскал. Стерегу пивоварню по ночам, хорошо платят. Морлийский эль не идет ни в какое сравнение с той крысиной мочой, которую варят в Дануолле. Не огорчайся, Ви… Быть может, так и должно быть. Все в мире идет своим чередом, и все когда-нибудь заканчивается. И нам ли не привыкать к столь резким переменам? Д.Н. P.S. Передавай мое восхищение Кассандре. Я всегда готов стать ее соседом вместо тебя." - Вот же поганец, - с горечью улыбнулась она, застыв посреди комнаты с листком в руках и замечая краем глаза некоторую возню на диване. А затем медленно наклонилась и отогнула холодными пальцами уголок шерстяного одеяла, явив свету лампы две пары заспанных кошачьих глаз. Полгода назад у нее была одна кошка, Вайолет могла в этом поклясться. Родившаяся во время затихающей чумы где-то в куче компоста и прогорклого китового жира, эта мохнатая мелочь ухитрилась выползти прямо на дорогу, как раз когда совсем еще юная Вайолет пыталась установить рядом с аптекой шаткое объявление о бесплатной раздаче усовершенствованного эликсира. Девушка выхаживала детеныша несколько недель. Она не могла поступить по-другому. Она была рада тому, что в этом городе ухитрился выжить кто-то еще, пускай такой маленький и слепой. Ей было приятно встретить товарища по пережитым несчастьям. Спустя десять лет в месяц дождя, Мелочь (с подбором имени Вайолет не стала ломать голову) начисто пропала из квартиры и из дома, ввергнув пришедшую домой девушку в нарастающий с каждой секундой испуг. Ну да, возможно возвращение из Тивии обратно в освобожденный от Далилы Дануолл было не самым приятным по причине частых штормов и проживания кошки в пустом чемодане с дырками. Но сбегать после этого на улицу?! Вайолет обшарила каждый уголок всех этажей в своем доме, каждый узкий карниз, до которого смогла дотянуться, и даже храбро попыталась углубиться в полуночные переулки, накрывшие спящий квартал опасной молчаливой сетью. Но ее хватило только на два поворота, а затем облепившие мусорные кучи крысы, обратившие в ее сторону россыпь светящихся немигающих глазок, быстро развернули ноги девушки в обратном направлении. До самого утра Вайолет уныло ковыряла вилкой мясной рулет, каждые несколько минут вставая и выглядывая в окно в надежде заметить на блестящих камнях мостовой знакомую тень. Но тень пришла сама с первыми лучами солнца, взобравшись прямо на подоконник, спрыгнув на пол через открытое окно и выплюнув из пасти писклявый, дрожащий от холода комочек. Вряд ли ее домашняя кошка смогла бы за одну ночь пройти все этапы кошачьей беременности и родоразрешения, но котенок все же имел некое сходство со своей спасительницей. А исполосованная морда Мелочи явно говорила о том, что едва родившегося бедолагу она выдрала с боем из голодного крысиного клубка где-то в подворотне. Сейчас оба представителя неприкосновенного пищевого запаса (которыми Вайолет никогда не воспользуется) молча глазели на нее из теплых недр одеяла. Сердце девушки, с некоторых пор пребывавшее в достаточно уязвленном и огорченном состоянии, самым подлым образом подтаяло, и она поспешно набросила уголок одеяла обратно. А затем упрямо направилась к маленькой дверке где-то в стороне от окон, ранее выполнявшей роль входа в крохотную гардеробную. Ей пришлось все же снять с себя уличное пальто, отстегнуть от воротника платья камею и затем с хмурым лицом рыться у себя за пазухой, прежде чем выудить наружу продетый через цепочку ключик. Повернуть его в замочной скважине, открыть узкую, почти незаметную дверь, выкрашенную под цвет стен… Только чтобы уставиться на постамент, на котором красовалось маленькое аккуратное сооружение из пропитанных морем досок, китовых костей и дорогущего сиреневого шелка, стоившего в те давние времена половины ее месячного заработка. В темноте гардероба святилище казалось мертвым. В глазах Вайолет - тоже. Его не тронула сырость. Его обошли стороной суеверные мародеры, грабившие брошенные дома, пока узурпировавшая трон Далила обчищала сокровищницу империи. Но все же прошедшие месяцы и достигшее пика запустение оставили свои следы на том, что Вайолет берегла раньше, как зеницу ока. При ближайшем рассмотрении можно было заметить, что шелк кое-где расползся как паутина, на маленьких тонких досках собралась серая пыль, а китовые кости все потемнели от сырости. Место ее личного утешения, умиротворения и ответа на многие вопросы. Брошено, покинуто и словно навеки онемело. Жалкое зрелище. И это сюда она прибегала почти каждый вечер после работы за прилавком, на протяжении долгих десяти лет? Что в этом месте было такого интересного? Дурацкий вопрос. Она прекрасно знала, что именно привлекало ее в этом корявом образце современного искусства. И она прекрасно помнила, после каких именно событий, десять лет назад, отправилась выискивать все элементы этого алтаря, безо всяких подсказок понимая, что и как ей следует делать. *** Чума, раздирающая Дануолл на части, отступала под результатом денных и нощных исследований королевских ученых, выполняющих свою работу под строгим оком лорда-протектора. Изъевший весь город недуг уходил постепенно и неохотно - волнами и вспышками - и порой казалось, что оные вспышки вообще не становятся слабее. Усовершенствованный эликсир Соколова-Джоплина должен был вот-вот явиться на свет. Он мог бы исцелять больных у самой точки невозврата, где-то между потерей волос и стремительно