***
Дела были плохи, каждый это знал и каждый молчал, и каждому понятно было, что это означает, когда в тот вечер старый маг спустился с холмов и спросил на ферме у Шорна, сможет ли он по-прежнему отыскать на Дубовой ферме госпожу Тенар, и найдется ли у фермера кровать для него на ночь-другую. Все знали: он пришел произнести слова над Гохой, или над ребенком, или над обоими сразу, когда они умрут.***
Спустя два дня после того, как родилась ее дочь, Тенар открыла глаза и обнаружила, что лежит на верхнем этаже, в своей комнате, ребенок спит у нее на груди, а Огион сидит рядом и смотрит на нее. Только когда он спокойно проговорил: — Доброе утро, дочь моя, — и ничего больше; только тогда Тенар поняла, что всё-таки не умрет. Она улыбнулась и какое-то время лежала, чувствуя дыхание своего ребенка, а затем сказала: — Мне кажется неправильным, что я не знаю ее имени. — Она знала, что если он и поделится своими мыслями, то случится это скорее через год, а не через вздох, и поэтому продолжала, как будто разговаривая сама с собой: — Я бы назвала ее Яблочком — только погляди на нее, какая румяненькая, — и мне странно, что какое-то еще имя, каким бы оно ни было, будет ее именем больше, чем «Яблочко». В конце концов, моя мать назвала меня Тенар, и я по-прежнему Тенар — я вернулась к этому имени и снова стала Тенар. Но она сейчас — Яблочко, а потом больше не будет Яблочком. Не, как бы сказать, в самой сути? — Она почувствовала легкое головокружение и замолкла. — Это загадка, — согласился Огион, к ее удивлению. — Я сам думал об этом, когда Ястреб вернулся ко мне в этом обличье: так близко к тому, чтобы слиться в одно с этим именем, и всё же это не его имя. Но всё же оно — его. — Но это не то имя, которое дала ему мать, — отозвалась Тенар, хотя не была уверена, возражает она или нет, и по какому поводу. Огион ничего не сказал, и спустя какое-то время она заговорила снова: — Я не вижу смысла часто покидать ферму и привозить ее к тебе, но ты будешь иногда спускаться к нам? Он только улыбнулся на это, встал и ушел, но она знала — так он и поступит.***
Таковы были вопросы, над которыми Мудрые всерьез задумались много лет спустя, после того, как колдун Хара вместе с драконами Техану и Орм Ириан разрушили стену, удерживавшую мертвых: стену, которая, как утверждали некоторые, создана была из имен.***
Где-то через сорок с лишним лет после того, как впервые задалась вопросом об именах, Тенар также вернулась к нему. Гед умер спустя несколько лет после того, как пала стена и солнечный свет стер города мертвецов. После его смерти Тенар села на корабль до Хавнора, чтобы лично сообщить новость королю и побыть с ним, пока тот оплакивает дорогого друга, с которым так больше и не увиделся после прощания на Роке. Но Лебаннен, хотя его горе было неподдельным, не мог позволить себе горевать долго. Вскорости личное горе Тенар и Лебаннена стало публичным, официальным, и Гед стал историей; деяния Верховного мага и Короля, а также, само собой, Верховного мага и Белой Госпожи, могли наконец упоминать Геда под этим именем — именем, которым она называла его всегда. Тенар обнаружила, что ей невыносимо оставаться в Хавноре и слушать, как поют лэ и «Деяния». Она больше не была Белой Госпожой, и больше не было Верховного мага: она была дважды вдовой, она была старой, и Хавнор не был ей домом.***
