Амалия. Простая жизнь и непростая судьба.

Санкт Петербург 1901 год. Стояла робко-солнечное петербургское лето. Большинство имущих горожан разъехалось по дачам, ближе к воде и, видимо, из-за этого город выглядел несколько не заброшенным и даже в чем-то провинциальным. Няни со своими подопечными еще не вернулись, а влюбленные предпочитали часы вечерние, и поэтому утренний Летний сад стал настоящим убежищем Амалии. Показанный чуть ли не в первый день Семеновым, он стал неизменным конечным пунктом ее небольших пешеходных вылазок в новом городе. Там, сидя в беседке, скрытой от глаз липовыми деревьями, никем не замеченная, она погружалась в собственные воспоминания, которые одновременно несли ей и радость, и боль. Меньше всего ей вспоминался день отъезда из дома. Все прошло как в тумане. Предложение работы в далекой России она приняла, не подумав, скорее в противовес сестре и ее бесцеремонной манере указывать людям, как им жить, что делать и что чувствовать. Ее не интересовала никакая выгодная партия, и сама мысль о новом замужестве была ей противна. Еще дома она думала, что останется вдовой в родительском доме, будем помогать матери по мере возможностей и станет хорошей тетушкой для племянников. Тем более что Инга к зиме в третий раз должна была стать матерью. Но услышав ее злые, несправедливые слова в адрес Йорга, поняла, что сестра не даст себе труд замолчать, и вечно будет попрекать ее замужеством. За себя ей было не так обидно. За нее было кому вступиться, да и она вполне могла постоять за себя. Но за Йорга вступиться было некому. Нет, конечно, Михель или Эмма не дадут Инге в их присутствии распускать язычок, да и Маттиас, несмотря на все свою любовь нет-нет, да и поставит женушку на место. Но в глазах Амалии этого было мало. Лучше пусть эти разговоры прекратятся навсегда, а если и не прекратятся, то пусть она хотя бы их не слышит. А в далеком Петербурге она не услышит даже их обрывков. Тем более что, несмотря на данные отцу заверения дать о себе знать тетушке Вильде, Амалия в душе знала, та не поспешит выполнять родительское поручение. Уезжала из Гросс Призена она одна, не позволив родителям даже проводить ее до ближайшей станции в Ауссиге. Девушка не знала, вернется ли она сюда еще когда-либо, в тот день она об этом просто не думала. Она просто смотрела, как два родных силуэта превращаются в маленькие точки. После того, как они совсем исчезли за горизонтом, она больше не оборачивалась назад. Амалия не могла видеть, как, тяжело вздохнув, Михель взял под руку Эмму и поворотил к дому. Ему казалось, что именно сегодня он вдруг стал стариком. Зато проведшая годы в молчании женщина неожиданно для него и для себя сказала: — Ну вот и все. Больше мы ее не увидим, Амалия уехала навсегда. Испугавшись собственных слов, она с надеждой и страхом взглянула на мужа, а он, только прибавил шаг, старательно отворачиваясь и пряча лицо. Оба поняли, что она права. Борис Григорьевич проявил чудеса такта и дипломатии, и поэтому о постигшей Амалию трагедии знал только он один. Для остальных она была лишь воспитанной и серьезной девушкой, приехавшей попытать своего счастья в блистательную столицу империи. Тем более мода на английскую или немецкую гувернантку была непреходящей, а значит, мало кому было интересно, каковы были истинные причины приезда таких девушек. Она была одной из многих, и это Амалию вполне устраивало. Надежда Аркадьевна нашла девушку скромной и прилежной, достойной кандидатурой в бонны для маленького Аркадия и молилась только о том, чтоб ребенок принял ее. Она понимала и разделяла все взгляды своего честолюбивого зятя и не раз намекала дочери на то, что ее долг родить мужу здоровых детей. Но Лизонька то ли по слабости здоровья, либо по чьему-то дурному глазу уже шесть лет как ни могла забеременеть. И каждый раз, навещая дочь, Надежда Аркадьевна внимательно смотрела на зятя, пытаясь обнаружить признаки зарождающегося адюльтера. Внука она по-своему любила, переживала за него. Но при этом понимала, что такой будет лишь обузой и лишними пересудами за спиной. Ах, если бы только маленький Аркадий был тому виной. Но, кроме больного сына, у Киреева был младший сводный брат, замеченный в студенческих кружках и волнениях, а оттого взятый под гласный полицейский надзор. Все это могло и мешало его карьере, а значит, мешало ее дочери занять достойное положение в обществе. Вот тут она впервые услышала о тихой немецкой девушке из далекой австро-венгерской провинции. Конечно, муж  — добряк думает, что он лично устроил судьбу этой провинциалки. Он даже не заметил, как она тонкими намеками добилась того, что Борис Григорьевич не только по собственной инициативе поговорил с Киреевым, но и убедил его взять девушку в дом. Более того, она настояла на том, чтоб девушка неделю погостила у них, и лишь потом отправилась на дачу Киреевых в Лисий Нос. Такая забота окончательно растрогала старого доктора. Он и не догадывался, что за эту неделю уединенных прогулок и неспешных разговоров за ужином, его супруга поставила себе цель внушить девушке мысль о том, что самое лучшее для маленького Аркадия — остаться на даче, а не возвращаться в Петербург. Большой сезон только расстроит нервы малыша, а причинит неприятности родителям. А так  — все будут довольны. Этим нехитрым способом Надежда убивала двух зайцев, во-первых, обеспечивала желанное мнение общества о собственном зяте, а во-вторых  — отделяла Лизу от больного сына, в пользу здорового мужа. По ее мнению, Лизонька была слишком привязана к мальчику, и это не шло на пользу им обоим. Ростов