Слова, произнесенные директором Макгонагалл, ударили по Гермионе, словно кулаком под дых. Внезапно. Без предупреждения. Прямо.
И никакой жалости.
Хотя с чего бы ее жалеть? Девушке нечего было ответить женщине, и тогда, стоя в кабинете, который теперь занимала профессор, Грейнджер лишь кивнула. Кивнула и вышла, чтобы… просто судорожно вздохнуть. Чувствуя, как легкие наполняются воздухом. Болезненно. Словно поток огня запустили внутрь. И он выжигает там все. Вновь оставляя ее один на один с этим долбаным чувством.
Да, было глупо полагать, что она просто сможет отмахнуться от этого. Словно если ты не говоришь о проблеме, то ее и нет.
Идиотизм полнейший, самая умная волшебница поколения. Но она была. Проблема. Нет. Катастрофа. В ее мыслях, что одолевали вечерами в общей гостиной перед камином, в ее снах, в ее воспоминаниях…
Отчаянный взгляд, что направлен на нее, кричащую от Круциатуса, и его сжатые кулаки…
Один из сценариев, который сопровождает Гермиону в кошмарах. И от этого не помогает ничего. Ни успокоительные зелья, ни усталость, которая наваливается буквально каждый вечер. Ни-че-го. Словно призрак из прошлого. Тянется за ней, тянется. Все никак не отстанет. Где бы она ни пряталась, как бы далеко ни бежала.
Но бывают хорошие сны и хорошие воспоминания. От которых еще больнее. Когда открываешь глаза, пялишься в полог, что предусмотрительно прикрывает ее от цепких глаз Уизли, и пытаешься собрать свою душу воедино. Сновидения, от которых в груди сводит так, что кажется, словно вот-вот и бедный орган перестанет биться. Потому что…
Ну сколько можно?
Гермиона делает еще один глубокий вдох. Так. Спокойно. Никакой паники. Никакой боли. Хватит. Прошло столько времени… Они же взрослые люди, которые все понимают. Взрослые люди, прошедшие войну и лишь по гребаной ошибке вновь оказавшиеся в стенах школы.
Правила, мать его.
И это ведь не первая их встреча после решающей битвы. Были еще. Встречи. Столкновения взглядами. Вот только слов тогда не было. Ни у него, ни у нее. Да и зал суда вряд ли то место, где стоит выяснять отношения.
Гермиона делает шаг и чувствует слабость. Словно все кости превратились в желе. Словно она вот-вот упадет…
Ну уж нет! Хрена с два.
Хочется зарядить себе пощечину. Да такую, чтобы на место встали не только мысли, но и кости и долбаное сердце. Стоило начать дышать, глупый орган стал болеть меньше, но еще напоминал о себе. И словно тоненький голосок:
«А что, если…»
Заткнись! Заткнись! Заткнись! Никаких «если», никаких «но»!
Гермиона натягивает на лицо маску. Маску безмятежности. Ту, где улыбка растягивает губы, а морщинка на лбу разглаживается. Ту, к которой она привыкла. Привыкла за последний… Сколько? Месяц? Два? Шесть? Год? Ей казалось, это началось с того дня, как умер Дамблдор.
Тогда она видела его в последний раз перед тем, как все началось…
Перестань об этом думать!
Девушка с натугой открывает дверь, что ведет в коридор, и рада той тишине, что стоит вокруг. Ее вызвали во время обеденного перерыва. Все давно внизу, в Большом зале. Там стоит шум голосов. Там вкусно пахнет едой. Там спокойно, несмотря на устоявшуюся постоянную суматоху. Спокойно… Грейнджер уже и забыла, каково это.
Но она идет. Спускается, ступенька за ступенькой. С каждым шагом чувствует себя чуть более уверенно. Но вот внутри… Чертова. Сосущая. Пустота.
Эта дыра там давно. Засасывает в себя все, что только можно. Поглощает все, без остатка, прося больше, больше, больше. Но Гермиона уже научилась. Жить с ней. Скрывать ее. Лишь иногда она ловит на себе взгляд Джинни, и приходит понимание — подруга все знает. Девочки все же понимают друг друга лучше. Поэтому на Гарри срабатывает отговорка об усталости из-за вливания в былой режим и новых обязанностей и жалостливый взгляд. Поэтому на Роне срабатывает слабая улыбка. Ну, а потом уже учится Грейнджер. Справляться с мыслями, чувствами. Понимает когда лучше сбежать от цепких взглядов, прикрывшись старостатом.
Учится обманывать своих друзей. Прекрасно.
Но Джинни это никогда не могло обвести вокруг пальца. Однако она и не лезла. С глупыми вопросами, идиотскими советами. Просто иногда позволяла себе это. Взгляд. Редко. Пока мальчишки обсуждали квиддич, как в былые времена, а Гермиона была погружена в чтение, домашнюю работу или очередные бумажки. Уизли украдкой бросала этот взгляд. «Я-просто-проверяю-в-порядке-ли-ты» взгляд. Странно, но шатенку это раздражало лишь в первое время. Когда она буквально сжималась каждый раз, стоило подруге пересесть к ней после вот таких гляделок. На миг застывала, чувствуя, как натянулась внутри струна, ожидая. Вопросов. Тех самых, что роились в глубине глаз Джинни. Но подруга молчала. И Гермиона выдыхала, переставая сжимать корешки книг с такой силой, что белели костяшки. А после просто привыкла к этому проявлению заботы.
А ведь она даже не знала ничего. Ничего, черт возьми. Это был только ее секрет. Гермионы. И, Боже, как она
его за это ненавидела. Ненавидела всем сердцем. За эту тайну, за собственные чувства, за то, что произошло…
Как она могла быть такой слепой дурой? Не придать особого значения его изменениям на шестом курсе? Как? Как? Как, блять?!
Хотя она уже давно знает ответ на это.
Почему? Зачем? За что?..
И эти вопросы — нескончаемый поток. А за ними избитый процесс самобичевания. И так раз за разом. День за днем.
Да… Не было ни одного дня, чтобы Гермиона не думала об этом. Ни одного чертового дня. Конечно, тяжелее всего было в начале. Когда она только узнала о смерти Дамблдора. Когда Гарри рассказывал о том, что видел и слышал в ту ночь. Когда накладывала на родителей Обливэйт. Даже, блять, когда танцевала на свадьбе Билла и Флер с Виктором Крамом, она все равно думала
о нем.
Потом стало немного легче. Потому что начались буквально бессонные ночи, погони, бега, бессмысленные перемещения с места на место. Она вспоминала редко, во время своих дежурств. Смотря на звездное небо или прислушиваясь к тишине ночи, старалась не уходить слишком глубоко в собственные мысли, чтобы не пропустить опасность.
А потом…
Грейнджер вздохнула, а кожа на левом предплечье начала зудеть. Чистая. Кристально-чистая кожа. Ни одного изъяна, ни одного шрама, ни одной проклятой буквы не осталось. Но каждый раз, вспоминая, девушка ощущала это. Боль и беспомощность. Страх и отчаяние. Безумный смех сумасшедшей суки и
его взгляд…
Гермиона сглатывает тот ком, что встал в горле, но становится только хуже. Будто бы дыхательные пути покрываются пленкой. Она не чувствует воздуха, хоть легкие и наполняются им. Приходится несколько раз кашлянуть, прежде чем понять — очередной загон из ее головы. Очередные фантомные ощущения.
Кто знает, может она уже тоже слетела с катушек?
Она так и сказала когда-то Джинни. Единственный раз, когда подруга застала эту ее слабость. Повезло, что теперь в комнатах они жили по двое, ведь немногие решились вернуться так рано. Когда что-то пошло не так и ее организм дал сбой. Ей снился очередной кошмар. Один из многих, о которых по утру напоминало лишь хриплое дыхание и мокрые дорожки на щеках. Но в ту ночь терзающие Грейнджер демоны вопили громче обычного. Ее голосом.
Гермиона проснулась от того, что щеки горели, а Джинни трясла подругу за голые плечи. Лицо бледное, меж бровей залегла складка, а глаза внимательно изучают ее, пытаясь найти ответ и выражая беспокойство. И тогда простые слова, что все хорошо, вызвали тот словесный поток, что облек мысли Грейнджер.