Ещё на Хавноре Тенар перепоручила дом на утесе сообразительному и любезному молодому магу по имени Кедр. Она объяснила ему, что книги знаний, доставшиеся ей от Айхала Молчаливого, непременно должны быть под присмотром кого-то, кто сумеет ими воспользоваться, пока ее нет. Оба они негласно понимали: ему придется остаться на этом месте; Тенар и Геду в последние годы требовалось всё больше помощи с домом, и ясно было, что она не сможет жить здесь одна. Так что, когда Тенар вернулась, то вернулась в Вальмут в Срединной долине, в дом своей внучки Пиппин, дочери Яблочка. Та была замужем и готовилась родить собственное дитя. Пиппин жила так близко от Яблочка, что они, можно сказать, жили все вместе. — Правда, что маги говорят больше не давать нам Имен? — спросила Яблочко как-то утром, пока они с Тенар трудились на кухне, а Пиппин давала отдых своим отекшим ногам. — Мне всегда нравилось, знаешь, что у меня есть имя, которое означает меня одну. — Мне всегда нравилось, что ты — Яблочко, — сказала Тенар. — Ты родилась осенью, как родится это дитя, и выглядела в точности… — …как розовое румяное яблочко, — хором протянули ее дочь и внучка в такт истории, которую часто слышали. — Как розовое румяное яблочко, — согласилась Тенар. Она пыталась припомнить, что говорили ей маги на Хавноре; что рассказывал Кедр о нынешнем строе мыслей на Роке. — Думаю, маги не знают, что им сказать, — произнесла она. — Имена по-прежнему на месте. Когда дитя входит в возраст, маг — или ведьма, или колдун — приводят его или ее к воде, и вот оно имя. Говорят, это по-прежнему так. Но в том дело, что имя больше не настолько имя, как было раньше. Оно не взывает к тебе, не связывает. Не обязательно. Будь я великой волшебницей, Пиппин, то пытаясь вдруг призвать твою мать — если бы мне этого захотелось, — я звала бы ее по имени «Яблочко», потому что именно так ее зовут для меня. И если бы что-нибудь и сработало, то это. — Так теперь Яблочко — действительно мое имя? — спросила у Тенар дочь. — Для меня — да, — отозвалась Тенар. — Для Пиппин… тут я не знаю, как она мысленно тебя называет. Может статься, Пиппин, будь ты волшебницей, ты призвала бы Яблочко простым словом «мама». — Подумать страшно, — твердо сказала Яблочко. — По меньшей мере, раньше человеку надо было отправляться на Рок и выучивать все имена, чтобы призывать к себе кого-то другого. Теперь, раз уж меня могут призвать слова «Яблочко» и «мама», удивительно, что я еще не в услужении у какого-то колдуна-самоучки, которому взбредет в голову окликнуть меня на улице и привязать к себе. — Всё вовсе не так, — пустилась объяснять Тенар. — Сам призыв изменился. Маги считают, что заклинатель может призывать теперь только тех, кого хорошо знал. Или знала. Соль теперь не в имени — в узнавании. Быть может, я тебя настолько хорошо знаю — трудно судить. Но колдуну-самоучке придется всё-таки поработать. Яблочко, наконец, улыбнулась. — Просто гора с плеч. Я никогда не доверяла мастеру Хвойному из деревни внизу. — Я поняла, о чем ты говоришь, бабушка. Насчет имен, — сказала вдруг Пиппин; она как раз встала, чтобы домыть посуду, и решительно подтолкнула Тенар к опустевшему месту на стуле. — Я всё еще думаю про… про него, как про Ястреба, вот что. Не как про Геда. Тенар грустно улыбнулась. — Я всегда знала его как Геда. С той нашей встречи на Атуане. Когда я заперла его в своем лабиринте. Как странно это теперь звучит! Тогда он и назвал мне свое имя. Яблочко нахмурилась. Ей нравились рассказы о том, как ее мать в прошлом была каргадской жрицей, и ее грело героическое положение матери в качестве Белой Госпожи, доверенного лица короля. Но пускай рассказы были чудесными, из-за них мать порой казалась Яблочку такой странной! Вот например: она никогда по-настоящему не понимала, как получилось, что ее мать не ведьма. Большинство ведьм смотрели на нее косо и относились с настороженным уважением, но, похоже, не принимали Тенар за свою. И несмотря на то, что она не была ведьмой или магиней, мать Яблочка была ученицей Айхала, его самой последней ученицей, даже после Геда. Того самого Геда, который был Верховным магом, и который спас мир, а затем вернулся домой и женился на ее матери, жил с ней и разводил коз, и был известен как