Такой же, как все

Эти страшные дни, когда казалось, что будто всё потеряно, утрачено безвозвратно и от этого не хотелось жить - они всё-таки случались. Снова и снова. Эти дни, когда жить было решительно невозможно. Но ты продолжал существовать. Зачем-то. Что это за насмешка судьбы, если тебя последовательно продолжает толкать вниз, в пропасть, и каждый раз оказывается, что это не предел и глубина у бездны поистине бесконечна. И каждый раз путь наверх становился всё длиннее. И дольше. Тебя вбивает живого в твоё собственное персональное небытие. Глубже и глубже. Чья изощрённая пытка или какая-то жестокая месть - толкать живого в неживое? В мёртвое. Но ты выживал. Почему-то. А для чего? Ты боролся за себя как мог, цеплялся стальной хваткой за хлипкие верёвочки вместо шнурков, за рваный рукав старой маминой блузы, за свою палочку, любой клочок пергамента, выдранную из ветхой книги страницу, пучочек с трудом добытых магических трав или кусок склизкого ливера представителя волшебной фауны, за грудки тех, кто посмел поднять руку, за солёный вкус льющейся в горло собственной крови от разбитого носа, и даже за мысль, что любому обидчику его действия просто так с рук не сойдут. Пока ты барахтался на поверхности, ты сопротивлялся изо всех сил. Со всей возможной, идущей изнутри тебя, как живого существа, злости, ещё детской, такой наивной, но сильной, рождающейся исключительно из чувства самосохранения, сбережения своей физической и душевной целостности. Твоя юная незрелая злость защищала тебя, и она справлялась лучше, чем что-либо ещё. Она была твоим спасательным кругом, коконом, который хорошо амортизировал удары судьбы. До озера. В тот день ты так и остался сухим, но впервые упал, не только уйдя с головой в тёмные воды деструктивных мыслей, но и, самостоятельно выплыв на поверхность обратно, сразу получил следующий удар, как будто первого для тебя было мало. Она всё сделала не так, как было положено. Она всегда поступала, как хотела. Софакультетники оказались ценнее, а слова, это просто слова, когда это верность им хранил Гриффиндор? По делам их узнаете их. Ведь так? Поэтому выплыть второй раз помогала робкая, дурацкая, нелепая надежда, что слова были пусты и, возможно, она простит его нелепый порыв защитить себя от её дружков. Как будто за самозащиту нужно было извиняться. Разве можно упрекнуть в самосохранении? Она не захотела понять, что на той стороне тебе просто не жить. Но и ей не жить спокойно при блюстителях чистоты крови. И пока ты учился жить с сердцем, из которого вырвали кусок, представители львятника зря времени не теряли. Значит, тебе дорога в противоположную от них сторону, главное, что она жива и с ней всё хорошо. И будет, только надо знать, что затевают поборники чистой крови. А она... она вышла замуж. И родила ребёнка. И погибла. Мордредово пророчество... А потом этот мальчишка, такой же в точности, как школьный враг, в котором от любимой женщины только цвет глаз... Но, как это очевидно каждому мыслящему, наблюдающему за жизнью существу, ничего не бывает навечно. И твоей злости стало постепенно не хватать. А на месте сердца за грудиной, казалось, не осталось ничего. Холодная равнодушная пустота перикарда. А потеря за потерей разъедали тебя изнутри, и просачивались чрез кожу снаружи, пропитывая насквозь, свинцовой тяжестью утягивая на дно, вниз, в не-жизнь, потому что жить с твоим грузом было невозможно, невыносимо. Падать страшно с любой высоты. Раз за разом, вниз головой, провожая взглядом былую позицию, холодея душой осознавать, что обратно ты не взберёшься и отныне утраченное будет виднеться только в прошлом. Как Зазеркалье. Как недосягаемый мир. Как отражение в Erised. Ты предал того, кому клялся служить, перейдя на сторону совершенно не великого, далеко не светлого, пренебрежительно относящегося к жизням даже подопечных, обещавшего, но не спасшего. И всё из-за неё. Ты служил ему, исправно выполняя поручения, просьбы и приказы, ты беспрекословно проглатывал волны пренебрежения, ты рвал себя на части с каменным лицом, не щадя, движимый только одним, что в тебе осталось - желанием приблизить победу. Она не должна была остаться неотмщённой. И ты был предан, брошен истекать последними душевными силами, при жизни испытав худшее, что можно представить. И почти год спустя предан вновь, оставлен истекать кровью из разодранного горла в заброшенном грязном доме. Но бывший хозяин хотя бы был честнее. Глубины подлости и коварства ты уже познал не с ним, почувствовав себя использованным, словно ветошь, долгими годами. Выжатым до последней капли, а после иссушённым, в порошок стёртым и развеянным по ветру. Что в тебе осталось? Что осталось от тебя? Скоро конец, часть яда, похоже, дошла до мозга и отравила его. Умение скрывать свои мысли бесследно исчезло, истаяло, будто льдинка на солнцепёке, растеклось-расплескалось и сгинуло дуновением ветра по неясному туману, и теперь думы, выпущенные на волю, разбежались, порскнули в стороны встревоженными птицами, хаотично перескакивая с одного на другое. Я такой же как все. Мысль за внутренними окклюментными щитами, не от других, от себя же скрытая. Долгие годы. Прощение, дарованное самому себе. После стольких лет. Признание себя. И когда не осталось больше сил на трепыхание к поверившему, что уже ты почти мёртв, приходит внутренняя энергия таких простых слов. Я... Оказывается, есть такое местоимение. И оно имеет отношение к тебе. К твоей жизни, к твои чувствам, к твоим мыслям, к твоим воспоминаниям, к твоим привычкам, к твоим... радостям? К твоим... надеждам? К твоим... мечтам? Моим. Да, это я. Я такой. Я такой, как есть. И во мне тоже кое-что имеется. Я... Я такой же как... другие? Как все? Чем я отличаюсь от остальных? Что-то делает меня хуже? Или всё же нет? Я. Я ничем не хуже других. Я. Я заслуживаю права на жизнь. Я заслуживаю права на лучшую жизнь. Такую же, как у всех. Сила мысли преобразуется в силу сжатия мышц правой руки. Неверную, некрепкую. Флакон противоядия. Флакон кроветворного. Флакон укрепляющего. Расплескал из каждого. Руки бьёт крупная дрожь. Не беда, хватило и того, что оставалось внутри скляниц. Только бы дойти, доползти, добраться к себе. Спрятаться. Отлежаться. И воспрять. Для себя, для своей лучшей жизни. Для новой судьбы. А что в прошлом, включая память, пусть там и остаётся, пусть плавится в голове от остатков яда змеи, пусть полыхает здесь погребальным костром по жизни минувшей и праздничным факелом второго рождения. Зато теперь главная мысль на положенном ей месте. Палочка. Инсендио. Аппарейт. Ты слабо, но искренне улыбаешься самому себе впервые за столько лет, а может впервые в жизни. Ты даже не знаешь, как выглядит твоё лицо с улыбкой. Хотя сейчас, и это очевидно, на тебя страшно смотреть. Не беда. Всё пройдёт, пройдёт и это. Но твой черёд пока не пришёл, твоя песенка пока ещё не спета, и ты отвоевал себя у костлявой, пройдя путь от пешки до королевы. Если тебе суждена встреча с Лили, за Гранью, то она откладывается до поры - тебе ещё надо пожить, наконец, для себя и не быть при этом кому-то что-то задолжавшим. С днём рождения!