— Почему? Скажи, почему он сделал это?! Ненавижу его!.. Ну почему?.. Зачем? Это сводит меня с ума… Я словно сумасшедшая, которая барахтается в этом дерьме и никак вылезти не может, Джинни!
Глупые вопросы. Идиотские. Но именно они чаще всего приходили в голову, хотя ответ… Нет, не лежал. Он буквально валялся у нее под носом, источая запах отчаяния. Та правда, которую Гермиона приняла, как ей казалось. Но внутренний протест продолжался.
Наивная.
Она спускается медленно. Плевать на время. На занятия успеет, а в глотку все равно не влезет ни кусочка. Да и перед тем, как встретиться с друзьями, Гермионе нужно больше. Времени. Вздохов. Чего угодно.
Она устала.
Как же, мать его, она устала. От жалостливых взглядов, понимающих похлопываний по плечу, долбанного старостата, о котором мечтала с первого курса. От этих стен, лекций, студентов, преподавателей.
ОТ-ВСЕ-ГО.
Но Грейнджер продолжала улыбаться. Как идиотка. Натягивала эту маску, чтобы самым близким людям в ее жизни было спокойнее. Чтобы они больше не ругались. Чтобы они считали, будто с ней все хорошо. Потому что она больше не хотела терять никого из них…
Эта война и так забрала у нее слишком много.
Стоит ей войти в Большой зал, как Рон начинает махать рукой, а Гарри и Джини выпрямляются на своих местах и смотрят. Опять. Обеспокоенно и выжидающе. Грейнджер даже немного стыдно за это. За их чрезмерное волнение за нее. За вечные нервы. Она виновата в этом. Но рассказать… Не может. Не поймут. Точнее, не так.
Рассказать-то она может. И они даже сделают вид, что все поняли. Но это осядет в их головах. Отпечатается где-то там и будет показываться каждый гребанный раз, стоит чему-нибудь случиться. А с учетом последних новостей… Ну уж нет. Никто и ничего не узнает. Это прошлое. Ее прошлое. И оно останется там, черт возьми. В той тьме, где ему и место.
А потому она просто улыбается и идет к ним. Наблюдая, как светлеет взгляд Рона, как разглаживается лоб Гарри, и его поза становится более расслабленной. Джинни бросает на мальчишек взгляд и тоже немного расслабляется. Но этот взгляд. Гермиона уже давно выучила его. «Я-знаю-что-что-то-не-так» взгляд.
— Зачем тебя вызывала Макгонагалл? — спрашивает Гарри, когда подруга усаживается напротив, опуская тяжелую сумку на скамью. Девушка придвигает к себе только стакан с соком и делает глоток, смачивая пересохшее горло. Попутно кивает проходящему мимо старосте с Когтеврана, обдумывая ответ на вопрос Поттера. Вот только к тому времени, как Грейнджер открывает рот, собираясь обрушить на друзей новость, в этом уже нет необходимости.
Потому что со стороны слизеринского стола начинается гул. Не просто гул, а приветственные выкрики. Студенты в серо-зеленых галстуках начинают улюлюкать, а по залу проносится имя.
Его имя…
— Какого черта он тут делает? — пораженно спрашивает Рон. Гермиона поднимает на друзей глаза и прекрасно все понимает. Лишь хмыкает, но заставляет себя сидеть ровно и даже не оборачивается. Она знает, кого там увидит.
Кого не хочет видеть…
— Ну, собственно, поэтому и вызывала, — лишь бормочет староста девочек себе под нос, делая очередной глоток сока.
Долбанное сердце, прекрати так биться в грудной клетке. Мне больно. Больно. Больно!
Усмешка касается ее губ, пока гул от слизеринцев становится тише, хотя после и слышатся приветствия. И в этот миг ее друзья решают обратить на Гермиону внимание.
— Ты знала? — спросил Гарри с таким выражением, словно Грейнджер вот-вот признается в каком-нибудь предательстве. Девушка лишь тяжело вздыхает. И снова глоток. Ни воздух, ни сок ни черта не помогают.
— Только что узнала от Макгонагалл, — говорит Гермиона, заглядывая в глаза Поттеру. Сквозь стекла круглых очков он смотрит внимательно, сканирует ее взглядом. Будто бы это она притащила его в школу. Так и хочется воскликнуть, что гонец не виноват в плохих новостях. Да и вообще, новость-то она и не сообщила, по факту. Хотя, у нее еще есть шанс удивить друзей. Чем она и пользуется. Тут лучше. Как с пластырем. В одно движение. — А еще он назначен старостой мальчиков.
От выражений их лиц хочется засмеяться, вот только Гермионе вообще не весело. Совершенно. Абсолютно. Уже давно.
И в этот миг она чувствует. Чувствует, как затылок пронзает. Не от боли, нет. Но это чувство Грейнджер не спутает ни с чем. Она знает его. С первого курса. Так давно, словно вечность назад. Она знает, что
он смотрит на нее. Но не ведет даже бровью.
Повернись. Повернись. Повернись… Нет!
Внутренние демоны словно сходят с ума. Беснуются в ее теле. Хочется пошевелиться. Что-нибудь сделать. Кого-нибудь ударить. А лучше, кое-кого конкретного. Но нельзя. Нельзя. Нельзя.
Нельзя проявлять те эмоции, которые вызовут вопросы. Она не хотела вновь оказаться под их изучающими взглядами и врать им.
Врать. Врать. Врать. Потому что правда… Она так сладка и горька одновременно, что становится просто тошно.
— Повтори, — сипит Рон. Он белый, как лист, а Гарри не лучше. Джинни вроде держится молодцом, но ее глаза похожи на блюдца, а в них непонимание и даже страх.
— Рональд, умоляю, — обращается к нему Грейнджер и тянется за своим кубком, делая последний глоток. Но не проходит и пары секунд, как он вновь полон, и девушка снова подносит его к губам. — У меня и так голова раскалывается от этого всего…
— Но какого черта!..
— Понятия не имею, — в ее голосе четкость, расстановка и откровенная усталость, и друзья наконец обращают на это внимание. Да, они все еще удивлены, но теперь замечают ее реакцию тоже. Взгляд Гарри вновь теплеет. Видимо, Поттер понимает, что это надвигающийся на нее пиздец. Их он вряд ли затронет сильно. А вот по ней пройдется как следует. — Боже, у нас ведь потом зелья с ними совмещенные, — стонет Грейнджер, подавляя желание стукнуться головой об стол. Разочек. Со всей, сука, силы. А может и не раз. Да так, чтобы потом отправиться к Помфри. Ага. До конца года, блин. Мечты-мечты…
Только Джинни молчит. Молчит и смотрит. Сначала Гермионе за спину, а потом и на саму подругу. Словно что-то прикидывая в голове. А Грейнджер так и хочет заорать: «Прекрати!». Причем не только Уизли. Но она лишь поднимает взгляд, как бы спрашивая, но подруга лишь поджимает губы и качает головой, опуская взгляд в тарелку. Неужели пронесло?..
И это долбанное ощущение в затылке… Ну прекрати, пожалуйста.
А новость о том, что Драко Малфой вернулся в Хогвартс уже распространялась по замку, словно чума.
***
Гермиона еле выдерживает еще десять минут на завтраке. Сердце бьется, словно птица в клетке, что желает на свободу, голова раскалывается от взглядов и мыслей, а желудок сжимается, словно в желании избавиться от содержимого. Глотать тяжело. Это все походит на пытку. Медленную. Чертовски изощренную.
Подземелья встречают студентов своей мрачностью, прохладой и тишиной. Слизнорт в отличном расположении духа, улыбается входящим ученикам. Его глаза задерживаются на Драко, уголки губ опадают на миг. Но потом он подходит к блондину, кладет ему руку на плечо, что-то тихо спрашивает, а затем кивает и вновь спокойно улыбается. А вот Гермиона хмурится, отворачиваясь. Она не смотрит на
него. Нет. Задевает лишь периферийным зрением. Все внимание на Слизнорте. Ей бы спокойствие декана Слизерина.
Годрик милостивый, а ведь впереди два часа зелий. Но она справится. Других вариантов-то и нет. Остается просто сесть на свое место, разложить принадлежности, достать учебник и обратить свой взгляд на профессора. И не думать. Не думать о нем. Только Зелья.
Два. Гребанных. Часа!