прогрессирующим сумасшествием. Обычную же настойку королевские посредники раздавали почти задаром: чтобы снизить уровень распространения болезни. Устаревшая версия лекарства успевала спасти далеко не каждого, но была той соломинкой, за которую можно было ухватиться хотя бы с целью дотерпеть до более благоприятных времен. Придя в себя после влияния лорда-регента, смотрители, наконец, поняли, что свинарник, в который превратился город, отнюдь не способствует всеобщему излечению. С каждым днем в небе было все меньше низких туч, которые были вовсе не тучами, а самым обычным дымом от костров и печей, затмевавшим добрую половину неба. С каждой неделей с улиц исчезало все больше мертвых, с переходов в другие кварталы убирали заграждения и лица прохожих на улицах казались как будто бы уже не такими несчастными. Город до сих пор кашлял копотью и периодически истекал кровью от стычек преступных банд с людьми императрицы, но все же поправлялся и выздоравливал. Казалось, что вот уже завтра Дануолл выйдет из изоляции и вновь откроет порты и пристани кораблям из других земель. И именно в этот момент, в последние темные часы перед самым рассветом, буквально в одном шаге от избавления и спасения… Вайолет умудрилась заболеть. Она так и не поняла, как заразилась. Каким-то образом профилактические дозы эликсира, принимаемые ею регулярно ранее, ровным счетом ни на что не повлияли. Девушка уже давным-давно не посещала школу “юных леди”, ради которой ее и отправили в Дануолл прямиком из родительского дома в Тивии. Да и от школы теперь осталось одно лишь название - просторные классы и залы давным-давно переоборудовали под районный лазарет. Даттон не позволял ей работать за прилавком, принимая всех посетителей самолично. Она занималась разбором товаров в кладовой, записями в учетной книге и прочими вещами, подразумевающими полное отсутствие человеческого контакта. Однако в один ужасный день, еле-еле поднявшись с постели, зашедшись в надрывном кашле и взглянув на свое обескровленное лицо в зеркале, она моментально все поняла и не сумела подхватить рухнувшее куда-то вниз сердце. Даттон, отбывший в лазарет как раз тем утром, не успел ее остановить. А Кассандра и вовсе отсутствовала, очень кстати перебравшись в другую часть города после уговоров одного из своих поклонников. К тому времени, как они оба заподозрили неладное и явились к порогу зараженной квартиры, Вайолет уже успела запереться на все внутренние щеколды и перегородить дверь тяжеленным комодом, прекрасно понимая, что, возможно, через неделю у нее не останется никаких сил отодвинуть его обратно. Сверху и снизу дверь была очень кстати обита железными листами, и ее не так уж просто было бы проломить. Также девушка знала, что растерянный Даттон не станет поднимать шум и привлекать внимание стражи со смотрителями. Это было слишком опасно в первую очередь для самой Вайолет. Людей лорда-регента становилось меньше с каждым днем, но они все еще существовали где-то там, прячась под неподкупными масками священнослужителей и блюстителей правопорядка. Указывать им на девушку означало подвергнуть ее риску умереть куда быстрее, чем подействует заражение. Поэтому она только старалась давать о себе знать через перегороженную дверь и окно, упрямо качая головой в ответ на уговоры и угрозы и повторяя в их перепуганные лица то, что лучше бы им лишний раз не приближаться к этому дому. Чума быстро надломила ее, как молодое, подпиленное кем-то злым деревце. Она выпила положенное количество эликсира уже при первых симптомах. Затем повторила, не заметив никаких улучшений. Спустя два дня, поддавшись панике, превысила дозу троекратно и заработала себе в довесок расстройство желудка. И только тогда подпустила к себе очевидную мысль, что если эликсир не защитил ее с самого начала, то он уже и не поможет. Личная точка невозврата Вайолет оказалась куда ближе, чем она сама предполагала. Все прогрессировало слишком быстро. Еще пару ночей назад она бродила из комнаты в комнату, ведя с собой ожесточенные споры на тему бессмысленной надежды и своих собственных бледных рук, истончавшихся прямо на ее глазах. А уже к концу недели обнаружила себя лежащей на полу по направлению к кровати, до которой она попросту не сумела дойти. Болезнь вцепилась в нее, как волкодав смотрителей, и какая-то жалкая химия тивийского ученого не была достойным противником для этой заразы. Вайолет отгоняла от себя заманчивые мысли попробовать что-то еще. Она видела слишком часто, как люди вливали в себя галлоны различных эликсиров и жидкостей и как надежда на чудесное исцеление плескалась в их лихорадочных, глубоко запавших глазах. Ей не хотелось испытать то же чудовищное разочарование, что ощутили они, обнаружив в своей ладони клоки своих же собственных выпавших волос. По тем же причинам она запретила Даттону отправлять срочное письмо ее родным в Тивию. К тому времени, когда конверт попадет в руки ее отцу, она уже погибнет или каким-то невероятным способом выздоровеет. Лучше… лучше уж пускай это будут окончательные новости. Неизвестность порой калечит хуже пытки. Ощущение времени безнадежно изорвалось и потерялось, потому что девушка хаотично проваливалась в сон, просыпалась, окутанная своей собственной лихорадкой, ела все то, что было припасено в квартире на случай закрытия квартала на карантин, и затем снова проваливалась в тяжелое, лишенное