Ярослaвский. Ольга Францевна отдавала последние распоряжения перед отъездом, сверяясь с ею составленным, довольно длинным списком. Пожалуй, впервые с тех времен, как на свет появился их первенец Николай, она едет с мужем куда-то вдвоем. Через три дня они с Василием Александровичем будут уже в Карлсбаде. Конечно, было бы много приятнее, если бы это было просто увеселительная поездка. Но увы, доктора нашли, что желудочные боли, донимавшие Ольгу последние месяцы, показано лечить минеральными водами, а Василий Александрович, глядя на страдания супруги, особенно в последний приступ, решил не ждать, пока старшая Мария, уладив все текущие дела, сможет приехать в Ростов с двумя малышами, что б побыть с Еленой. Было решено, что две недели до приезда Марии, Элен поживет у Иванцовых, добрых друзей Голодецких, а по приезду сестры вернется в усадьбу. — Ольга, малышок, ничего страшного не случится, если какие-то пункты из твоей великой хартии останутся невыполненными, ты так себя абсолютно загонишь, — участливо проговорил Василий Александрович, видя, как внезапная бледность легла на лицо жены. Ольге действительно было несколько не по себе, но она улыбнулась своему старому прозвищу, данному ей еще покойным свекром, Александром Николаевичем, пришедшим проведать только недавно родившую невестку. Николай малышом был крупным и головастым и на слова старой Авдотьи, которая была нянькой еще Василия Александровича, что, дескать, малышок уродился ладный, новоиспеченный дед рассмеялся и заявил, что малышок больше мама, а внук так настоящий богатырь. — Давно пора продать эту усадьбу, Василий, пока покупатели есть и цены хорошие. Ни к чему она нам. Да и тяжело. Дети разъехались. А нам она не по силам. Хороший дом с небольшим фруктовым садом, разве этого недостаточно? Василий Александрович нахмурился, но отвечать жене не стал. Уже не первый раз заводит она разговор о продаже, о том, что самим хватит дома. А вырученный капитал можно поделить между сыновьями, которые совершенно точно не вернутся в родные края. Сам он осознавал, что в этом есть свой смысл и своя правда, но не понимал, к чему так торопиться, почему это нужно делать столь скоро и что будет, если усадьба продастся не сейчас, а через год или, может, даже через три. Землю, итак, можно сдать в аренду, а с продажей и повременить. Но отвечать не стал, не хотел волновать Ольгу, которая, во что бы то ни стало, хотела начать продажу сразу по их возвращении из Карлсбада. Он списывал эту горячность на болезнь и полагал, что как только супруге полегчает, так и мысли эти отступят. — Ольга, не забудь дать распоряжение о том, чтоб дом приготовили к нашему возвращению. Думаю, та девушка, Анна кажется, ей можно доверять. Пусть приведет все в порядок, почистит и помоет и так, чтоб не в последний день. Внезапно Ольга Францевна встала как вкопанная. — Как я забыла. У нее же венчанье через неделю, а я как раз ей приготовила отрез и денег три рубля на свадьбу. Как досадно. И Маша только через две недели как будет, нехорошо прямо, я бы даже сказала очень плохо, — Ольга расхаживала из угла в угол и корила себя за забывчивость. Выезжали они уже через пару часов, и отвезя Элен к друзьям, Ольга взяла с нее обещание, что от ее имени та навестит Соколовых и передаст свадебный подарок. Элен, конечно, беспокоилась за здоровье матери, но где-то в глубине души была уверена в благополучном исходе поездки на целительные воды. А то, что две недели ей предстоит жить в доме своей подруги Таточки, настолько радовало своей необычностью, что Лена даже боялась этой радости, которая никак не вязалась с первопричиной всех произошедших изменений. С другой стороны, нет повода для грусти, с мамой все будет хорошо, тем более, когда с ней рядом папа. А она, а она даже не знала, отчего в сладком предвкушении обмирало сердце, но ей казалось, что должно случиться что-то большое и хорошее. Да и если не случиться, это так здорово пожить вдали от дома. Она, единственная в семье, кто ни разу не жила за его пределами. У троих старших были гимназии и курсы, а она училась только дома. Теперь и она поймет, что такое жить вне его стен. А когда рядом лучшая подруга, это же почти как у бестужевок или смолянок. Наутро, распаковав заботливо уложенный матерью саквояж, Элен увидела сверток из коричневой вощеной бумаги, перетянутый муслиновой лентой. Она вспомнила о материнском наказе и, не желая откладывать дело в долгий ящик, упросила Тату составить ей компанию. После завтрака, испросив позволения у старших Иванцовых, две подружки, радостно щебеча, отправились к Соколовым. Венчание было уже завтра, и девочкам хотелось посмотреть, каким будет свадебный убор невесты вблизи. Они шли и строили планы как, не выходя из рамок приличия об этом попросить. Ведь не скажешь же такой невесте в лоб. А еще Таточке очень хотелось посмотреть, как слепой невестин отец управляется со своими красками, но, по мнению Элен, смотреть на такое было бы совсем недостойно воспитанных барышень, поэтому на авантюрные предложения подруги про: забежать попросить попить, что-то разлить и тому подобную ерунду, она делала серьезные глаза и голосом классной дамы выговаривала о недостойном поведении мамзель Иванцовой, чем смешила подругу еще больше. Дойдя до нужного дома, девочки поднялись по лестнице, ведущей на нужный им второй этаж. Напустив на себя серьезный вид, они постучали. За дверью раздались шаги, обутых в кожаные сапоги ног. Именно эти сапоги были первым, что увидела Элен. А подняв глаза, она растерялась, увидев того самого смельчака, который спас их от понесших лошадей.