И снова это ощущение. Зуд на затылке. Его взгляд и ее полное равнодушие. Да. Так правильнее. И скоро это пройдет. Пройдет и все тут. Потому что это прошлое. Старая история, которая осталась там… Вот только где именно?
Грейнджер закусывает губу.
На шестом курсе, за пару часов до нападения Пожирателей? Когда он нагнал ее посреди коридора, подхватил под руку и повел в лишь ему известном направлении. Гермиона потеряла счет поворотам и лестницам, прежде чем оказаться в укромном месте и даже не успела задать ни одного вопроса. Его губы нашли ее. Грубо. Жестко. Отчаянно… Слишком внезапно. Пока не кончился кислород, а она не потеряла ориентиры. Врываясь языком, заставляя прижиматься ближе и стонать от ощущений. Ведь их могли застать в любой момент. Но тогда он будто наплевал на все это. Словно тайна их связи была слишком неважна.
— Драко…
Девушка прикрывает глаза, чувствуя, как сердце вновь сжимается от боли и наворачиваются слезы. Она прикрывает веки, выпуская из легких воздух. Слишком тяжело. Громко.
Пожалуйста. Только не сейчас. Это слишком…
— Мисс Грейнджер, вы в порядке?
Голос Слизнорта врывается в ее поломанную вселенную, словно он кричит в рупор, а не обеспокоенно спрашивает, направив на нее внимательный взгляд. В классе становится чертовски тихо. И все смотрят.
— Да… Простите, — голос хриплый, но она произносит эти слова твердо, стараясь игнорировать взгляд Гарри, который сидит рядом.
— Уверены? Вы очень бледны. Может быть сходите к мадам Помфри? — да! Да, черт возьми! Желание покинуть класс такое сильное, что хочется подскочить и выбежать из него, но девушка лишь качает головой и выдавливает улыбку.
— Все хорошо, профессор. Простите… — за что она извиняется, даже сама не догадывается. Но студенты начинают опускать глаза в свои учебники, Слизнорт удовлетворенно кивает, но в его взгляде все еще можно прочесть легкое беспокойство.
Гермиона замечает макушку Рона, что скрывается за фигурой Гарри. А вот Поттер не ведется. Он все так же пристально смотрит. Его не убеждают ее улыбка и слова. А потому девушка лишь делает глубокий вдох, вновь прикрывая веки.
— Просто устала, — произносит шепотом. Гарри слышит ее слова, но наклоняется ближе, чтобы она смогла разобрать тихий ответ.
— Это из-за Малфоя?
Гермиону пробирает озноб, а мурашки бегут вдоль позвоночника. На секунду ее сознанием овладевает паника, которую приходится гасить резко и с размаху. Словно загоревшуюся тряпку. Пиная со всей дури и убеждаясь, что она больше не тлеет даже.
А потому она открывает глаза лишь через миг. Слушая голос преподавателя по Зельям, пытаясь вникнуть в материал и понимая, что ей это даже удается. Дело за малым — постараться сохранить концентрацию еще… Мерлина ради, час и сорок пять минут!
— Мне его только для полного счастья не хватало, — ворчит девушка, протягивая пальцы к перу и аккуратно погружая кончик в чернильницу. Гарри лишь усмехается на слова подруги, кладет свою ладонь на ее и слегка сжимает.
— Все будет хорошо…
Нет. Не будет. И ей даже не нужно быть прорицательницей, чтобы утверждать это со всей уверенностью. Но для лучшего друга она лишь кивает. И снова эта улыбка. Сплошь фальшивая, кажется, как и сама Грейнджер. Потому что от настоящего уже ничего не осталось. Она пропиталась этим. Зарывая себя все глубже и глубже, без возможности что-либо исправить.
Гермионе удается сосредоточиться на лекции. Она что-то пишет, даже запоминает, подсказывает Гарри, который отстает немного. Удивительно, но учеба всегда могла придать ей немного сил. Словно в мозгу находился переключатель. Правда, ненадолго.
До тех пор, пока взгляд Драко вновь не ощущается на затылке. Словно издевательство, ей богу. Зачем он это делает? Мучает ее. Подставляет. Заставляет думать-думать-думать.
Вспоминать.
Ведь ничего уже не изменится. Это было понятно давно. Еще с той ночи в Малфой-Мэноре. Когда смех безумной Беллатрисы стучал у нее в ушах, хотя ненормальная давно отправила свою пленницу в подземелья. Когда боль разрывала тело, хотя действие Круциатуса уже закончилось. Когда слезы просто текли по ее вискам, пока она гипнотизировала взглядом каменный потолок.
Звук открывшегося замка сначала прозвучал словно приговор. Гермиона помнила, как прикрыла глаза, слушая шаги своего палача. Вот только никак не ожидала, что ее смерть будет нежно касаться холодными пальцами щек, словно не веря в увиденное. И когда девушка разлепила тяжелые веки и встретилась с безумным взглядом серых глаз, она вновь заплакала. Всхлипнула, как маленькая, скривила губы, чувствуя новый поток слез. А затем ее тело сотряслось от рыданий. И тогда Гермиона почувствовала запах.
Его запах. Потому что картина мира резко перевернулась, и она оказалась прижата к его груди, утыкаясь носом в мелкую вязь черного свитера, чувствуя, как пальцы Драко зарываются в ее грязные растрепанные волосы.
— Прости…
Это слово преследовало ее в ночных кошмарах. Слово, повторяющееся вновь и вновь, и дрожь, что сотрясала его тело. Пальцы словно помнили, как впивались в широкие плечи. Отчаянно, словно в надежде разорвать ткань к чертовой матери. Словно это могло ее спасти.
Хотя… Спасло ведь.
Ведь это он освободил их. Сначала ее, потом и Гарри с Роном. И это была вещь, над которой Поттер и Уизли до сих пор ломали голову, хоть и оставались благодарными слизеринцу. Это была главная причина, по которой они выступали на суде в Визенгамоте в пользу его семьи.
А ей хотелось кричать.
Кричать-кричать-кричать! Правду. Ту самую, которая бы уничтожила их дружбу раз и навсегда. Но так хотелось…
Но девушка лишь сжимает пальцы на пере и продолжает писать. Периодически смотря на часы, начиная считать секунды, пока разум вновь не поглощает лекция, и Гермиона может забыться. Минут на десять. Затем все повторяется вновь.
Она чувствует, как Гарри поглядывает на нее периодически. Проверяет. Беспокоится. В такие моменты Грейнджер старается выглядеть максимально заинтересованной учебой. Неизвестно, насколько хорошо ей это удается. Поттер либо понимает, что лучше лишний раз подругу не трогать, либо она чертовски хорошая актриса. Одно из двух.
Когда звенит спасительный звонок, Гермиона чувствует, как напряжение покидает ее тело вместе с последними силами. Еще два часа занятий нумерологией, но это словно слишком далеко и нереально, а потому ничуточки не страшно. Ведь там не будет Гарри, Рона, Джинни…
Драко.
Она будет одна, в окружении посторонних, которые если и будут таращиться, то вряд ли долго. Септима Вектор не терпит невнимательность своих студентов. А потому плевать. Плевать.
Из Грейнджер выбивается тяжелый вздох. То ли облегчение, то ли усталость. А может и то, и другое.
Она не торопится. Собирает свои принадлежности медленно, желая слиться с толпой студентов вместе с Гарри и Роном. Чтобы наверняка. Чтобы не бежать впереди всех, но и свести к минимуму возможность любого диалога, встречи. Всего, что может обернуться катастрофой.
Которая собирается разразиться за их спинами, потому как между слизеринцами и гриффиндорцами вновь начинаются непонятные стычки. Кто-то кого-то задел, кто-то кому-то что-то сказал. И понеслось. Словно и не было войны. Словно они обычные дети. Словно всегда было так. Спокойно. Тихо. Нелепо.
Гарри и Рон переглядываются, а Грейнджер готова застонать в голос. Она знала этот взгляд. Что-то вроде «мы готовы вмешаться в любой момент». Герои, блин. Это уже что-то на уровне рефлексов, инстинктов. Защищать, пресекать.
Лезть туда, куда не нужно!
А потому она не стесняется чужих взглядов, когда встает, кладет ладонь на плечо Гарри и наклоняется так, что ее волосы касаются его щеки. Но делается это не для представления на потеху публике, а чтобы и Рональд тоже услышал:
— Пожалуйста, давайте не будем ни во что ввязываться? Прошу вас, ребята.