Ястреб, несостоявшийся колдун, и, казалось, был вполне доволен жизнью козопаса, отца и мужа. Всё, что касалось матери Яблочка и ее жизни, было головоломкой, если только задуматься сильнее обычного. — А ты могла бы… могла бы призвать его? — спросила она вдруг у матери. — Призвать Геда? Ты ведь знала его. Тенар не сразу встретилась с ней взглядом, а когда это случилось — у нее молча текли слезы. — Нет, — спустя мгновение сказала Тенар. — Нет, это ушло навек. Знаю точно. Мертвые ушли туда, где призыв не может достичь их — даже от тех, кто знал их лучше всего. — Она была на Роке в ту ночь, когда колдун Альдер умер, чтобы соединиться со своей любимой женой, и уничтожил стену вместе с Техану и Орм Ириан. Никто из них не вернулся, и теперь никто не мог вернуться от мертвых или быть призван оттуда. — Они ушли в свет. Ушли. Яблочко ощутила, что и сама начинает плакать; она присела, взяв мать за руку, и задала еще более тяжелый вопрос: — А что насчет Техану? Тенар на миг накрыла ладонь Яблочка свободной рукой, но сказала только: — Пиппин, во имя небес! Ребенок родится со дня на день. Дай отдых ногам, пока можешь. — И, покинув комнату, она отправилась в постель.***
Спустя две недели Яблочко сидела с матерью снаружи, поглядывая на бухту Вальмут в свете позднего дня и вдвоем любуясь новорожденным сыном Пиппин. Яблочко покачивала ногой его колыбельку, а Тенар какое-то время рассказывала о каргадском обряде, который она произносила над младенцами, представляя их солнцу, а солнце — им. — Думаю, теперь в этом даже больше смысла, — заключила она. — Раз уж в конце мы растворяемся в свете, лучше узнать свет сразу же. Так они и сидели, наслаждаясь остатками дневного тепла, а следом… — Ты спрашивала о Техану, — неожиданно сказала Яблочку Тенар. — Недавно. — Я не собиралась… У меня и в мыслях не было сделать тебе больно. Но ты так редко заговариваешь о ней, и я тоже ее любила, и… Тенар кивнула. — Я не знаю, — сказала она, слишком бледная даже по ее меркам, но без слез. — Я не знаю ответа. Она жива, я в этом уверена. Драконы живут очень и очень долго. И Азвер… Я вообще рассказывала тебе о Путеводителе? Яблочко кивнула. — Тот маг из леса. — Да, — кивнула Тенар. — Так вот, Азвер думает, и так же думал Гед, что может быть путь назад — если драконы захотят им воспользоваться. Может быть, по лесу, а может быть, по воздуху. Что драконы, которые… которые нас любили, смогут вернуться таким путем. — Но этого пути нет? — Я не знаю, — снова сказала Тенар. — Я получила письмо от него — от Путеводителя, — пока была на Хавноре. Он писал в основном про Геда, но я спрашивала его, и он до сих пор верит, что другой дракон — Ириан, Орм Ириан — придет к нему через лес, если он позовет. — И ты боишься позвать Техану? — спросила Яблочко. — Я звала ее! — воскликнула Тенар, качая головой. — Звала! Но она не появилась. Яблочко замолкла, прикрыв рукой рот, и Тенар продолжала: — Ради Геда, когда тот умирал. Он говорил, что у него две мечты, и обе несбыточные: прогуляться по Роще один последний раз — и увидеть полет своей дочери на ветрах утра. Но я подумала: может, это последнее не так и несбыточно. Если кто угодно теперь может воззвать к кому угодно, это могут быть любящий и возлюбленный, или мать и дитя. И я позвала ее, и я думаю — это было больше, чем просто мысль. Я не… Я никогда не хотела пользоваться магией, как жительница Архипелага, но, Яблочко, думаю, что это я и сделала. — Но она не появилась, — ошеломленная, выговорила Яблочко. — Но она не появилась, — кивнула Тенар. — И Гед умер, так и не увидев ее опять. Ни на ветрах утра, ни как-то иначе. Ни одна из них больше ничего не сказала. Спустя какое-то время малыш проснулся, и принялся беззвучно открывать-закрывать рот в поисках матери. — Ох, дай я его возьму, — нетерпеливо сказала