облегчения забытье. Постепенно она лишилась сил не только подходить к выходу на лестницу, но даже придавать своему голосу хоть какую-то громкость. Порой она слышала, как дверь пытаются вскрыть, затем выбить чем-то тяжелым, но особо ни в чем не преуспели. Один раз квартиру даже сотряс грохот выстрела, полностью разворотившего замочную скважину, но оставившего невредимыми другие замки, невидимые со стороны лестницы. Кто-то кричал ее имя с улицы, но звук был слишком глухой, и возможно ей все это просто снилось. Иногда ее начинало сжирать мучительное и необъяснимое желание вскочить и начать метаться из угла в угол, и от этого даже ноги сводило судорогой, но все быстро сменялось все той же ужасной слабостью. Ей очень хотелось потянуть себя за пряди волос с целью проверить, останется ли что-то у нее в руке. И еще сильнее хотелось добрести до комода, оттащить его в сторону и добежать до Даттона с плачем и мольбами спасти ее. Но она даже не поворачивала голову в сторону выхода из квартиры, предпочитая действовать согласно своим принципам, взращенным на почве чужих страданий и бед. Постель была вся до мерзкого отсыревшая, волосы липли к горячей шее, а тоненькие белые руки периодически шевелились, стискивая в пальцах края раздражающе-колючего одеяла. В какой-то момент ей послышалось, будто в оконное стекло бьются жужжащие мухи, но она понадеялась, что и это был просто еще один плохой сон. Как же так? Именно когда все почти получилось. Именно за секунду “до”. Именно когда она поверила в то, что сможет все вынести и дожить хотя бы до семнадцати. …Сперва она было решила, что уже сходит с ума. Возможно, первый этап болезни уже прошел, и начался второй, куда более разрушительный, который начнет планомерно превращать ее сознание в какой-то комок бесполезного мусора. Иначе почему она, находясь в одиночестве в запертой квартире, видит совсем рядом кого-то еще? Сипло выдохнув, она облизнула пересохшие губы и с трудом повернула неподъемную голову, разглядев со своего места и комод, придвинутый вплотную к двери, и оба окна, однозначно запертых. Чернота на месте светлого оконного стекла на секунду вызвала недоумение, но затем до ее воспаленного сознания дошло понимание этой странности. Девушка сама закрыла ставни пару дней назад, потратив на это остатки собственных сил. Сделала это, когда окончательно все поняла насчет того, насколько опасной она стала для окружающих. Сероватый свет заходящего солнца почти перестал проникать через щели между тяжелыми панелями, замуровавшими ее в доме, словно в гробнице. Так что единственным источником освещения являлась лишь прикроватная лампа, слегка потрескивающая и еле уловимо пахнущая топленым жиром. Моментально устав от собственных движений, девушка медленно повернулась обратно, силясь разглядеть в мутной лихорадочной пелене что-то помимо бледного бесстрастного лица и черных как смоль глаз. Блестящая, непроницаемая чернота заполняла глаза неизвестного полностью, и на мгновение Вайолет показалось, будто она смотрит в колодцы, на дне которых неподвижно застыла ледяная вода. Стены ее тесной комнатки вдруг исчезли, окунувшись в точно такую же непроглядную черноту, но уже через секунду все вернулось, как было. Ноздри уловили порыв холодного воздуха, которому неоткуда было взяться в запертой, наполненной душной болезнью квартире. В любой другой момент своей жизни она бы отнеслась к появлению этого человека рядом с собой совсем по-другому. Но сейчас, находясь где-то между бодрствованием и лихорадочным бредом, просто приняла все странности такими, какие они есть. Кажется, ее мозг все-таки решил с ней распрощаться. - Не… не подходите близко. Заражу… - прохрипела она, пытаясь не сорваться в настойчивый изнурительный кашель, который день ото дня становился все сильнее и уже начинал вызывать тошноту. В ее помутневшем сознании вспыхнуло и исчезло несколько вопросов, но она не смогла ни один из них сформулировать в более-менее осмысленный. Девушка попыталась отодвинуться, но человек, незнамо как попавший в ее квартиру, стоял прямо у кровати, строго заложив руки за спину и смотря на нее сверху вниз. Если это лекарь, то как-то он слишком мрачно одет. Если это сборщик трупов, то он слишком рано пришел. - Вайолет, - ее собственное имя показалось ей бесстрастным шепотом, который донесся до ее ушей со всех сторон сразу, и она даже дернула головой от этих непонятных ощущений. - Твое упрямство делает тебе честь. Девушка была слишком измождена, чтобы вникать в суть этого заявления. Поэтому она просто наблюдала за своим гостем со слабым любопытством человека, неумолимо теряющего связь с реальностью. Справедливо рассудив при этом, что самое страшное с ней уже произошло и опасаться в общем-то теперь нечего. Голос говорившего хоть и был голосом взрослого человека, все равно не походил на огрубевшие голоса моряков и стражей, проводящих за виски с сигарами большую часть своего свободного времени. Не было никакого сходства и с тошнотворно елейными интонациями тех аристократов, которые забредали в лавку в поисках Даттона, но с удивлением обнаруживали за прилавком совсем юную девушку, на которую можно было бы забавно поохотиться. Вайолет слышала в этих плавных, похожих на волны фразах почти полное равнодушие по отношению к ней. И это странным образом успокаивало. - Болезнь, страх и близость смерти вскрывают в людях их настоящее