И этот тон. Редкость в ее исполнении. Что-то на грани мольбы. И выражение карих глаз этому вторит. Потому что Грейнджер понимает, что, если они влезут в разборки со слизеринцами, она не выдержит. Потому что
он не будет стоять в стороне.
Гарри и Рон переглядываются, а затем смотрят на нее и кивают. Гермиона может лишь благодарно улыбнуться, чувствуя ладонь Гарри на своих пальцах, что сжимается на миг в поддержке. А потому она сжимает свои в ответ, как бы говоря «спасибо».
Стоит их троице покинуть стол и попытаться влиться в поток студентов, как слышится голос Слизнорта:
— Мистер Малфой, попрошу Вас задержаться.
И Грейнджер готова расцеловать профессора в первый миг. Слишком вовремя. А еще не придется чувствовать его взгляд, проходя мимо. Не придется пытаться сделать отстраненный вид. Так она думает в начале. Пока не понимает, что Малфой двигается сквозь толпу.
Якобы выполняя просьбу преподавателя.
Она знала, что это все специально. Раньше, он бы просто ждал на своем месте, пока студенты покинут аудиторию и лениво бы пересек класс. Всегда. Ведь не в его привычке толкаться в толпе, тем более, идти на пролом. Хотя… Он и не идет.
Гермиона замечает, как студенты обоих курсов расступаются перед ним. Словно вода перед Моисеем. И неизвестно, чего больше в этом явлении. Презрения? Ненависти? Страха? Благоговения?..
В воздухе витает напряжение, ведь все знают о противостоянии Золотого трио и Драко Малфоя, вот только Гермиона не собирается играть на публику. С нее хватит. Хватит этих взглядов, шепотков в спину. Хватит!
Именно поэтому она даже не смотрит на него. Идет впереди Гарри и Рона, навстречу Драко, но, когда они проходят мимо друг друга, чуть поворачивает корпус.
Чтобы не допустить даже малейшего касания…
Почему-то от этого становится легче. От этого и того, как напряжение словно звенит. Будто кто-то провел пальцами по натянутой струне, звук прошел сквозь них, оставляя только вибрации в воздухе. А стоит прикрыть глаза, как тут же представляется его образ. То, как он недовольно сжимает губы. То, как он напрягается, из-за чего черты лица становятся словно острее. И это тоже приносит удовольствие.
Эгоизм в чистом виде. Страдания в одиночку как-то надоели.
А за спиной тишина на миг. Словно все почувствовали это. Вот только сказать никто ничего не сможет. Никто ничего не докажет.
Гермиона проходит мимо трио «Паркинсон-Забини-Нотт» и натыкается на внимательный взгляд последнего. Словно изучающий, сканирующий. Брюнетка привычно кривит губы, но ничего не говорит, лишь хмыкает и отворачивается. А вот Забини… Взгляд этих черных глаз не читаем и это наводит легкий ужас. Он словно знает все и не знает ничего. Лицо непроницаемо. Равнодушно.
К черту их!
Пусть носятся со своим героем дня, главное, чтобы никто не приближался к ней. Оставьте ее уже в покое, наконец. Прекратите сверлить взглядом, словно вы знаете все. Нихера вы не знаете! Не надо жалеть. Не надо кривить губы. Не надо фальшиво улыбаться. Не надо опускать взгляд, зная, что Гермиона может увидеть там слишком много!
Бесит-бесит-бесит!
Друзья догоняют ее через миг, начиная болтать о всякой ерунде. С головой накрывает шум, стоящий в холле. Будто бы собственные мысли сбивает от потока голосов и смеха. Становится легче дышать, когда личные демоны Гермионы Грейнджер затыкаются. Берут передышку. Но вот надолго ли…
***
Ее отпускает на нумерологии. Усталость накрывает так, что перо еле шевелится в руках, но задачи решаются, словно на автомате. Сказывается многолетний опыт зубрежки и вдалбливаний в собственную голову знаний.
Профессор Вектор посматривает на Грейнджер с настороженностью. Это раздражает, но и только. Нет этого проклятого зуда от чужого взгляда, нет сочувствия. Септима Вектор - как и ее числа. Прямая, не делающая поспешных выводов, не поддающаяся на эмоции. Изучение, расчеты, анализ, и только потом выводы.
И, наверное, только это помогает Гермионе пережить два часа нумерологии, даже ответить пару раз на заданные вопросы, решить все задачи, а после звонка спокойно собраться и покинуть класс. И этот легкий налет фальшивого умиротворения смывает волной нервозности, когда взгляд карих глаз падает на пару старост с Пуффендуя, которые проходят мимо и приветственно кивают. А Грейнджер понимает. Понимает и готова застонать в голос. Долбануться пару раз о каменную стену. Ведь впереди ее ожидает собрание старост…
На миг кажется, что она не выдержит. Будто бы дошла до точки, до самого своего предела. И снова вернулась боль в висках. И снова завыли демоны в душе. Ненадолго же их хватило. И снова мысли. Снова страх. Страх, что все узнают, догадаются. Страх, что их секрет вылезет наружу. Страх…
перед ним.
Она боится его? Или его взгляда? Его влияния на нее? Ведь помнила, как вырывался из легких воздух, стоило ему прикоснуться. Помнила, что ни о чем больше думать не могла. Везде был Малфой. В мыслях, перед глазами,
под кожей…
Даже когда его не было рядом. Даже когда казалось, что то страшное чувство, о котором нельзя говорить, полностью вымещала ненависть, она все равно не могла. Не думать о нем, забыть его,
отказаться от него…
Почему? Почему он был так глубоко в ней? Что было в нем такого? Ведь она уже влюблялась. Познавала это чувство. Но это не было столь всепоглощающе. Когда не остается пресловутого «я». И за это она ненавидела себя больше всего.
Ненавидела и упрямо топала на пятый этаж. Туда, где была комната для собрания старост — маленький старый класс, который давно не использовался по назначению. А потому он стал убежищем для них. Для нее. Немного переставив парты, они сделали некое подобие кабинета. И именно тут Грейнджер периодически пряталась от своих друзей, предпочитая молчаливых «коллег», которые приходили сюда, чтобы оградиться от шума гостиных и заполнить документы.
Войдя в кабинет, Гермиона невольно обвела взглядом присутствующих. И постаралась незаметно выдохнуть, чувствуя, как тугой узел, сковавший органы, расслабляется. Присутствовали все, кроме
него. Временная передышка, которая была необходима. Но, бросая взгляд на часы, висящие на стене, девушка хмурится: собрание должно начаться с минуты на минуту. Неужели он решил отказаться от поста старосты? Робкая надежда и разочарование боролись в ней одновременно, внося в неспокойную душу новый сумбур.
Грейнджер проходит в глубь кабинета, стягивает с плеч мантию, как и многие, оставаясь в школьной блузке, галстуке и юбке, ставит сумку на «свой» стол, вытаскивая нужные документы, и проходит к доске, привлекая внимание всех присутствующих легким покашливанием.
Ее взгляд невольно останавливается на Забини и Гринграсс, которые сидят у самого входа и о чем-то перешептываются. Мысли девушки вновь возвращаются к тому, о ком думать совершенно не хочется, но лишь на миг. А после она протягивает Блейзу стопку документов и просит передать их дальше, оставив у себя пару экземпляров. Все сухо, четко и по делу.
И мулат не кривится, ничего не отвечает. Делает так, как говорит Грейнджер, с ленцой и равнодушием просматривая документы.
— С понедельника начинается патрулирование школы. Первые три этажа остаются за Филчем, остальные наши. Четких указаний нет, поэтому если у кого есть предпочтения, распределяемся по этажам. По понедельникам, средам и пятницам патрулируют старосты, в остальные дни…
И она говорит. Говорит, говорит, говорит. Полностью погружаясь в это, выдавая информацию, отвечая на вопросы, вступая в возникающие дискуссии. Конечно, начались споры и борьба за этажи. Всем хотелось оторвать лакомый кусочек в виде полупустого восьмого этажа, и никто не хотел соседствовать с Филчем и его любопытной кошкой. А еще различные подколы на тему желания загрести побольше студентов с недружественных факультетов, или же, наоборот, взять под контроль этаж со входом в родные спальни.