Тенар, когда Яблочко потянулась к младенцу. — Несправедливо, что я всего лишь третья по значимости женщина в его жизни. Я, по крайней мере, попытаюсь подняться до второй. Осторожнее! Яблочко засмеялась и передала мальчика на руки его прабабке. Но она не могла отвести взгляда от Тенар, пока та входила с ребенком в дом, и не из ревности, а из беспокойства. Ее мать была уже совсем старой. Еще достаточно крепкой для плавания на Хавнор, где люди короля присматривали за ней, и достаточно крепкой, чтобы все делали вид, что она может отправиться в такое путешествие снова. На самом деле она всё еще могла выдержать тяжесть новорожденного и ведро с водой в довесок, хотя и с трудом. Яблочко знала, что ее беспокойство непрошенное, и старалась его не чувствовать. Но чувствовала всё равно. *** Яблочко долго раздумывала над этим. Она любила малышку Терру — Техану; любила ее и неловким подростком — всегда так остро ощущавшую взгляды на своих шрамах, всегда так остро осознававшую, что не может летать. Не то чтобы она ее знала, на самом деле, но и кто знал? Ее мать? Ястреб? Те двое знали, в отличие от Яблочка, что Техану была драконом-и-женщиной, но значило ли это что-нибудь? Яблочко раздумывала о том, что сделала бы, на какой зов ответила бы, будь она одновременно драконом и дочерью своей матери. В конце концов она поделилась с Тенар единственным выводом, к которому пришла. *** Каждый год, когда дети в окрестностях Вальмута, где жила Пиппин, достигали возраста, в котором должны присоединиться к пению «Деяний Молодого короля» в день солнцестояния, их рассылали по разным домам под видом обучения «Деянию…» детишек помладше, и, таким образом, они сами запоминали гораздо лучше. Сынишка Пиппин еще лежал в колыбели, но гордые собой дети всё равно включили его в свой обход, и пока они тихо распевали над спящим младенцем, а Пиппин как бы восхищалась их умением, а на самом деле присматривала за ними, две пожилые женщины разговаривали. Тенар больше говорила о Техану с тех пор, как призналась Яблочку, что ее призыв провалился, но только о временах, когда Техану жила на Гонте, а не о том, где или как она могла бы жить сейчас. В этот вечер Тенар рассказала о том, как они вместе были на Хавноре, о том, как Техану разговаривала там с молодым драконом, и как она назвала его, а позже Ириан, «медеу», то есть братом и сестрой. Это было ближе всего к тому, чтобы заговорить о том, как Техану ее покинула — и Яблочко разглядела свой шанс. — Я думала о том, почему она не появилась, — тихо сказала Яблочко. — Так, немного. Тенар помолчала мгновение, а затем схватила дочь за руку. — Расскажи мне, — попросила она. — Ты звала ее не к себе, — отвечала Яблочко таким же тихим голосом. — Ты позвала ее к нему. — Я уже думала об этом, — ответила ее мать. — Но... теперь, после того, как она не пришла к нему, я не могу просить ее прийти ко мне. — Он не хотел, чтобы она приходила к нему, — заметила Яблочко. — Он хотел увидеть, как она летит на утренних ветрах, и кто скажет, что в конце концов он этого не увидел? — Я хотела, чтобы она пришла к нему, — сказала Тенар. — Ну, когда ты захочешь, чтобы она пришла именно к тебе, попроси ее снова, — сказала Яблочко с большей уверенностью, чем чувствовала на самом деле. — Для себя. Ни для кого другого. Вот что я знаю: она — твоя дочь. И я — твоя дочь. Мы были дочерьми гораздо дольше, чем когда-либо была ты; мы обе. И поэтому я говорю тебе: попроси ее прийти к тебе. Тенар покачала головой. — Я не готова. Может быть, ничего не выйдет. — Значит, когда ты будешь готова, — проговорила Яблочко. — Когда ты будешь готова, попроси ее явиться к тебе. И посмотрим, выйдет ли из этого что-нибудь, мама.***
Лишь в безмолвии слово, и свет лишь во тьме, и в смерти лишь жизнь: Ярок ястреба след на небе пустынном.