нутро, ввергают их в отчаянное безумие и порой превращают в настоящих зверей, - он наклонился ниже, проигнорировав ранее прозвучавшую просьбу поберечься и отдалиться. - …Однако я вижу перед собой девочку, до последнего защищающую тех, кто может от нее пострадать. Почему? При приближении непроницаемое лицо с черными глазами обрело более явные черты и оказалось совсем молодым. Это загадочным образом шло вразрез с его манерой держаться и складывать слова в умудренные циничным опытом фразы. - Я не хочу, чтобы они умерли, - Вайолет была так обессилена, что ответила односложно и просто. - Ричард Даттон тебе не семья, не учитель и не духовный наставник. Он просто платит тебе деньги за работу. - Он присматривал за мной за просто так. Он хороший, - буркнула она, разозлившись и даже не подумав о том, откуда он вообще знает, кем ей приходится хозяин аптеки. - А Кассандра взяла сбережения из твоей шкатулки, чтобы отдать все брату, проигравшему крупную сумму в карты. Она не призналась тебе в этом, но ты и так это знаешь. - Знаю. Она… она немного дура. Все равно пусть живет. Она бредит. Она определенно бредит и ей мерещится всякое. Часть ее сознания отлепилась от общей серой массы и сформировалась в морок, который для нее одновременно и говорящая совесть, и производная всех тех черт поведения, что всегда втайне ее очаровывали. Какое же облегчение. Она боялась, что перед соскальзыванием в пропасть сумасшествия ей привидятся крысы, стягивающиеся кольцом вокруг ее кровати. - А твои родители и старшие сестры? - он немедля зашел с другой стороны в разговоре, нисколько не переменившись в лице и словно прощупывая ее решения на предмет слабостей. - Каждое твое письмо для них - спасение от ночных кошмаров. Твой отец винит себя в том, что отправил тебя в этот город из камня и железа. Он считает, что ты попала в ловушку из-за него. А твоя мать отдала собственные украшения капитану китобойного судна, чтобы он смог вытащить тебя отсюда. Но стоило ему взойти на борт корабля, как пропали и врученные ему драгоценности, и он сам. Почему ты отказалась сообщать своей семье о том, что с тобой стало? - Не хочу давать надежду. Очень больно, когда ее потом отбирают, - она вдохнула поглубже, услышав как воздух проникает в легкие с едва уловимым свистящим звуком. У нее не получалось говорить громче шепота, но это было и не нужно. - Даже сейчас, балансируя где-то между безумием и упрямством, ты первым делом обеспокоилась о том, что заразишь кого-то еще. А ведь ты видишь меня впервые в жизни, - он почти незаметно приподнял одну бровь, словно услышал в своей реплике нечто забавное, и из-за этого его лицо стало чуточку более живым. Вайолет устроилась поудобнее, переместив подушку под своей головой чуть выше. Теперь, когда ей было на кого отвлечься, ее собственная постель уже не казалась такой противной. А равнодушный текучий голос так размеренно ронял фразы, что это было почти похоже на колыбельную. Ей все еще было плохо, но фокус внимания сместился с внутренних ощущений на внешнюю компанию, поэтому ее страдания ощущались не такими уж невыносимыми. - Вы очень молоды. И хорошо выглядите. Досадно будет, если умрете из-за меня. Какая-нибудь особенная леди из будущего лишится драгоценного шанса быть с вами, если я на вас хотя бы разочек чихну. Мне бы было очень обидно на ее месте и… Она резко замолчала, ощутив мимолетный, но не менее мучительный стыд. От нее осталась кожа да кости. Она лежит в грязной постели в пропитанной болезнью ночной сорочке, а на полу вокруг ее кровати валяются вскрытые банки консерв. Но это не помешало ей забыться в разговоре и ответить ему в таком шутливом тоне, будто она была все еще по-юному красива и все еще имела какие-то планы на жизнь. Как же, должно быть, жалко она сейчас выглядит. Человек с черными глазами медленно склонил голову набок, когда она виновато отвела взгляд и покрепче стиснула в руках одеяло, желая спрятаться под ним с головой. - Не нужно стесняться того, что ты еще себя помнишь, Вайолет, - ровным тоном произнес ночной гость, только сильнее ее смутив. - Искренность и трогательная самоотверженность красит человека больше, чем самый роскошный облик. - Я не… Я работаю в аптеке, - тихо сказала она, зачем-то пытаясь объясниться. - Живу в Дануолле. Насмотрелась на боль. Не хочу ее преумножать… Приступ тяжелого кашля вывел ее из строя на несколько минут. Незнакомец молчал, разглядывая ее осунувшееся заостренное лицо, на которое уже находил скверный восковой блеск. А Вайолет, по-прежнему не удивляясь странной компании, подняла руку и вытерла зудящие глаза, которые с недавних пор начали постоянно слезиться. “Мне становится хуже. Эта ночь последняя, я это чувствую. К утру мой разум начнет истлевать.” Обратив воспаленный покрасневший взгляд в сторону того, кого она к себе не приглашала, девушка чуть сощурилась, пытаясь сопоставить одно к другому. На мгновение в полусонный разум нагло влезла тревожная мысль, в которой все слова словно слиплись между собой и превратились в исчезнувшую в темноте ленту: “Кто это? Он странный. Он странный, он не мог сюда попасть, черные глаза, у него черные глаза, не человек, не человек, не…” Она сглотнула, моментально испугавшись и так же быстро от этого устав. Разве уже не все равно? Ей только и остается, что лежать и смотреть. Взгляд черных глаз на себе ощущается куда лучше, чем пребывание наедине