А демоны снова затыкаются, но лишь притихают, чтобы вовремя укусить, да побольнее…
Такие минуты вновь возвращали Гермиону в этот мир. Тихий. Спокойный. Отрезанный от всего мира и прошлого. От пережитых ужасов. От утрат и потерь. Тот мир, где кажется важным, какой этаж патрулировать, выполнение домашнего задания, победа в матче по квиддичу.
И это даже вызывает легкую улыбку…
Ровно до тех пор, пока дверь в кабинет не открывается, являя на пороге Драко Малфоя. В аудитории тут же повисает тишина. Гермиона краем глаза замечает довольные ухмылки Гринграсс и Забини, и впервые смотрит на
него. Прямо. Без уловок. Встречает его такой же прямой взгляд, и на миг тишина кажется тотальной. Словно нет ни класса, ни старост, ни школы.
Ни-чер-та. Все перестает существовать, и девушка помнит эти ощущения.
Только он.
Его кристальные глаза цвета ртути. Завораживающие. В них слишком много и сразу. Всего того, что Грейнджер хочет ощутить, понять. Что ненавидит и не принимает. И от этого она чувствует, что начинает задыхаться, но просто не позволяет себе.
Нет! Только не в этот раз!
Тихий выдох выдает в ней раздражение. Они молчат, а все присутствующие словно затаили дыхание. Ждут представления. Ее слов. Очередной ссоры между Золотой девочкой и Принцем Слизерина. Не дождутся.
В какой-то момент, Гермиона отворачивается, разрывает этот зрительный контакт и окидывает класс внимательным взглядом. Кому-то неловко, кому-то плевать. И последним огромное спасибо. Вот только это не помогает. Нихера не помогает. Особенно, когда за ее спиной раздаются шаги. Четкие. Выверенные.
Один. Два. Три. Четыре. Пять. А демоны воют внутри нее, чувствуя, как Малфой останавливается за спиной.
Посмотри. Посмотри. Посмотри… Нет!
Стоит шагам утихнуть, Грейнджер понимает — теперь все пялятся в одну точку, словно пронзая ее насквозь, чтобы поглазеть на блондина. Теперь она больше не пустое место. Хотя… Скорее, аксессуар для Драко Малфоя.
Но это даже и к лучшему. Их внимание ее не интересует. Скорее раздражает и вызывает желание послать всех к черту. Но вместо этого в легкие врывается соизмеримый по температуре с огнем воздух, а сухие губы произносят:
— Тогда оставляем патруль седьмого этажа за Когтевраном, а четвертого за Слизерином, — ни те, ни другие этим не довольны, но не пошли бы они к черту?
Их недовольные физиономии словно бальзам на душу. Еще одна маленькая крупица чего-то хорошего в этом адски паршивом дне.
— Списки патрулирующих нужно будет предоставить завтра, — старосты вновь недовольно переглядываются. И снова — плевать. — Все вопросы к Макгонагалл. Она хочет увидеть их у себя на столе до семи часов вечера завтрашнего дня, чтобы утвердить кандидатуры. Если что-то будет не так, у вас останется время для внесения изменений, — кажется, весьма простая мысль и логическая цепочка доходят до присутствующих, потому что недовольных становится меньше. Разве что Гринграсс по-прежнему морщит свой бледный аристократический нос, который так и хочется расквасить о деревянную поверхность.
Фу-у-ух… Спокойнее. Воплощение в жизнь этой маленькой мечты точно пройдется по Гермионе катком в виде большей ненависти слизеринцев, снятия с должности и выговора от директора, нового декана Гриффиндора и Слизнорта. Нет, блондинка того точно не стоит.
— На этом все! — собственные слова звучат как приговор. Потому что она не может просто сорваться с места, побежать через комнату, схватить вещи и выбежать из класса. Нет. Она не сдастся. Не ему. Не будет унижаться и показывать свой страх.
Поэтому ждет, пока несколько человек начнут переговариваться. Слизеринцы поднимаются первые, и, после взгляда на своего «предводителя», покидают собрание. Дафна хватает Блейза под руку, под немного раздраженный взгляд мулата, и, усмехнувшись, тихо что-то ему говорит перед тем как покинуть аудиторию.
За ними следуют старосты Гриффиндора, кивая уже Гермионе. Парвати успевает сказать что-то вроде «Обсудим все в гостиной?». Грейнджер легко кивает ей, стараясь не выдавать собственного напряжения, и даже выдавливает из себя слабую улыбку. Какую по счету за последние несколько часов?
Дышать сложно. Проводив глазами «красно-золотых», она отходит от доски, на которой сделано всего пара записей, и идет к месту, где оставила вещи. Старается все делать плавно, ощущая этот чертов взгляд в спину.
А демоны все воют и воют…
Тишина наступает практически внезапно. Пока она подходит к своим вещам, складывая в несколько раз мантию и заталкивает нужные бумаги в сумку, старосты Пуффендуя и Когтеврана практически одновременно покидают класс. И впервые она напрягается всем телом при нем. Чувствуя, что он замечает.
Продолжает изучать, сукин сын. Все так же молча. Так и хочется завопить, чтобы он отвернулся и убирался к черту. Вот только Грейнджер знает, что это бесполезно. Лишь молится, чтобы Малфой, поняв ее настрой, не стал настаивать на своем. Что-то похожее на сказку. Но парень не двигается, молчит, и это вселяет надежду.
Слегка трясущимися пальцами расправить лямку от сумки, закинуть ее на плечо. Сделать последний нормальный вздох, прежде чем резко развернуться и направиться к двери. Стараясь держать спину ровно, а на лице — маску безразличия. Чувствовать его взгляд, казалось бы, еще более прожигающий, но не смотреть.
Не-смотреть-не-смотреть-не-смотреть!
Гермиона чувствует невероятное облегчение, когда ее ладонь тянется к дверной ручке. Металл приятно холодит кожу, а внутри у волшебницы лишь одна мысль. Это ее маленькая победа. Когда давит на ручку и слышит щелчок. Когда чувствует легкий порыв, стоит слишком сильно дернуть дверь на себя… а в следующий миг судорожно вздыхает, потому что чертова дверь начинает жить своей жизнью и захлопывается у нее перед носом, щелкая замком.
Грейнджер лишь секунду непонимающе смотрит на деревянную поверхность, а после поворачивается к спокойному до чертиков слизеринцу, который медленно опускает волшебную палочку и прячет ее обратно в карман.
И так много хочется сказать. Выкрикнуть. Возмутиться. Но сил нет совершенно. Потому что она знает — все бесполезно и приведет к одному результату.
— Открой дверь, — срывается тихо и на удивление спокойно.
— Сначала мы поговорим, — и его взгляд. Такой уверенный, прямой. И тоже спокойный. Словно вот, Драко принял решение, уверился в его правильности и теперь всем следовало разгребать последствия этого.
Дерьмо!
Ну уж нет! Они через это уже проходили. Насколько ей помнилось, в прошлый раз все закончилось смертью одного из сильнейших волшебников столетия.
— Нам не о чем говорить, — и снова Гермиона буквально удивляется себе. Своему спокойствию. А еще тому, что демоны опять притихли в ожидании. Они завопят позже, когда почувствуют ее гнев. Грейнджер знает об этом. Она услышит их голоса в своей голове. Но пока перед ней стоял Малфой - в душе царила спасительная тишина.
— Есть, — его упрямство вызывает лишь новый виток раздражения. Эта уверенность напоминает ей Гарри. Если он во что-то уверовал, то пойдет напролом и до конца.
— Нет! — четко и громко произносит девушка, сжимая губы, когда слизеринец отталкивается от стены и делает шаг по направлению к ней. — Говорить нам не о чем, Малфой. Прекрати разыгрывать этот спектакль и открой чертову дверь! — последние слова она хочет прокричать. Прямо ему в лицо. Спокойствие исчезло так быстро, словно его и не было.
Приходится задрать голову, понимая, что с шестого курса он вырос. Стал выше сантиметров на десять, не меньше. А еще будто плечи стали шире. Но в остальном… Все та же идеальная линия скул и подбородка, чуть прищуренные серые глаза и бледная кожа. Легкая морщинка, что пересекает лоб.
