Маниакальный синдром

Я не суеверная, религии не придерживаюсь, богу не молюсь, к знакам свыше не прислушиваюсь. Мне абсолютно наплевать, когда черная кошка перебегает передо мной дорогу, а мое отражение, расслоенное на десять частей, мелькает в разбитом зеркале. Я сама выбираю, как мне жить, чем заниматься, кого почитать, кому верить. Кого… любить. Черт возьми. Беру свои слова назад, богов, возможно, вовсе нет и не существовало никогда, а вот дьявол вполне реален. Иначе не знаю, как еще объяснить гребаные правила, по которым живёт наш мир. Что ж, мне следовало быть внимательнее, возможно, тогда бы я сразу догадалась, что этот день станет одним из худших. Кто-то навязчиво предупреждающе нашептывал мне на ухо, но я его проигнорировала. Как и сильную боль, с которой проснулась рано утром. В висках пульсировало так, словно крошечные человечки устроили в голове стройку и начали сверлить стенки черепной коробки. Бам-бам-бам! Я едва встала, опираясь о спинку кровати, прилагая максимум усилий, чтобы не рухнуть на пол и не выблевать остатки позднего ужина. Во рту будто стая бездомных собак нагадила, от души так, с горкой. И сердце колотилось как ненормальное. Я слышала его неравномерное тук-тук, гонгом раздающееся внутри. Отвратительное состояние. Ощущение полного бессилия и беспомощности, что для меня равно смерти. Такова плата половинчатых людей за то, что недостаточно активно ищут свои родственные души. Пока остальные, уже давно сформированные счастливые ячейки общества, мило посапывают в своих теплых постелях, я вынуждена сидеть на холодном гладком кафеле ванной в обнимку с унитазом, пытаясь не выхаркать свои органы. Просто потому, что я до сих пор одна. Не преуспела в поисках. В самом деле, кто, как не дьявол, мог придумать все это дерьмо, связанное с соулмейтами? Кто, как не он, решил развлечься, поделив людей на целых и таких вот пробников рода homo sapiens, как я. Спасибо, жизнь, ты прекрасна, как тысяча закатов над Гибралтарским проливом и желтовая блевотина, стремительно растворяющаяся в воронке воды. Кое-как привожу себя в порядок. Под порядком имеется в виду бледное привидение, криво улыбающееся мне из зеркала. Хэллоуин еще не скоро, но я свой костюм готовлю заранее. Бессонная ночь лучший гример, ни один хайлайтер с ней не посоревнуется. Утешает лишь одно — такие пробуждения случаются не часто. Два-три раза за год, не больше. В противном случае, я бы давно уже вздернулась. Хоть какое-то утешение, в перерывах между перманентно-депрессивными страдашками можно играть роль нормального человека. Оскар за старания мне не видать, как своих ушей без зеркала, но Золотая малина тоже вполне сгодится. Я никогда не претендовала на что-то большее. Мать, услышав такое, в очередной раз посмотрела бы с упреком и презрительно фыркнула. Как жаль, как жаль, такое разочарование, пора бы выжечь меня с семейного гобелена. На кухне, щекотно коснувшись обнаженных ног, меня встречает зеленый гигант. Монстера самодовольно демонстрирует мне свои огромные сочные листья, и выглядит эта хлорофилловая нахалка гораздо лучше меня. Один-ноль в пользу царства растений, скоро в моей квартире трон на вершине пищевой цепи займет новая королева. Впрочем, сначала ей придется потягаться с пушистым черным шаром, что вальяжной походкой вкатывается на кухню. Диетолог запретил Энакину жрать как не в себя, но на детородном органе вертеть он хотел ветеринарные советы. Эта усатая морда находит корм всегда, как бы надежно я его не запрятала. Уже предвкушаю злобное шипение, раздающееся каждый раз, когда кот обнаруживает свою миску пустой. Морально готовлюсь отбиваться от вооруженной колюще-режущим оружием атаки и забиваюсь в угол барной стойки, но… Эни не торопится орать. И даже не рвет кожу моих голых ног на лоскуты. Он садится возле меня, плюхнувшись толстой пятой точкой на пол, и внимательно смотрит своими желтыми глазами-фонариками. На миг мне чудится в его взгляде сочувствие.       — Прости, если разбудила тебя. Я не хотела кричать, честно. Оно просто… само получается, — оправдываюсь перед котом. Психотерапевт назвал бы это миллионным по счету признаком шизофрении. Но Эни продолжает смотреть внимательно, словно действительно понимает, о чем я говорю.       — Мявк, — с тихим протяжным звуком он легко запрыгивает мне на колени, топчется мягкими лапками и тарахтит, как трактор. Это успокаивает. Пальцами зарываюсь в густой черный мех, подушечками провожу по изящному изгибу позвоночника, наслаждаясь прикосновениями. Энакин классный, когда не строит из себя Лорда ситхов. Ласковый и добрый кот. Чувствует, когда я совсем расклеиваюсь. — Мявк?       — Могло быть и лучше, но я справлюсь. Как и всегда, Эни. Даю себе десять минут относительного спокойствия и передышки. Медленно выпиваю кофе, бездумным взглядом таращась в одну точку на белой стене. О ночных кошмарах стараюсь не думать. Все равно ничего нового я там не увидела. Все та же одинокая я, блуждающая среди кромешного мрака. Смешно даже, если высшие силы всё-таки существуют, они конченые идиоты. Иначе как за столько лет можно было не понять, что мне родственная душа не нужна? Я чувствую себя прекрасно одна. У меня есть своя квартира, машина, любимая работа, доставляющая мне удовольствие, давние преданные друзья, одноразовые интрижки, помогающие снять стресс и избавиться от чувства сексуального неудовлетворения. Мне не нужна романтика, совместные пробуждения, ужины при свечах, прогулки под луной и гребаное долго и счастливо. Я ощущаю себя полноценным человеком, контролирующим свою жизнь. Я свободна. И это то, за что я готова бороться. Пускай я раз в несколько месяцев просыпаюсь с кровоточащей дырой в груди и желанием сдохнуть. Это поправимо. Любые раны затягиваются и покрываются сухой коркой, любые желания проходят, заглушаясь новыми впечатлениями и людьми. Аккуратно перекладываю задремавшего Эни на соседний стул и целую его в мокрый нос. Посидела бы подольше, но у меня запланировано много дел. Этот день очень важный, и я не позволю дурацким снам и предчувствиям испортить его. Быстро натягиваю спортивный топ и леггинсы, аирподсы в уши, ноги в кроссовки и понеслась. Ничто так не помогает прочистить мозг, как утренняя пробежка. Пока спускаюсь на лифте и кое-как вываливаюсь на улицу, встречаю нескольких жильцов многоквартирного дома. У всех на лицах выражение вежливого, но глубокого похеризма. Обожаю своих соседей, такие радушные люди, слова лишнего не скажут, даже если у тебя все кости в теле переломаны и под глазами фиолетовые фонари сверкают. На улице прохладно, воздух еще не успел прогреться. Привет, Большое Яблоко, нам предстоит провести вместе ещё один день. Ты меня не любишь, я к тебе особых симпатий тоже не испытываю, но давай как-то попытаемся не убить друг друга, ладно? Пока бегу, огибая скверы местного парка, расположенного вблизи жилого комплекса, думаю о городе. Нью-Йорк классный сам по себе, туристом здесь бывать было круто, но жить — не, вообще не моё. Два года, как перебралась, а до сих пор чувствую себя чужачкой. И был ведь выбор, могла в Сиэтл махнуть поближе к отцу или в Чикаго, там перспектив тоже много. А нет, ноги сюда понесли. Помню, как сейчас: окончание универа, в одной руке крепко сжимаю диплом, в другой ручку забитого под завязку чемодана, протискиваюсь через вращающиеся двери, а когда вновь прихожу в себя и открываю глаза, я уже в международном аэропорту имени Кеннеди. Черт. Когда-нибудь я пойму, как здесь оказалась. Мерзкий голосок изнутри нашептывает, что ответ мне давно известен, но я его затыкаю. Помолчи, пожалуйста, тут взрослые самостоятельные тети пытаются добежать пятый круг и не сдохнуть на полпути. Бариста в местной кофейне приветливо улыбается и даже не спрашивает ничего, сразу разворачивается, приступая к заказу. Люблю смышленых людей, особенно, если это мужчины, особенно, если знают, какой кофе я предпочитаю по утрам вторников. Флиртовать пробовала — он стопроцентный гей. Жаль, такие кадры пропадают. За кофе благодарю очаровательной улыбкой и щедрыми чаевыми. Однако насладиться своим макиато с карамельным сиропом не