со своими собственными черными мыслями. - Кажется, я знаю, кто вы, - неуверенно пробормотала она, еще раз оглядев его лицо и остановившись на расстегнутом черном воротнике. - И кто же я? - Вы тот, кого ненавидят смотрители, - она несмело улыбнулась. - Я посещала их проповеди. Там говорили, что если женщина увидит вас, то в будущем неизбежно начнет продавать свое тело на улице. - Но ведь там говорят не только про это, Вайолет. - Не только. Но я запомнила исключительно про женщин. Ей показалось, что он вот-вот улыбнется от такой элитной религиозной бредятины, но этого не произошло к ее искреннему огорчению. Юноши, встречающиеся ей на улицах Дануолла… совсем не такие. Дисциплина и способность вести долгие разговоры с девушками, от которых уже ничего не получить - не их конек. - Я ходила на проповеди. Прочла догматы, которые всем столь настойчиво суют под нос. Но я так и не поняла, почему вас видят люди. И сейчас я совсем не понимаю, зачем вы пришли ко мне, - она пару раз быстро моргнула, перебрав в голове все те ценные вещи, что у нее были. - Вам что-то нужно? Можете взять в этой комнате все, что захотите. А если вы все же крадете души, как о вас говорят, то моя душа не то чтобы прямо такая уж… - Я пришел выслушать тебя, Вайолет, - прервал он ее неторопливым движением руки. - Ты ответила на все вопросы, которые меня интересовали. “Ох. Он получил, что хотел. Он сейчас уйдет…” Однако ее собеседник явно никуда не торопился. А следующие его слова и вовсе вселили в Вайолет крохотную надежду на еще несколько минут в компании хотя бы с кем-то помимо одной лишь себя. - Я хочу преподнести тебе подарок за твою честность. Сейчас ты можешь спросить меня о чем угодно. Я открою тебе любую тайну этого мира. Я расскажу тебе любой секрет, который никто никогда больше не узнает. Подниму для тебя завесу прошлого, открою то, что происходит прямо сейчас в других землях, или покажу будущее, которое еще не произошло, но вне всяких сомнений произойдет. Это моя благодарность за наш маленький разговор. Что ты об этом думаешь, Вайолет? Она слушала его с затаенным дыханием. В голове, и без того тяжелой и чугунной, закопошился ворох таких же тяжелых и отчаянных вопросов, которые теперь уже не имели для нее никакого значения. Почему она заразилась? Почему чума так долго держится? Спасет ли всех усовершенствованный эликсир? Кто выживет, а кто погибнет? Что было бы, если бы зараженный корабль из Пандуссии не приплыл к ним в город тогда, несколько лет назад? Нет. Хватит. У нее больше не осталось никаких сил обсуждать какую-то чуму, особенно с тем, кто знает ответы на все вопросы. Она не хочет проводить последние несколько часов, думая о том, что в этот момент ее же и убивает. - Расскажите… расскажите, пожалуйста, о моей семье, - попросила она едва слышно, не удержавшись от болезненной гримасы и едва не всхлипнув. - Вы сказали про мамины украшения. Значит, вы и про остальное тоже знаете. Я вот… я вот несколько лет их не видела. Я так по ним скучаю. Расскажите что-нибудь еще. Расскажите побольше. Я… я многого прошу, но… я не хочу провести эту ночь в тишине. Кажется, впервые за несколько месяцев, а то и лет, она повела себя согласно своему возрасту и положению - как оторванный от близких, шестнадцатилетний почти что ребенок, который смертельно боится оставаться один. Она испытала огромное облегчение, поняв, что он никуда не исчезает. Хотя было очень странно наблюдать, как он совершенно бесшумно присаживается у изножья кровати, словно состоя из плоти и крови. Она не почувствовала, как матрас прогибается под тяжестью еще одного тела, и не ощутила натяжения одеяла в своих ногах. Но решила не обращать на это внимания. - Какие украшения мама отдала ради меня? - хрипло спросила она, чувствуя как измученное кашлем горло сводит судорогой. - Все свои золотые кольца, Вайолет. Цепочку вместе с памятными часами. И брошь в виде маленького сиреневого жучка. Девушка поняла, что такими успехами ее сердце разорвется от обиды раньше, чем она выкашляет свои легкие. Так что она попыталась выбрать более щадящую тему и робко попросила его рассказать о своей родной стране и о том, как вообще сейчас живут там люди, включая ее семью. Или она уже истратила свое право задавать вопросы? Вроде как еще нет. Но она, разумеется, не настаивает, и если она просит слишком многого… Чужой внимательно выслушал все ее сбивчивые повторяющиеся просьбы. С кажущейся задумчивостью тронул свою руку, коснувшись двумя пальцами одного из серебряных перстней. И затем заговорил. Про Тивию и про короткую, но пышную весну, которая прямо сейчас там цветет. Про гуляющих по улицам людей, и знать не знающих о какой-то там чуме. Про семьи ее сестер и табачный бизнес ее отца. Про то, что через несколько месяцев у нее родятся племянницы-близнецы, но супруг ее сестры убежденно верит, что в семье, наконец-то, родится мальчик, и уже приобрел для этого несколько сундуков сугубо мальчишеской одежды. Про волков и медведей, про таяние льдов в горах, про бурную перепалку в прибрежном ресторане, которая произошла буквально вчера. Рассказ периодически прерывался ее уточняющими вопросами и короткими увлеченными комментариями, состоящими из слов “ого” и “как здорово”. Ее последний в этой жизни собеседник ничего не скрывал и не привирал. Поэтому настроение Вайолет успело омрачить то, что ее родители похоронили в отдалении