Мир без нас, без людей

— Carpe diem! Вот и весь секрет. Проживайте каждый день с удовольствием. Гости кружат в вальсе. Оркестр из кожи вон лезет, чтобы угодить хозяевам бала. Так будет продолжаться до самой ночи. Ужин давно прошёл. Кто-то играл в карты, не обращая внимания на танцующих, кто-то обменивался комплиментами в надежде заиметь выгодные прочные связи. Шумный зал напоминал теперь рынок, на котором каждый мог подобрать себе хороших знакомых. Тут было ничем не лучше, чем в крупном борделе для знати: в конце вечера у каждого присутствующего появится хотя бы одна девушка на ночь; здесь разве что это повышает шансы их найти себе неплохого супруга. Всем это было известно, но никто не хотел об этом думать. На балу гости пытались казаться непорочными, спокойно общались с остальными, будто навек разлучатся друг с другом через неполных два часа. Но стоит финальной ноте сорваться с пальцев пианиста, как весь дворец наполнят иные звуки — шёпот и вздохи разразятся, заставляя стены содрогнуться от стыда, пока дамы вовсе иным, не невинным более тоном рассказывают галантным ранее, но таким распутным сейчас мужчинам свои тайны. Не только те, что колышут разум, не только те, что сидят в душе. Куда более глубокие, что скрываются в их теле, что прячутся под сковывающим корсетом или многослойной тяжёлой юбкой. И тени танцуют в дрожащем огне свечей... — Как вы там сказали? — Carpe diem, дорогая. — Не называйте меня так… Австрийская империя (которую, впрочем, тогда все звали просто Австрией) сидела на канапе, медленно махая веером. Рядом устроился КВ, на редкость спокойный. Они были в самой дальней части зала, где меньше всего людей. От Австрии веяло новыми духами, кажется, с ароматом сирени. Сильный, сладкий, пьянящий аромат. — С латинского, кажется, переводится как «живи настоящим»? — Этот перевод мне не близок. Больше предпочитаю «лови день». — Конечно. Вы ведь зависимы от прошлого. — Не отрицаю. В нём смысла и счастья больше, чем во всём ныне происходящем, что уж о будущем говорить. Согласны? Она промолчала. Слуги принесли вино. Оба взяли по бокалу и, чокнувшись, выпили. Белое. Сухое. — Вы сегодня танцевали куда охотнее обычного. — Настроение хорошее. Вот и всё, — австрийка высокомерно хмыкнула, взмахнув веером. — А мне казалось, причина в чём-то другом. — Вот именно. Вам только «кажется». А на самом деле у меня просто очень хорошее расположение духа. Вечно вы что-то надумываете сами себе. — Неужели? Австрия снова хмыкнула, как бы говоря: «Конечно! Это же очевидно! Как вы вообще можете подвергать сомнению мои слова?» Она раздражалась из-за каждой мелочи, и этот маленький, ничем не примечательный случай не стал исключением. Её поначалу злили только слова собеседника: обычные, но правдивые; затем вступила в ход собственная невозможность умело ответить. Так много хотелось наговорить Королевству, но язык словно отнялся, а горло сжала чья-то стальная рука. В голове вертелся исключительно бред, после озвучивания которого можно попрощаться со своей блестящей репутацией. Движения становились более нервными, недовольными. Спасало только то, что ни Королевство Венгрия, ни единая душа в зале не умели читать мысли. Но это им и не нужно. — Выпейте ещё вина. — Нет, благодарю. — Вы раздражены. — И что с того? — Вам не к лицу. «Может, вино действительно не будет лишним, — мысленно согласилась Австрия, беря бокал с вином. — Надеюсь, оно поможет мне отвлечься». КВ практически не обращал на неё внимания, скучал, жалел, что не пригласил никого на танцы. А австрийка всё смотрит на него: ждёт, когда догадается, отчего она отказывала всем в танцах, придумывая умелые предлоги. Ей хотелось просить, нет, требовать внимания к себе, но не получалось. Что-то останавливало. Что-то заставляло молчать и ждать, когда скучающему венгру, которому исполнился не один век, станут понятны намёки. Стыдно быть хорошей и приличной перед тем, кого такое не интересует, но ещё стыднее быть «плохой» и получить наказание за «непослушание». Вот что её останавливало. — Знаете, — предприняла та попытку снова завести хоть какой-то разговор, ища в голове любой подходящий повод, даже если его придётся выдумать, — я в последнее время от людей раздражаюсь. — Да? — Злят меня одним своим внешним видом, не говоря