— О чем нам говорить? — не выдерживает этого молчания Грейнджер. — О чем именно? Может, о том, как ты врал мне несколько месяцев? Нагло врал, глядя в глаза! — он слишком близко! Эта мысль буквально взрывает голову, и девушка сначала просто упирается ладонями в его плечи, а после отпихивает от себя, чувствуя, что ее захлёстывает эмоциями. Словно прорывает плотину, что была тщательно залатана. Сначала тоненькой струйкой, разрушая камень с обратной стороны, а после превращаясь в поток, что сносит, валит с ног всех вокруг. Да так, что не выдерживает и ударяет ладонями снова. Но парень лишь отшатывается, но не делает и шагу. — О чем ты хочешь поговорить, черт возьми?! Как просто воспользовался ситуацией? — и снова удар.
— Нет, — его тихий ответ и молчаливое принятие каждого удара, если их можно назвать так, бесит еще больше. Грейнджер чувствует, что хочет просто закричать. Без слов. Во всю глотку. Так, чтобы сотряслись стены, а в глазах Малфоя отразилось хоть что-то, кроме долбанного спокойствия.
— Как было забавно, верно? — она держится изо всех сил. Буквально выплевывает слова, чувствуя, как ладони сжимаются в кулаки. А голос снова скатывается до шипящего шепота. — Лгать, наблюдать, использовать!
— Нет! — снова тихо, но так пронзительно, что, будь она поспокойнее, то, скорее всего, замерла на миг. Но ее останавливают лишь пальцы, впившиеся в плечи. Сжимают крепко, но не причиняют боли.
— Почему тогда ты лгал?! — главный вопрос, что вырывается из самого сердца. Слова, что ураганом проходились по ее мыслям и душе, оставляя за собой выжженную землю. То, что было сложнее всего принять ей. — Почему не сказал правду?
— И как ты себе это представляешь? — хватка на плечах становится сильнее, а в глазах Малфоя настоящая буря. Цвет изменился, стал темнее. И она бы любовалась ими вечно, пытаясь заглянуть ему в душу, если бы была спокойнее. Но в ее состоянии это изменение отмечается лишь как факт. Словно кто-то поставил галочку в голове. — Как я должен был это сделать?
— Все просто! Открываешь свой аристократический рот и произносишь простые слова! — уже кричит Гермиона. Плевать, что услышат. В этот самый миг. Плевать на все, всех и вся. Есть только он. Тот, кто сводил ее с ума многие месяцы. Тот, кто являлся в кошмарах и сладких снах. Тот, кто может дать ей все ответы, закрыть этот гештальт и убраться из ее жизни восвояси.
Мечты-мечты…
— Нихуя не просто, Грейнджер! — Драко буквально рычит, еще пытается себя сдержать. Скорее всего под гнетом вины, что лежит на его плечах и давит. Давит так, что сложно держать спину прямо, но у него это каким-то чудом получается. Блондин встряхивает ведьму так, что рассыпается неряшливый пучок, а заколка, не выдержав, падает на пол с легким звоном. Вот только им плевать. — Как ты себе это представляешь? Что я должен был сделать? Передать тебе записку на лекции? Сказать где-нибудь в холле после завтрака? Или, может быть, стоило прерваться во время секса и сказать так, между делом, «а знаешь, я тут на каникулах стал Пожирателем смерти»?! — последние слова он буквально кричит, послав свою выдержку к хренам собачьим. Словно надеется до нее докричаться. Словно это поможет донести слова. Вот только следующая фраза Гермионы на миг сбивает Драко с толка:
— Да! — крик прямо в лицо. А ее глаза почти черные, ей дыхания не хватает, от чего дышит часто и рвано, словно бежала марафон. Пытается отпихнуть его руки, бьет кулаками в грудь, вот только бесполезно. Малфой не ослабляет хватку. — Просто сказать, Малфой.
Но он смеется. Смеется тихо, почти с ненавистью. И эта эмоция заставляет ее замереть и пораженно уставиться на блондина. Потому что это что-то вне ее понимания. Вне прописанного в голове сценария. Слишком больно, потому что даже знакомо. Вот только тогда он смеялся
искренне…
— Да, знаешь… мог бы, — признается, распахивая глаза. И вновь — никакого безумия. Лишь штиль и… облегчение? Да какого дьявола?! — Мог бы сказать. Схлопотать от тебя парочку заклятий, а затем отправиться в Азкабан. Мог бы, знаешь.
— Я бы…
— Что? Ты бы промолчала? Никому бы не сказала? — от его слов становится больно. Но это правда. Правда, которую двое знают наверняка. — И что дальше, Гермиона? — вздрагивает от звука собственного имени. Из его уст оно звучит слишком странно и слишком прекрасно одновременно. Тихо. Чуть хрипло. Сбивая спесь, выбивая дух. — Мы бы вдвоем придумали план, как мне и моей семье выбраться из этого дерьма и защитили Хогвартс? Вот только этот сценарий невозможен, — она вскидывается, открывает рот, чтобы возразить, но Драко ее перебивает. — Невозможен, Грейнджер. И ты это знаешь.
Да. Она знала. Всегда знала. Но чертовы чувства… Ее мысли со временем сформировали идеальную картинку, ту самую, которая была невозможна. Потому что этот мир — не сказка. А их жизнь не было про «долго и счастливо».
Гермиона чувствует, как слабеет хватка на плечах. Как длинные бледные пальцы сжимают не жестко, скорее нежно придерживая ее. Чувствует, как ломается что-то внутри. И влагу. Влагу, пробивающую себе дорожку на щеке. Немного щекотно.
А затем — легкое прикосновение подушечек пальцев к лицу. Родное, знакомое.
Желанное.
Гермиона поднимает взгляд и наконец видит. Видит новые эмоции в его глазах. Боль, смешанная с нежностью. И вина. Ее столько, что можно просто захлебнуться, в одну секунду погрузившись по самую макушку.
Вот только это лишь наваждение. Секундное. Ведь демоны не умолкли. Они дают о себе знать новым воем, и девушка делает шаг назад. Ведь его пальцы уже не держат, выпускают из этого кокона, а в глазах цвета грозового неба сожаление.
Слишком больно. Словно она вбирает его чувства в себя. Слишком неправильно, слишком отзывчиво.
Кричи! Кричи! Кричи! Она словно на американских горках. Слишком страшно от этих эмоциональных перепадов. И вновь тяжело дышать. И видеть его.
А потому она огибает Малфоя, понимая, что выйти из класса он ей не даст. Швыряет сумку на ближайшую парту, снося чьи-то писчие принадлежности и бумаги, и упирается ладонями в стол. Прикрывает глаза, старается дышать глубоко, медленно и слушает. Слушает. Слушает. Его дыхание, такое же сбитое, как и у нее. Собственное сердцебиение. И далекие голоса проходящих мимо класса студентов.
С остервенением смахнув слезы с щек, она облокачивается бедрами на парту, впиваясь пальцами в дерево, и смотрит на его напряженную спину.
— Хорошо, — произносит и ловит его немного удивленный взгляд через плечо. — На этом все? Я тебя поняла, рассказать ты не мог. Поняла, правда, — жмет плечами и наблюдает, как Малфой разворачивается и делает шаг. — Считаю, что говорить нам больше не о чем.
— Я так не считаю, — медленно проговаривает каждое слово, словно пытаясь загипнотизировать, сбить с толку, вот только не получается. Грейнджер вздергивает подбородок. Малфой останавливается так, что между их туфлями не остаётся и сантиметра. Напрягая ее. Потому что она видит дверь за его спиной, сбоку стоит стул и чисто теоретически у Гермионы лишь один путь отхода, который легко заблокировать. И это бесит.
— Плевать, — просто произносит девушка, чувствуя, что нервов не хватает. Нет, кричать она не будет. Просто сейчас состояние, когда бежишь от собственного страха. Потому что это инстинкт. Потому что это правильно. Однажды она уже точно так же стояла напротив него. Не двигалась. Поддалась искушению. И жалела об этом.
Нет.
— Нет.
— Да! — ей кажется, будто он хочет сделать шаг, потому выпрямляется и вновь пытается оттолкнуть. Только тщетно.
— Мы не договорили.
— Нам нечего больше обсуждать.
— Тебе станет легче, если ты просто спрячешь голову в песок, храбрая золотая девочка с Гриффиндора? — в его голосе смешались нежность и язвительность, и это пробирает. До мурашек. Они бегут вдоль позвоночника, заставляя сильнее сжимать зубы, чтобы не поддаваться глупым эмоциям, запертым в клетку.