успеваю. Мимо проносится велосипедист, едва не сбивая меня с ног. Отскочить получается с легкостью, а спасти кофе — нет. Сладкая жижа брызгами окрашивает серый асфальт и мои леггинсы. Глаза к небу не возвожу, у дьявола не спрашиваю, что за фигня. Пустой стаканчик летит в урну вместе с моим настроением, и так висящим на соплях. Пока стою на светофоре, бездумно смотрю по сторонам. Люди уже куда-то торопятся, спешат, громко говорят по телефонам, хаотично размахивают руками. Вечно у них так — как в термитнике. Много забот и лишних телодвижений, мало отдачи и конечного результата. Один мужчина в костюме-тройке так торопится, что срывается на пешеходную дорожку прежде, чем светофор успеет отсчитать последние пять секунд. Я зависаю, сказываются недосып и перманентная усталость, как по течению плыву за клерком, перешагивая через полосы «зебры». Машины уже стоят, светофор почти закончил обратный отсчет, но громкий звук сигнала и скрип колёс нарушают эту идиллию. Слышу даже через мелодию в наушниках. Резко останавливаюсь ровно в тот момент, как хромированный бампер тормозит буквально в паре сантиметров от моих ног. Кто-то из зевак за спиной испуганно кричит, а я… ну, спасибо, что не сбил, кем бы ты ни был, человек, сидящий за рулем спорткара и надежно скрытый тонированным стеклом. Это, кстати, законно, когда вообще ничегошеньки не видно? McLaren извиняюще мигает мне фарами, хотя это типа я, вроде как, виновата, что раньше времени выскочила на дорогу. Ладно, просто подниму большой палец вверх, кивну и потопаю дальше. Все класс, мистер или мисс, я уже привыкла к водителям этого сумасшедшего города, который перманентно пытается меня угробить. До дома добираюсь относительно быстро и относительно без происшествий. Ну, если не считать пса, сорвавшегося с хозяйского поводка и пронёсшегося мимо меня с громким истеричным лаем. Пугаюсь так, что леггинсы едва сухими остаются, а и без того натянутые струны нервов отыгрывают симфонию умирающего лебедя из сюиты «Карнавал животных». Финальной каплей становится лифт, остановившийся между этажами ровно на десять секунд. Я засекаю. Свет мигает, гаснет, снова загорается, и металлическая коробка успешно довозит меня до моей квартиры. Я успеваю выдрать себе клок волос и сжевать внутреннюю сторону щеки. Выдыхаю с облегчением, запирая за собой дверь и прижимаясь затылком к прохладной поверхности. В обычной жизни стараюсь не материться, но… сука. Как же всё опротивело. Достало. Надоело. Осточертело. Задолбало. Люци сказал бы — заебало. Дино бы проявил тактичность и пробормотал что-то вроде «стечение обстоятельств, бывает, потерпи». Кстати о Дино. Мне нужно с ним созвониться. Чем я и занимаюсь, когда вываливаюсь из душа. Он никак не комментирует мой розовый пушистый халат и полотенце, намотанное на голову. Пока жую салат и голой ступнёй глажу свернувшегося у ног Эни, внимательно слушаю друга и по совместительству коллегу. Ничего нового он мне не скажет, но прокрутить всё еще раз лишним не будет. Нам предстоит тяжёлый и важный вечер. Не часто удаётся попасть на такие благотворительные приёмы, где люди реально готовы тратить много денег на сохранение окружающего мира и спасение животных. Серые гладкие киты имеют право на жизнь. И тонны пластика и прочего дерьма, которые люди ежедневно вываливают в воду, не говоря уже о продуктах нефтепереработки и различных химикатах, ничуть не способствуют улучшению китового генофонда. Мы хотим изменить этот мир. Более того — мы можем его изменить, постепенно, отвоёвывая у человечества по крупице природы, но нам нужны деньги. Очень много денег. И от моего красноречия и навыков убеждения сегодня зависит, получится у нас или нет.       — Заеду за тобой в шесть. Неделю уламывал Мими, но она не захотела, цитирую, «тащиться на это сборище снобов и душнил». Так что будем вдвоём.       — Впрочем, ничего нового, — улыбаюсь Дино и машу в камеру прежде, чем захлопнуть лэптоп. Вместе на передовой, ничего не меняется. И в универе так было, и сейчас. Компания у нас большая, сотрудников много, а вытряхивать деньги со счетов местных филантропов все равно отправляемся мы. До вечера время есть. Успеваю поработать, закрыть пару маленьких проектов, разобрать завалы писем. Но часики продолжают тикать, приходится обратить на них внимание и начать собираться. С макияжем особо не вожусь, только синяки перекрываю, чтобы совсем уж на панду не смахивать, и губы бежевым матовым цветом мажу. Волнистые вьющиеся волосы собираю на затылке, пару кокетливых прядей отпускаю в свободный полёт, чтобы лежали на скулах и подпрыгивали в такт шагам. Я не хочу заморачиваться больше необходимого, это рабочее мероприятие. Я собираюсь ловить мужчин за проблески интеллекта и толстые кошельки, а не за яйца. Незачем производить на них впечатление девицы, ищущей себе интимных приключений на пятую точку. На вешалке висит заранее подготовленно платье от Vivienne Westwood. Покупала его в прошлом году в бутике в Лондоне, но так ни разу и не надела. Оно насыщенного алого цвета, с приличной зоной декольте и одним длинным рукавом. Вторая рука остаётся голой, как и ноги ниже колен. Оно яркое, но довольно скромное, без пошлых кричащих вырезов, бантов и подвесок, сверкающих камней и блесток. Легкая сатиновая ткань по фигуре струится свободно, не передавливая и не обтягивая лишнее. Смеряю своё отражение в зеркале оценивающим взглядом. Девять из десяти, если бы заморочилась с макияжем, выбила бы джекпот, но я слишком уставшая, чтобы придавать значение таким деталям. Продеваю в мочки ушей маленькие капли-бриллианты — подарок отца на выпускной. На выходе подхватываю сумку, запрыгиваю в красные лодочки и вылетаю из квартиры. Эни на прощание громко мяукает, желая мне удачи. Она мне пригодится, сладкий. Дино пишет, что подъезжает. Пока жду его на улице, разглядываю небо над головой. Звёзд на тёмном полотне не видать, в большом городе их редко удается рассмотреть. Поэтому я и люблю природу. Густые леса, безлюдные пляжи, открытые пространства, когда вот так смотришь на небо и боишься, что оно сейчас рухнет на тебя, с головы до ног обсыпав мириадами звёзд. Гораздо позже, когда пройдет много времени, я вспомню об этом моменте. Моя жизнь еще пребывала в относительном порядке, была спокойной и мирной. Я думала о спасении китов и переработке пластика, а не о том, как бы не сдохнуть самой от удушения. Я была глупа и по-своему счастлива, не замечала, как плотная удавка уже обвивалась вокруг шеи, постепенно затягиваясь. Да, пройдёт время и я вспомню. Мне станет любопытно, что в этот момент делал ты. Так же смотрел на небо? Вряд ли. Ты чувствовал надвигающуюся грозу? Ощущал сильный, характерный запах озона, щекочущий рецепторы? Ты мог это предотвратить? Пожалуйста, скажи, что мог, и не сделал этого. Тогда я буду на тебя злиться, найду виновного и сниму груз ответственности со своих плеч. Я-то считаю виноватой себя. Жалею, что не вернулась домой, не позвонила Дино и не попросила его посетить мероприятие одному. Он бы справился — я уверена. А я вот облажалась. Но если ты скажешь, что был не в состоянии остановить надвигающуюся бурю, мне станет совсем хреново. Так я пойму, что мы оба были обречены. И шанса на спасение никогда не существовало. Но пока я ни о чём не подозреваю. Я сижу на пассажирском кресле рядом с Дино, улыбаюсь и еду на благотворительный приём. Выбивать деньги для несчастных китов. Потому что что? Правильно. Whale lives matter. Людей много. Дамы одеты в яркие пёстрые платья от именитых дизайнеров, их кавалеры скромнее — сверкают бархатными бабочками на шеях и запонками за тысячи долларов. Официанты проносятся между круглыми высокими столиками, предлагают всем шампанское — одна бутылка по цене моей почки. Морщусь, отпивая глоток. Кислое и совсем не вкусное, очередное доказательство, что ценник вообще не главное. Я улыбаюсь Дино и крепко держусь за его предплечье, пока мы обходим гостей, здороваемся со знакомыми, заводим новых и налаживаем связи. На факультете экологических исследований и науки о Земле Калифорнийского университета никто не говорил мне, что в дальнейшей работе пригодятся навыки лицемерия и лжи за красивые глаза. Пришлось учиться и схватывать на лету. Хочешь деньги — умей их зарабатывать. Киты, черепахи, атлантические моржи, сайгаки и прочие несчастные животные сами себя не прокормят. Смешно, здесь даже священник есть. Высокий такой, седовласый, но симпатичный. Разговаривает с женщиной, у которой вырез на груди такой, что сам чёрт бы смутился, а святому отцу до звезды. От бюста третьего размера он защищается молитвами и крестом. На де Брикассара похож, наследие Маккалоу живёт, ю-хуу. Сексуальные падре всё еще в тренде.       — Волнуешься? — голос у Дино мягкий, а взгляд заботливый. Обожаю его. Есть в этой жизни хоть крупица справедливости, если за все мои страдания она послала мне этот ходячий заряд доброты и заботы. Жаль, что не он мой соулмейт. С американской версией Чарли Ханнэма я бы точно поладила.       — Немного, но я справлюсь, — всё будет хорошо, Динь-Динь, верь в меня, как я верю в способность своей памяти запомнить километровый слезовыжимательный текст. Денежки польются нам в карман Амазонкой, полтора кита мы, считай, уже спасли. Всё идёт хорошо. Всё не может не идти хорошо, это ведь высшее общество Нью-Йорка, каждая секунда мероприятия продумана до мелочей, каждый дюйм банкетного зала вылизан до блеска. Со сцены спускается какой-то там учёный, который полчаса рассуждал о бренности мира. Далее пойдёт священник и, наконец, я. Терпеливо дожидаюсь своей очереди, осталось совсем немного. Бах! Массивные двери зала распахиваются с громким звуком и ударяются о стены, едва не соскребая штукатурку. Толпа тёмных фигур врывается внутрь под аккомпанемент скрипки и испуганных женских визгов. Я молчу, степень моего культурного шока такая, что даже закричать не удается. Просто стою с открытым ртом и, хлопая глазами, таращусь на мужчин, одетых во все черное с ног до головы, в балаклавах и с оружием наперевес, рассредотачивающихся по всему периметру. Они грубо толкают гостей, укладывая их на пол мордами вниз. Что-то громко и требовательно говорят, с женщинами взаимодействуют не то чтобы мягче и деликатнее, но хотя бы не хватают и насильно не тянут вниз. Дино вот не везет, один из спецназовцев бьет его по ноге под коленом. Мой друг теряет равновесие и едва не валится вниз, успевает вовремя выставить руки, чтобы не разбить себе лицо. Мне на плечо ложится тяжёлая рука и настойчиво давит. Сюр какой-то. Это единственная мысль, пульсирующая в моей голове, пока я лежу, чувствуя под щекой холодный мраморный пол в сероватых прожилках. Взглядом нахожу лежащего рядом Дино: он одними губами произносит «тихо» и просит меня не шевелиться. Ладно, о’кей, давайте объективно: могло быть хуже. Нет ничего хорошего в том, чтобы в таком красивом платье в такой классный вечер валяться на полу, но… это ведь могли быть террористы? Грабители? Да просто какие-нибудь головорезы, а не военные. С этими ребятами проще, их главное не бесить. Эти слова бы да мне в уши, ага. Медленно поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на грубый ботинок, топчущийся рядом. Если таким наступить, приложив побольше усилий, можно череп надвое расколоть, как грецкий орех. Дьявол, за что? Но дьявол не отвечает, а бог давно махнул на нас рукой. Эти Робины Гуды даже несчастного священника лицом в пол уткнули. Проходит минуты три. Идеальная тишина, разбавляемая лишь тяжёлым дыханием напуганных людей, нарушается топотом ног. Из закрытого помещения в конце зала двое спецназовцев выводят какого-то лощеного мужика. Визуально он кажется мне знакомым, крупный акционер, владеет своими фондами. Жаль, дядя, ты мог дать нам много денежек. Или, наоборот, не жаль, потому что если за тобой пришел спецназ, деньги эти ты гребёшь незаконно и грязно. Мужика уводят, а нас с пола поднимать не торопятся. Эти штурмовики в черном в принципе все кажутся огромными, но тот, что главный и отдаёт приказы, вообще какой-то двухметровый. Ходит по залу, с кем-то переговаривается в комм, подаёт своим бойцам знаки. Это всё, конечно, здорово, я рада, что у тебя такая слаженная команда, но пол очень холодный, а я не хочу отморозить себя органы. И у меня затекла правая нога, она вывернута немного под неправильным углом, и лодыжка начинает побаливать.       — Не хочу вас перебивать, но нам ещё долго здесь прохлаждаться? Голос кажется знакомым. Ах, да. Это ведь мой. Успеваю уловить взгляд Дино. В нём читается что-то типа «Уокер, ты чокнутая». Знаю, милый, но мне правда больно лежать, если сейчас не поменяю позу, потом два дня буду хромать. Когда перед лицом маячит новая пара форменных ботинок, я начинаю жалеть о своём поспешном решении нарушить идиллию этих государственных церберов.       — Подними её. Приказ выполняют сразу. Боец, устроивший мне свидание с полом, его же и заканчивает, грубо схватив меня за предплечье и потянув наверх. Сразу встать не получается, лодыжка болит. Кое-как оказываюсь на коленях, одной рукой упираюсь в мрамор, чтобы сохранить равновесие, а второй убираю лезущие в лицо растрепавшиеся волосы. Когда избавляюсь от преграды и поднимаю голову, понимаю, что главный мужик опустился на корточки, оказавшись аккурат напротив моего лица, и теперь разглядывает меня. В эту игру можно играть вдвоём, кретин. Мой взгляд скользит по плотной ткани балаклавы, сквозь которую проступают очертания мощной чуть широковатой челюсти, сжатых губ и прямого носа. А выше… Я очень чётко помню этот момент. Сложно забыть мгновение, когда твоя жизнь раскалывается на две части. Когда вместо настоящего появляются прошлое и будущее. Когда между «до» и «после» один крошечный миг и в то же время бесконечность. Когда я сталкиваюсь со взглядом тёмно-карих, почти чёрных глаз и понимаю — мне конец. Вот ровно в эту секунду, в это мгновение. Сердце не пропускает удар, не замирает в тревоге — нет, оно начинает биться так быстро, словно только этого и дожидалось. И вот сейчас самое время прорваться сквозь клетку рёбер, кровавым ошмётком вывалиться прямо в руки тому, кто мне судьбой предназначен. Громкий горячий выдох срывается с твоих губ, я даже через ткань балаклавы чувствую, как он удушающим смогом оседает между нами. Зрачки расширяются, становятся такими огромными, что топят радужку в своем аспидно-чёрном блеске. Ты мелко вздрагиваешь и отшатываешься.       — Блядь. Ауч, зачем же сразу так грубо? Я приличная, честно. Но какая, нахрен, теперь разница? Вся моя жизнь до этого момента уже не имеет значения. Не важно, на скольких членах я прыгала, сколько мужских коек обошла. Ты ведь всё равно примешь меня с распростёртыми объятиями, да? Не потому, что увидел и с первого взгляда втрескался. Не-а, тебе нить судьбы это нашёптывает. А мне свою хочется перерезать ржавыми ножницами и сжечь. Хочется отмотать время, вернуться в рассветное утро и позволить той машине сбить меня. Или подольше задержаться в лифте — вдруг повезёт и он рухнет. Или подавиться горячим кофе и сдохнуть прямо там — на грязной улице этого ненавистного города. Поэтому меня сюда тянуло. Ты здесь живёшь. Ты здесь порядок творишь, герой моего романа, сука. Ненавижу тебя. Ты только появился, а уже всё будущее мне запорол. Нет у меня больше свободы. Я теперь навеки к тебе стальными канатами привязана. И не разорвать эту связь ничем. Не смыть с сердца клеймо. Меня зовут Вики Уокер. И я теперь не половинчатая. Я целая. И мне хочется кричать, срывая глотку. А ты ничего не говоришь. Ты встаёшь и молча уходишь, подав знак своим верным псам. Они отпускают нас, разрешают подняться, но какая, нахрен, теперь разница? Я никогда больше не смогу встать. Ты мне все крылья обломал. Я рухнула на дно пропасти и стала такой же зацикленной на чувствах и отношениях фанатичкой, как и остальные — счастливые обладатели своих вторых половинок. Я уже говорила, что ненавижу тебя? Повторю ещё раз. Ненавижу так сильно, что почти физически больно. Но знаешь, что самое парадоксальное? Мне нужно бежать от тебя подальше, проклиная, на чём свет стоит, но когда я смотрю на твою удаляющуюся спину, чувствую лишь раздирающую изнутри тоску. Ты только появился, а мне уже тебя не хватает. Ты уже мне нужен.