от конюшни старую лошадь, рядом с которой девушка провела все свое детство, но решили не писать об этом в своих письмах. И что табачный бизнес ее отца сейчас претерпевает некоторые трудности, выпивая из него все соки, но вскоре все наладится, потому что баржа его молодого, но излишне самоуверенного конкурента потонула где-то близ Самарры. Распорола днище о подводный лед, который в это время года все еще был очень опасен… Она не успела заметить, как те самые несколько часов перед рассветом растворились в плавном неторопливом голосе. В догматах смотрителей было написано, что речи Чужого очаровывают и портят. Вайолет была согласна с первым пунктом. А на второй ей было совершенно наплевать. Разве кто-то из смотрителей стал бы сидеть в ногах у умирающей девчонки и всю ночь занимать ее рассказами? Она в этом сильно сомневалась. Рассвет не было видно через запертые ставни, но Вайолет все равно заметила тоненькие полоски белесого света, ползущие вниз по стене напротив. Ее по-прежнему приковывало к постели невидимыми цепями. Легкие в груди по-прежнему мучительно сжимались, силясь избавиться от облепившей их заразы. И девушка, что очень важно, по-прежнему понимала, где находится, что делает и о чем говорит. Самые тяжелые ночные часы прошли так незаметно, будто этой ночи вовсе и не было. - …Спасибо, - сипло произнесла Вайолет, тяжело вздыхая и чувствуя даже некое подобие облегчения. - Я бы с радостью послушала еще подольше… Но, к сожалению, на меня не подействовали эликсиры Соколова. - И это очень странно, не правда ли? - невозмутимым и даже каким-то холодным тоном проговорил ее собеседник, но девушку очень некстати скрутил пополам очередной взрыв натужного кашля, из-за чего она почти не расслышала его туманный вопрос. Когда она пришла в себя и обессиленно откинулась на подушку, то уже позабыла, о чем был, собственно, разговор. Черные глаза мерцали в предрассветном сумраке, наблюдая за тем, как девушка медленно угасает. Было в этом что-то умиротворяющее. Он был совершенно спокоен. И поэтому ей начало казаться, что происходящее с ней не так уж и ужасно. “Хорошо, что мне осталось совсем недолго. По крайней мере, влюбиться в него я уже не успею”, - подумала она, в следующую же секунду поняв, насколько же это была чудовищная ложь. - Что ты будешь делать теперь, Вайолет? - прозвучал в рассветной тишине его голос. Она вздрогнула, очнувшись от собственных мыслей. Поняла, что очень хочет пить, но у нее не было сил даже поднять руку. - У меня… осталось мало вариантов, - тяжело произнесла девушка, пытаясь выровнять тяжелое дыхание. - Я бы хотела уснуть и проспать до самой своей смерти. Мне больше ничего не остается. - У тебя куда более широкий выбор, чем ты считаешь, - ей послышалось, что он улыбается, но она не смогла толком разглядеть выражение его лица. - Сейчас ты в этом убедишься. И мне очень любопытно, как ты поступишь… Громкий стук в дверь, ведущую на лестницу, словно отрезал прохладный, хорошо поставленный голос Чужого острым ножом. Вайолет аж дернулась от такого грубого вмешательства в разговор, быстро повернула голову в сторону звука и ощутила головокружение, от чего кровать под ней поплыла в сторону, словно увлекаемая течением лодка. - Вайолет! - голос Даттона был звучным и нервным, от чего девушка тут же почувствовала себя натворившей что-то страшное. - Вайолет, ты там?! Он забарабанил в дверь так, что в придвинутом к проему комоде задребезжали фарфоровые чашки. Вайолет и рада была бы ответить, но выход из квартиры находился слишком далеко, а говорить громко у нее уже давно не получалось. - Новый эликсир… у меня! - он с треском дернул дверь, совершенно ни в чем не преуспев, и продолжил вопить, что было совершенно на него не похоже. - Мы получили его одни из первых! Выходи, Вайолет! Если не можешь, то хотя бы разбей окно, отопри эти чертовы ставни! Она медленно подняла голову, не веря своим ушам. Зашарила руками вокруг себя, но не смогла найти ничего, обо что можно было бы опереться, чтобы хотя бы привстать. Рядом с ней никого не было. Ее собственная спальня оказалась совершенно пуста, и как девушка ни старалась, она все равно не могла разглядеть неподвижный силуэт ни в одном из углов комнаты. - Если… если боишься, то… Если боишься заразить меня, то и я его тоже выпью! - рявкнул аптекарь почти злобно и, кажется, пнул дверь ботинком. - Будем с тобой как две крысы лабораторные! Вставай! “Вставай”, - повторила Вайолет самой себе, с превеликим трудом перевернувшись на бок, вцепившись в край кровати и оставив на подушке несколько темно-каштановых прядей. Она хотела подняться на ноги и кое-как добрести до двери, но нижние конечности словно лишились способности шевелиться, сразу же подломились, и девушка попросту свалилась на пол, тяжело дыша и пытаясь избавиться от черных мушек, замелькавших перед глазами. По ту сторону входной двери явно услышали грохот упавшего тела, потому что настойчивые попытки вломиться в квартиру немедленно возобновились. Упрямо сжав пересохшие губы, девушка кое-как уперлась локтями в пол и сумела подняться на четвереньки, чувствуя себя так, будто у нее на спине был мешок с камнями. Спустя мучительно долгое время она все же смогла доползти таким образом до проема, ведущего в общую комнату, и вцепиться в дверной косяк побелевшими костлявыми пальцами. И затем, напрягаясь всем телом, сумела вскарабкаться по нему