— Ты видимо сошел с ума, если думаешь, что можно что-то изменить, — шипит Грейнджер. Малфой слишком близко. Не касается ее, но она чувствует. Его дыхание едва касается ее лица. А ухмылка растягивает бледные губы.
— Я сошел с ума намного раньше, — говорит он и в его голосе слышится грусть. Грусть весьма понятная. Потому что она свихнулась тоже слишком давно. — Тогда, когда поцеловал тебя в самый первый раз, — в протесте она словно машет головой, закусывает губу. В глазах мольба, чтобы он молчал, не продолжал, потому как ее глаза наполняются слезами. — Когда соврал впервые. И потом. Раз за разом… — он протягивает пальцы и пытается коснуться пряди, что упала на грудь, но Гермиона сжимается, отстраняется, как может, чувствуя, что отступать некуда. — Когда в последний раз поцеловал… Когда наставил палочку на Дамблдора. Когда начался этот ад, а это был ад, Гермиона, — его взгляд, пронизывающий насквозь, буквально пригвоздил к месту. На миг она задержала дыхание, смотря прямо ему в глаза, и полностью разделяя его эмоции. И правда. Ад. Словно другая жизнь. Словно ты проснулся от прекрасного сна и погрузился в кошмар. Или же все никак не можешь проснуться и вернуться в реальность и без того дерьмового мира…
— Тогда, когда услышал твой крик, — он срывается на шепот, почти свистящий, еле слышный, а девушка вздрагивает всем телом. Потому что тогда тоже думала, что не выдержит. Сойдет с ума от какофонии боли, смеха Беллатрисы и его взгляда, полного ужаса. — Он до сих пор в моей голове… Я должен был помочь.
— Ты бы не смог, — качает она головой. Это было как раз-таки тем, что она понимала. Прекрасно понимала. Почему он во время пыток лишь стоял в стороне. Об этом волшебница молилась, когда смотрела в его глаза. Чтобы он не наделал глупостей. И была искренне благодарна, когда Драко пришел позже.
— Я должен был!
— И мы бы все погибли! — упрямо восклицает ему. И снова столкновение взглядов. Карие глаза, почти черные, и серые — похожие на грозовое небо. — И ты это знаешь…
— Прости меня…
— Замолчи!
— Прости, — шепот куда-то в волосы, а она зажмуривается изо всех сил, вцепляясь в край парты так, что кажется, словно готова что-то сломать. Варианта два. Выдержит либо дерево, либо ее кости.
Девушка мотает головой, до боли сжимая губы.
— Прости.
— Замолчи! Не говори. Просто замолчи! — вскрикивает, чувствуя его пальцы. Они касаются напряженных костяшек, мягко, словно успокаивая.
— Почему? — вопрос риторический, не требующий ее ответа. — Потому что ты знаешь, что произнеси я это слово еще пару сотен раз, то ты сможешь меня простить, пусть и не хочешь этого делать?
Распахивает глаза, чувствуя внутри тугой узел и негодование. Потому что он говорит правду. Ведь наравне с той ненавистью, что разгорается в Гермионе, стоит подумать о блондине, горит еще одно чувство, о котором говорить страшно. Всегда было страшно. Ведь оно слишком опасно. Оно ее уничтожит. Девушка это знает.
А еще она знает, что желает. Желает произнесенных им слов. Еще и еще. И чтобы пальцы касались так нежно. И чтобы стоял рядом, позволяя вдыхать полной грудью и ощущать запах. Его запах. Одеколон. Мята. Сандал. Что-то на грани сознания. Тонко, но завораживающе.
— Я ненавижу тебя, — шепчут бледные губы, на что Драко лишь усмехается. Слабо, но все же. И отвечает:
— Я знаю, — так же тихо. И опасно. Склоняясь над ней в явном намерении, вызывая внутренний протест. Просто на чистом упрямстве. Просто потому что она не может вот так сдаться.
Отворачивает голову, слыша его хмык. Чувствует, как носом он зарывается в ее растрепанные волосы и делает вдох. И только от этого простого действия у нее подгибаются коленки, а в горле встает ком. И уже тогда она знает. Знает все наперед, но гордость и упрямство… Они еще живы в ней. Они еще борются за пропащую хозяйку. Заставляют вздрогнуть и попытаться отстраниться, но девушка в ловушке. В ловушке, когда пальцы скользят по виску, подцепляют прядь волос и отводят за спину. Когда он лбом упирается в ее, шепча что-то на грани слуха. Но сердце Гермионы грохочет так, что не слышно ни слова.
И когда Малфой слегка наклоняет голову, касаясь губами чувствительного местечка за ухом, наверняка ощущая бешеный пульс девушки, Грейнджер вздрагивает. Ее позвоночник вытягивается дугой от легкого касания. И в этот миг мир словно приходит в движение. Словно Драко не выдерживает и не может сдержать собственные порывы, слушая ее хриплый выдох в ответ. Свободная рука касается бедра и слегка подсаживает на парту, чтобы девушка была ближе. Губы впиваются сильнее, требовательнее. Наверняка оставляя красный след за собой. А Грейнджер понимает, что ее накрывает. От простого касания. От того, что казалось потребностью. От того, без чего было сложно представить ее мир целостным.
Чувствует, как его рука скользит по бедру, тянет за собой ткань юбки, но не стремится проникнуть под нее. В какой-то миг его ладонь ощущается на пояснице, а мужское колено раздвигает девичьи, вклиниваясь между ними и ощущаясь слишком хорошо.
Правильно.
Когда вторая ладонь скользит по шее, очерчивает линию скул, а пальцы касаются губ, Грейнджер понимает, что сопротивляться не может. Драко заглядывает ей в глаза так, словно прося разрешение. Словно желая убедиться, что она еще рядом. Что она
его. И видит то, от чего в его глазах Гермиона видит легкую дымку облегчения. Видит, как сковывающий его страх отступает. А бледные губы пытаются произнести пресловутое «прости», но девушка, быстрее чем может осознать, накрывает их своими пальцами. Малфой замолкает и что-то ищет в ее взгляде, а после… Она чувствует легкое касание языка к подушечкам пальцев и дыхание перехватывает.
Помнит. Помнит. Помнит.
Воспоминания в голове танцуют ламбаду, подкидывая картинки. Все, что сжирало ее изнутри долгие месяцы. Все, что причиняло боль. Что скручивало внутренности в тугой узел, не давало спать, есть, думать даже… И он видит. Видит это в карих омутах. Видит и чувствует ее боль. Знает ее. И от этого обоим хочется кричать, выть. От бессилия, от собственных чувств. Потому что, как ни старались, повелись. Вкусили. А теперь просто не могли отказаться. Остановиться. Оставить все позади.
Он понял это еще в Малфой-Мэнор.
Она лишь в эту секунду…
Грейнджер рвано вдыхает, и Малфой ловит этот миг. Впивается в ее губы, подавляя собственный стон. Глубоко, жадно, до боли и нехватки дыхания. Словно это потребность. Словно необходимость. Словно сейчас его жизнь прервется, и он хотел бы, чтобы этот поцелуй был последним, что он запомнит.
Пальцы в каштановых волосах сжимаются сильнее, ладонь давит на поясницу, прижимая ближе. Гермиона не сдерживает тихого стона, чувствуя его дрожь. Откликаясь на поцелуй. Раздвигая губы, позволяя его языку делать все, что вздумается. Чувствуя, как внизу живота все сводит сладкой судорогой. Такой естественной рядом с ним и такой далекой. Словно это было много лет назад.
Потребность в нем.
— Малфой… — срывается шепотом с ее припухлых губ, стоит ему оторваться от них. Влажные, покрасневшие, приоткрытые. Слишком большое искушение. И он не сдерживает себя. Впивается в них вновь, чувствуя прикосновение холодных пальцев на шее и плече. Грейнджер зарывается в светлые волосы, проводит ногтями, слегка нажимая и слышит звук, который всегда сводил ее с ума. Тихий рык прямо в губы сотрясает тело. Проходит какой-то дикой вибрацией, находя в ней свой отклик. От чего ее пальцы впиваются сильнее. Колени сжимают бедра.
