Семя граната

      Клеймо гранатовое обжигает поцелуем Царя Мёртвых, марает щёку неразрывной клятвой. Отметина принадлежности жизни и души терзает ожогом кожу девы, чьи глаза исполнились багровым гневом. Её жгучий взгляд покрыт алой вуалью, но губы, сжатые в ярости ледянее вод реки Стикс, сохраняют молчание.       Всё внутри девы заперлось и замерло. Вечная весна и цветочные луга обратились златом и шелками. Бесконечность полей и яркость солнца истлели в каменной темнице Подземного царства. Бархатные покои в соблазнительной тьме стали кандалами, а подвенечное платье, сладко льнущее к телу, цепями тянулось к её трепещущему девичьему сердцу.       И Царя голос глубокий и хриплый нашёптывал ей вкрадчиво:       «Покорись и стань моей Владычицей, Персефона»       В его тёмных, алчных, поистине демонических глазах она была трофеем, желанным цветком, сорванным под праведным взором напыщенного Олимпа. Колесницей, запряжённой призрачными лошадьми, Царь Мёртвых разверз лоснящуюся от аромата жизни землю и сковал цепями златыми её сокровище — ту, которую он приметил среди тысячи прекрасных нарциссов; ту, которую он забрал в своё ледяное царство, в далёкий терновый дворец.       Но Персефона была непокорна.       Как дикая виноградная лоза, неустанно прорывающая землю и каменную кладку; как перламутровая бабочка, извивающаяся в паутинных тисках, она боролась за свою свободу. Лишённая крыльев и солнечного света, она неистовой птицей билась внутри своей золотой клетки, не прельщая царя Аида песней, не обогревая его чернильное, мрачное сердце нежным взглядом.       В неволе прекрасный цветок зачах и покрылся шипами.       «Твоя гордыня и зависть перед Отцом не сделают из меня добычу, супруг мой»       Она была умна и храбра, как пчела, способная без страха потери жизни ужалить, отравить и ранить. Обещанное сокровище не подарило любви, не окутало весенним приливом алчный нрав жадного Царя — одно лишь гневное присутствие Персефоны, спрятавшей взгляд, вызывало тоску.       Он денно и нощно видел её светлый силуэт в зачарованных водах, в серебряных блюдах, в блеске сокровищницы — она танцевала на лугу с игривыми океанидами, порхала, как дрожащий у пламени мотылёк. Её, своенравную и строптивую, можно было бы растерзать обсидиановыми когтями да бросить на съедение Церберу в наказание, но в момент, когда дьявольский гнев заполнял жилы Владыки, она смягчала нрав. Поднимала алую вуаль и вглядывалась в разгневанное и изуродованное бурым шрамом лицо. И собственное клеймо на щеке горело с неистовой силой.       Нить, протянувшаяся между ними узами брака, становилась крепче.       «Никто в целом мире не сумел научить Владыку Смерти тому, как стоит обращаться со своей супругой, даже похищенной против её воли»       «Я — твой господин и Царь, ты принадлежишь мне. И ты — моё сокровище. Я в праве распоряжаться тобой, как мне будет угодно»       «Я — твоя жена, а не слуга, Аид. Уж не ты ли жаждал видеть меня своей Владычицей?»       Как укус Мегеры, её речи царапали растрескавшуюся безжалостно гордыню. Затаив внутри себя беспомощный испуг и отчаяние от потери дома, она выпускала всё больше шипов. Всё сильнее отвергала внимание и давала своё лишь тогда, когда обозлённый Царь, не дождавшийся её на трапезу вновь, яростно врывался в её покои.       Он лаял, но не кусал. Каким он был бы тогда Владыкой, если бы очернил гневом своё самое дорогое сокровище? Ведь воистину: сила Персефоны заключалась в её слабости перед ним. А своей железной и неподатливой волей она только сильнее распаляла в нём пожар.       В её медовом взгляде, изредка показывающимся из-под вуали, он снова видел роскошные цветочные поляны, и саму Персефону, объятую теплом и такую далёкую от его мёртвых и одиноких земель.       «Земля в беспорядке, супруг мой, и даже это ты не смог от меня укрыть. Вижу, Матушка моя обеспокоена моей пропажей. Как скоро она узнает, что сам Отец подарил меня тебе?»       «Она требует твоего возвращения»       «И ты знаешь, что это невозможно»       «Знаю»       Он выглядел гордым, когда протягивал ей свою угольно-чёрную ладонь, на ощупь кажущуюся и одновременно невозможно горячей, и ледяной до боли. Высокий, сильный, вдвое больше своей супруги, царь Аид всё равно казался робеющим перед зрелой женщиной мальчишкой. Мало кто в Подземном царстве представлял себе, как сильно он пытался преуспеть в своих ухаживаниях. Он был готов усеять Персефону всеми дарами своей сокровищницы, готов был взрастить для неё мрачный сад, чтобы утолить её тоску по земле полуденной, вертелся вокруг неё как собачонка.       «Ты поистине жалок, Владыка»       И всё же она приняла его руку. Как жена, как дева, как та, кому уготовано судьбой быть Царицей вне воли. Она чувствовала себя мраморной фигурой, высеченной мастером и подаренной бездарному коллекционеру, не способному позаботиться о ней и лишь оценивающему очертания её статичного тела.       «Тогда тебе точно придётся разделить со мной трапезу, как супруге Царя»       В его обугленных от тьмы ладонях налитый кровавым соком гранат выглядел как солнце, рассёкшее маревом небо перед самым закатом на лугу, где она любила отдыхать. Цветок граната, ставший их клятвенным клеймом, загорелся на щеке Персефоны жгучим пламенем. И к нему же Аид прикоснулся другой рукой.       В его демоническом взгляде вспыхнуло собственническое превосходство. Он уже заранее знал, что никакие Боги, никто в целом Олимпе уже не сможет отобрать у него сокровище.       И мысль эту закрепила его Владычица-супруга, вкусившая с его рук семя граната. Она знала, что те, кто испробует еду в глубинах Преисподней, уже никогда не смогут вернуться обратно. Манящие луга в омуте воспоминаний померкли, а каменный дворец, тëмный, холодный и величественный, уже стал до безобразия привычным.       «Глупец ты, Аид, если до сих пор не соизволил пригласить жену на послеобеденный танец»       В её медовых глазах больше не рокотал праведный гнев. Теперь, ощутив на губах плод запретный, она сама могла управлять нитями судьбы.       Ибо Царь Мёртвых, как и его пёс Цербер, на редкость был слаб перед властными женщинами.