вверх, дрожа с головы до пят. “В чем дело? - прозвучал в голове ее собственный ироничный голос. - Разве ты не хотела уснуть и проспать до самой смерти?” - Я… выбираю не это, - прохрипела она, добравшись до круглого стола и со скрипом сдвигая его с места под тяжестью собственного тела. - …Я выбираю другое. Она все же смогла дотащить себя до комода, едва не теряя сознание и обливаясь ледяным потом. И только тогда поняла, что могла бы действительно попытаться открыть окно. Так возможно, было бы куда проще. Покосившись в сторону нужного маршрута, Вайолет еле слышно застонала, оценив количество шагов, которые ей предстояло бы сделать. Она не сможет. Это слишком далеко. Придется… придется идти этим путем. Комод сдвинулся на пару дюймов, хотя она толкнула его что есть силы. Кажется, за эти несколько дней он успел врасти в пол, потому что она вообще не смогла понять, когда это он стал таким неподъемным. От одного-единственного усилия ей стало настолько плохо, что она немедля зашлась в изнурительном кашле, который скрутил желудок и спровоцировал рвотный рефлекс такой силы, что его было невозможно подавить. Даттон за дверью явно слышал все эти ни с чем не сравнимые стоны и звуки, напоминающие о самых настоящих плакальщиках, прячущихся от стражи под мостами. Потому что от удара в многострадальной двери что-то громко треснуло, а сам аптекарь с руганью потребовал от Вайолет открыть окно или спрятаться в углу, потому что он, вот же проклятье, продаст всю свою аптеку в обмен на гранату, или что-то, способное расчистить путь. Девушка не ответила ему, пытаясь оставаться в сознании, на ногах и способной хоть что-то соображать. По щекам уже давно катились слезы, но она этого совсем не замечала. - Сейчас… сей…час… - верхний ящик с одеждой, немилосердно вырванный из комода, с оглушительным треском приземлился прямо на разбитую чашку. Следом за ним свалился и средний ящик, начиненный в этот раз ненужной, теперь уже не пригодной для использования посудой. До нижнего ящика Вайолет дотянуться уже не решилась, страшась, что от всяких наклонов и приседаний ее душа точно выпорхнет куда-то в забвение. Поэтому она попыталась снова сдвинуть с места эту мебель, чувствуя как в плавающей голове грохочет огромный колокол, а руки и ноги постепенно становятся ватными. Ей показалось, что на мгновение рядом с ней оказался кто-то еще, непонятным образом оказавшись рядом с девушкой в замурованной квартире. Но она все списала на свое собственное, очарованное недавней встречей воображение. А затем ей стало совсем не до собственных странных ощущений, потому что Вайолет почувствовала, как комод под ее руками поддается и со скрежетом начинает сдвигаться в сторону, открывая ей доступ к двери. Она все же успела отдернуть в сторону все щеколды и открыть все замки, уже ничего не видя перед собой и не пытаясь бороться с накатывающей дурнотой. А потом Даттон, рванувший дверь на себя так, что от нее что-то отвалилось, успел подхватить Вайолет прежде, чем та упала на разбитое стекло. - Я… я отвратно пахну, - пробормотала она, уткнувшись носом в его угловатое плечо и понимая, что ноги ее уже не держат. - И ужасно выгляжу… - Ничего-ничего, - он выволок ее в коридор так легко, словно от нее остался один лишь скелет. - Сейчас мы зальем в тебя эту страшную новую бурду, и ты снова станешь красавицей. - В нее добавили речных хрустаков? В бурду. - Не думаю. - Плохо. Хочу с хрустаками. Медленно разлепив заплаканные глаза, она сощурилась от непривычно яркого света и разглядела стоящую рядом Кассандру. Белокурая курносая девушка в модной шляпке была настолько побелевшей и парализованной страхом, что у нее даже губы посинели. - Ты… - Вайолет медленно приподняла голову, смотря на нее немигающим взглядом и думая, чем бы таким ее утешить. - Ты… ты мне денег должна. Верни. Кассандра вытаращилась на нее так, будто уже и не ожидала еще когда-либо услышать ее голос. А затем скривилась, вцепилась обеими руками в грязную ночную сорочку и разревелась так громко, что Вайолет как-то даже испугалась. *** Застыв на пороге гардеробной, она медленно возвращалась обратно из собственных воспоминаний, превращаясь из умирающего от болезни подростка во взрослого, почти что здорового человека. В ушах все еще звенели надрывные всхлипы плачущей Кассандры, бесконечно повторявшей: “Прости меня! Я не хотела! Прости меня!” - но и он постепенно уходил куда-то в прошлое, превращаясь в слабый, стихающий шепот. Вскоре Вайолет снова обступило плотное молчание уютного дома, в котором уже давным-давно никто не умирал и не болел чем-то тяжелее простуды. И теперь она неподвижно смотрела на мертвый алтарь, который молчал вот уже шесть месяцев. Кажется, в ее жизни наступает некий переломный момент. Она понимала это, но все равно чувствовала лишь накатывающие волны злобы и нежелание такое признавать. “Быть может, так и должно быть…” Тогда, в первый раз, вернувшись как обычно вечером с работы и с недоумением ощутив, что святилище ничего не шепчет ей на ухо, не холодит ее руки и как будто бы превратилось в обычные куски костей и дерева, она чертовски испугалась. Подумала было, что нанесла жестокую обиду своему давнему другу и тем самым сама лишила себя общения с ним. Но затем она начала слышать тихие разговоры в переулках и в темных углах пабов поблизости от аптеки, которые прямо указывали на то, что Чужой… пропал для