уже об речах. Особенно слуги и семья. — А вы представьте, что кроме вас больше никого нет в мире. Вот вы проснулись в своих покоях, ждёте слуг, но потом осознаёте, что они исчезли, а следом за ними ваша чудесная матушка, ваш милый отец, ваш брат… — Что же я буду делать без слуг! Мир без людей такой ужасный! — перебила девушка, чуть не выронив веер. — Зато всё теперь в вашей власти, — сказал Королевство после недолгого молчания, усмехаясь. — Разве вы не хотели этого? — А вот это, несомненно, очень хорошо. А вы, должно быть, хотели бы тоже иметь весь мир во власти? — Открою вам секрет: все хотели бы. И я не исключение. Австрия посмеялась, улыбнулась, предпочитая не задумываться, какие ей придётся приложить усилия, чтобы в одиночку управлять миром без людей. Легко поначалу, ведь никто не мешает, но как же сохранить всё его великолепие? Что будет с миром, когда она умрёт? Переживёт ли она полное одиночество, совладает ли с клокочущими чувствами внутри её груди? Исчезнут ли старые проблемы вместе с людьми? Но что, если в мире не будет существовать только их двоих? Она побледнела от одной только мысли, что на канапе мог бы сидеть кто-нибудь другой и говорить о такой же ерунде, а их… Их просто нет. Её мать растит милого сына, которого наверняка любит больше и сильней. Показывает подданным с видом исключительной гордости, приговаривая: «Да, да, истинно так, он — вся наша надежда на светлое будущее…» Он, должно быть, статный, высокий мужчина, подыскавший себе достойную супругу, радует семью новыми победами и достижениями. А без КВ мир, возможно, и обошёлся бы, а может, и стал бы лучше. Австрия точно не знала. Её чувства, мысли были слишком двоякими, спутанными, чтобы сказать точно. Она слегка потрясла головой, стараясь отогнать ненавистные мысли от себя, привлекая внимание Королевства. Он заинтересованно поглядывал на Австрию. Наверняка гадал, к каким мыслям привёл произошедший между ними разговор. Хотя, скорее всего, ему надоела скука, и поэтому Венгрия всё же решил обратиться к молоденькой собеседнице. Для него это, в конце концов, ничего не значит. — Не хочу думать, что бы было, если бы нас не существовало, — пояснила австрийка, чувствуя неловкость, даже скорее проклятый стыд. — Тоже не люблю об этом задумываться. — Без нас мир не может обойтись. Без меня тем более! — австрийка страшно побледнела, ломая руки и проникновенно глядя на Королевство Венгрию. Она словно боялась осознать, признать, что такое в принципе возможно. Что люди могли не знать о ней и жить, как прежде. Ей не нравилось смотреть в глаза своему самому страшному врагу: правде. — Как же мир может существовать в таком случае? Боже, я не хочу об этом думать. — Не думайте. Стерпите поток мыслей, игнорируйте их. Лучше выпейте ещё вина. Оно никогда не бывает лишним. Очередной бокал опрокинут. Легче не стало. Зато внимание собеседника теперь обращено на неё. — У нас ведь… — Ах, вот вы где! — послышался строгий, но взволнованный женский голос, не давший ему окончить мысль. Вскоре показалась женщина в розовом платье, схожем по оттенку с амарантом, и схватила за руку будущую империю, поднимая её на ноги. — Господи! Сколько раз я вам говорила: никуда не уходите, пока я танцую. Дрянное дитя! — ЭА, вы могли бы и помягче с собственной дочерью разговаривать. — Не встревайте… — Вы! — Эрцгерцогство Австрия отвела дочь в сторону и обратилась к КВ: — С незамужней девушкой о всякой бессмыслице разговариваете. Разве это прилично? — Разведённой, — поправил он, после добавив: — Ваш муж, впрочем, ничем не лучше. Пожалуй, даже и хуже. Эрцгерцогство приложила палец к губам, посмотрев на Королевство Венгрию испепеляющим взглядом. Упрекнуть её в двух позорных вещах одновременно ещё никто не осмеливался, тем более на балу. Хорошо, что в этой части зала людей немного. Развернувшись, женщина взяла за руку наследницу и повела в сторону. — Пойдёмте. С вами изволит поговорить граф… Та без особого интереса слушала мать, часто оглядываясь назад. А Королевство, как ни в чём не бывало, продолжал пить вино, не придавая разговору никакого значения. В конце концов он заговорил с какой-то дамой, окончательно забыв произошедшее, став даже каким-то более оживлённым, чем до этого. Видно, они знакомы. Её глаза решительно загорелись.