всех и каждого. Он просто исчез. Из сновидений, из мороков, навеянных болезненными лихорадками, из святилищ и из опиумных паров. Безо всякой причины. Будто кто-то заставил его исчезнуть. Это тоже пугало ее самым страшным образом, но вместе с тем доставляло совсем крохотное облегчение. Это не ее вина. Это не ее собственная глупость. Это не последствия того, что она отказалась принимать еще один подарок, который он предложил ей в их последнюю встречу, спустя десять лет с момента их знакомства. Он не объяснил, почему захотел преподнести ей еще что-то и почему решил сделать это именно сейчас. Сказал лишь, что это может пригодиться ей… в будущем? Что это может возвысить ее над другими. Что с этим она увидит мир под совсем другим углом. И что в ее руках будет сосредоточена сила, которая сможет так или иначе повлиять на ход истории. Помнится, ее это даже немного ранило. Спустя столько лет общения, пускай непостоянного и периодически стихающего, он предложил ей то, в чем она совсем не нуждалась и о чем никогда не мечтала. А она-то думала… она считала, что он хорошо ее знает. Ее ведь не интересовало стать лучше других. Ее полностью устраивал ее взгляд на собственную жизнь и на то, что окружает ее. И если что-то произойдет, то она предпочтет попасть в водоворот истории самой обычной Вайолет Одли. Потому что мысль о том, чтобы стать угрозой всем вокруг, чтобы стать опасной для близких и возможно даже навредить кому-то, кто этого не заслуживает, была ей совсем не нова, и потому глубоко противна. Так что она отказалась. Извинилась. Покачала головой. И в недоумении смотрела, как он исчезает в порыве черного воздуха, не проронив ни слова в ответ на ее отказ. Сейчас, с тоской разглядывая маленькие китовые кости и растрескавшиеся доски, собранные в ее собственное, не очень красивое, но все же бесценное святилище, она подумала, что, возможно, он таким образом с ней прощался. Хотел оставить ей что-то напоследок. Он что-то знал и готовился к этому. - Почему ты… не сказал? - тихо прошептала она святилищу, понимая, что ей никто не ответит. - Я… я конечно не всемогущая императрица, но я бы очень постаралась тебе помочь. Ведь ты же мне помог. Ты же меня спас. Я бы не пережила ту ночь, оставшись одна. А ты сейчас просто промолчал… Это был твой выбор? Или за тебя выбрал кто-то другой? “Все в мире идет своим чередом, и все когда-нибудь заканчивается, Вайолет. - зазвучал в голове кто-то незнакомый, озлобленный, но все равно очень похожий на нее саму. - Он жил на тысячи лет дольше тебя. Он ведь даже не человек. А ты испытываешь к нему нечто очень даже человеческое и видишь его образ в каждом проходимце, похожем на него хотя бы отдаленно… Ты всерьез решила, что он считал тебя хоть за кого-то? Да ты ничем не лучше тех его последователей, которые безумны, Вайолет. Они тоже все-все-все считали себя особенными. Каждый из них“. Резко сдвинувшись с места, Вайолет одним движением содрала все с постамента прямо вместе с шелком, оцарапав палец об уголок китовой кости. А затем подняла руки над головой и с размаху шваркнула свой собственный самодельный алтарь себе под ноги. Постаралась вложить в замах всю силу, которой обладала. Результат был вполне приемлемый - удар разметал осколки столь важной вещи по всей гардеробной, и парочка обломанных костей докатилась аж до дивана. За ее спиной зазвучал очень даже не бесшумный топот переполошившихся кошек. Вайолет не оборачивалась, тяжело дыша и чувствуя как ее сердце тяжело колотится о грудную клетку. Но опомнилась почти сразу же и затаилась на месте без движения, прислушиваясь к малейшему шороху за дверью и готовясь объяснять встревоженным соседям то, как она выронила из рук наполненный доверху чайник. Однако минута текла за минутой, но ничего больше не нарушило ночную тишину вполне себе мирного квартала. Девушка постепенно восстановила дыхание, выровняла свое собственное сердцебиение и взглянула вниз с таким закостеневшим, напряженным и доведенным до грани выражением лица, будто только что сделала нечто ужасное, но не имеет никакого права об этом сожалеть. Она не смогла уговорить себя оставить все как есть. Ей жизненно важно было присесть на корточки, коснуться пальцами деревянного пола и подобрать с него самый крупный кусок кости, широкий и плоский, похожий на блюдечко от чайного набора и исписанный символами, которые она столько раз видела во сне. Не менее важно было выпрямиться, сжимая грани кости пальцами, и на негнущихся ногах добраться до небольшого старого аудиографа. Перфокарта медленно исчезла в пазу, и квартиру наполнила тихая мелодия скрипки, немного шипящая и перемежаемая треском помех. Вайолет некоторое время тупо смотрела на играющий аудиограф, а затем шатко добралась до собственной кровати и улеглась на нее прямо в уличной одежде и обуви. Медленно выдохнула, ощущая себя какой-то оглушенной. И затем отвернулась к стене, подтянув колени к груди и стиснув ладонями испещренную символами кость. Успокоившиеся кошки поняли, что опасности вокруг никакой, и бесшумно взобрались на кровать, постаравшись улечься вплотную к своей хозяйке. Аудиограф закончил проигрывать спокойную и размеренную музыку, щелкнув выключателем и затихнув. По ночной улице за окном прошагало несколько пар подкованных каблуков. Но Вайолет, погрузившаяся в утомленный и разочарованный сон, уже ничего этого не почувствовала и не услышала.