— Блять, — выдыхает Малфой, когда кислорода катастрофически не хватает. До звездочек в глазах. Тяжело дышит и смотрит на девушку, которая тоже пытается восстановить дыхание, не открывая глаз. И это его бесит. Он был слишком далеко и долго от нее и сейчас хотел всего и сразу. — Посмотри на меня, — голос хриплый, тихий, срывающийся. Но она слышит. Гермиона с трудом разлепляет веки и встречается с ним взглядом. Читая в нем все. Потребность. Нежность. Желание… — Я больше не совершу той же ошибки, — внезапно говорит Драко. Тон слишком серьезный, но волшебница по глазам видит, что это словно вырывается из него. Словно необходимость произнести, иначе эти слова разорвут изнутри. — Я не потеряю тебя больше. Не причиню боли. Не отпущу… Я все исправлю, — он выдыхает, словно ему больно от собственных слов, и упирается своим лбом в ее. — Прошу тебя…
— Драко…
И его имя из ее уст, словно триггер. Словно катализатор. Спусковой механизм. Парень больше не сдерживается, вновь впивается в ее губы. А Гермиона чувствует. Чувствует слезы в уголках глаз. Как сердце пробивает грудную клетку, как дрожат его пальцы, стоит ему нервным движением выдернуть ее блузку из-за пояса юбки и прикоснуться к коже живота. Трепетно. Нежно. Проводя по линии ребер и лишь задевая край бюстгальтера, заставляя желать большего.
— Драко! — стонет ему, прежде чем притянуть и впиться в его губы самой. Грязно, влажно, жадно. Капитулируя окончательно. Принимая поражение. Пусть даже собственную ничтожность. Не может. Не может без него. Без касаний, без запаха, без губ. Поцелуев. Его присутствия рядом. Чувствует, что умирает рядом с ним, но без него… Словно нет души, словно существование настолько бессмысленно, что впору выйти в окно.
Гермиона не понимает, когда он успевает расстегнуть ее блузку. Лишь чувствует легкую прохладу, прежде чем его пальцы сдвигают бюстгальтер вниз, чуть сковывая движения и оголяя грудь окончательно. Малфой отрывается от ее сладких губ и смотрит, готовый застонать только от зрелища, как розовые соски твердеют от холода и возбуждения.
Грейнджер вскрикивает, ощущая его губы на себе. Как они сначала сжимают чувствительную плоть, а затем слегка прикусывают твердую горошину соска. А пальцы в это время теребят второй.
Отклоняется назад, оказавшись полулежащей на парте, но лишь чтобы было удобнее. Лишь чтобы чувствовать лучше. И у нее выходит. Когда парень облокачивается локтем на стол и прижимается к ней пахом.
Лоно сводит новой сладкой судорогой от ощущения его вставшего члена сквозь ткань. Девушка протяжно стонет, откидывая голову и чувствуя его улыбку. Бесящую до невозможного. Но так ему идущую. А потому лишь закусывает губу, сдерживая порыв.
Чувствует, как Драко отрывается от ее груди. Ненадолго и недалеко. Губы касаются ключицы, зубы прикусывают тонкую бледную кожу, оставляя вереницу следов. Поднимаясь выше и шепча ей на ухо:
— Моя сладкая девочка… Нетерпеливая.
Но Грейнджер знает, что это их общий порок. Потому как стоит ему прижаться к ней пахом и сделать пару фрикций, их стоны смешиваются воедино, а губы соединяются в новом уносящем от реальности поцелуе.
Ее дрожащие пальцы тянутся к пуговицам сначала на пиджаке, а затем на черной рубашке. Никакой мантии и галстука факультета. Жесточайшее нарушение школьного дресс-кода. Так и хочется сказать:
минус десять очков Слизерину. Но эту рубашку Грейнджер ненавидит не поэтому. А из-за мелких пуговичек, которые все никак не хотели поддаваться. А блондин лишь улыбается ей в губы, раздражая сильнее. Ровно до тех пор, пока ее пальцы не касаются его кожи. Она чувствует, как он замирает на миг, сглатывает и распахивает глаза. В них столько желания, что от этого сносит башню.
Она слегка сгибает пальцы, проходясь ногтями по коже, вырывая из него судорожный вздох. Сжимает крепче бедра, второй рукой вцепляется в широкие плечи, чувствуя, как он держит их навесу. Ведь оба хотят так. Кожа к коже. Так желанно именно это сейчас.
А потому он впивается пальцами в ее бедра, прижимая до невозможного, до сладкой боли. Имитируя движения, наслаждаясь тем, как непроизвольно сжимаются девичьи пальцы, закрываются глаза и приоткрывается рот.
— Драко… — просьба, мольба или приказ? Неважно. Но когда она произносила его имя таким тоном, он готов был кончить на месте. Не вынимая член из штанов, не врываясь в нее. Позорно, по-детски, но было плевать.
Его пальцы вклиниваются между ее бедер, проходясь по ткани трусиков и испытывая удовлетворение. Чертовски мокрая и горячая.
Его.
И Гермиона стонет. Стонет, когда только чувствует легкое прикосновение через ткань. Чувствует, как парень давит на чувствительную плоть и проводит пальцами вверх-вниз. И сознание плывёт. Хочется умолять, просить, кричать. Но лишь бы Драко не медлил.
— Ты такая влажная, — шепчет он ей на ухо, пробираясь под ткань и вводя в нее сразу два пальца.
— Драко! — Грейнджер впивается изо всех сил в его плечи, понимая, что иначе просто упадет. Ее бедра на самом краю. Чертовски неудобно и так неважно в этот миг. Ее глаза закрыты. Но девушка чувствует его напряженное дыхание у виска и воображение дорисовывает все остальное, пока длинные пальцы уверенно двигаются в ней, вырывая новые стоны.
— Такая чертовски горячая, — хрипит в ухо, не в силах сдержать собственный голос и эмоции. И это подстегивает Гермиону сильно. Но мир исчезает, стоит большому пальцу начать давить на клитор. — Блять, как ты сжимаешься…
Девушка хнычет, а в ней борются два чувства. Мольба. Не останавливаться и войти в нее членом. Твердым. Большим. Наполнить ее. Вот только из горла не вырывается ни слова. Только стоны и всхлипы. И ей хорошо. До звездочек перед глазами. Так чертовски. И приходит осознание, насколько ей его не хватало. Насколько она была зависима от его присутствия, прикосновений, запаха. Того, что проникает в ее легкие с каждым вздохом, раздирая изнутри.
Гермиона протягивает руку и накрывает его член ладонью сквозь ткань школьных брюк и слышит, как Малфой шумно выдыхает. Ей недостаточно. Пальцы дрожат под его напором. Она продолжает сражаться с пряжкой ремня. Выдыхает ему в губы, когда ей удается проскользнуть за пояс штанов, под ткань трусов и сомкнуть пальцы вокруг его плоти.
— Блять, Грейнджер, — и это заставляет ее улыбнуться. Но в следующий миг улыбка пропадает. Ее сменяет растерянность. Когда парень резко отстраняется, отнимая от девушки руки. Она удерживается лишь потому что успевает ухватиться одной рукой за его плечо. Непроизвольно продолжает движение по члену, размазывая выступившую смазку, лишь усиливая нажим, вырывая из парня стон. — Ты меня убьешь, — шепчет он, стягивая с ее бедер белье и отстраняя девичью руку от паха.
Грейнджер смотрит. Смотрит, как он спускает брюки вместе с трусами, его ладонь проходится по всей твердой длине и чувствует, как внутренние мышцы сокращаются, словно в предвкушении.
— Драко, — то ли стонет, то ли шепчет, вскидывая голову. Блондин целует подставленные губы, но не так, как прежде. Словно утолил первый голод, а теперь наслаждается самим процессом. Неторопливо, нежно. Словно успокаивая, лаская языком, углубляя и подавляя вскрик, когда входит в нее одним медленным движением. Сжимает ее в своих руках, не давая отстраниться. Застывая лишь на мгновение и делая первый толчок.
Гермиона осознает, что пропала. Просто провалилась в бездну, а мир… Пусть катится к чертям. К тем самым, что давно заткнулись и отступили в самые темные уголки ее души.
Девушка стонет с каждым толчком, ощущая всю его длину и твердость, непроизвольно сжимаясь и слушая, как хорошо ему. Ответный стон ей в губы. Но парень не отстраняется. Лишь двигает бедрами.
Снова. И снова. И снова.
Грейнджер чувствует, как исчезают пальцы из ее волос. Чувствует, как он тянется в карман пиджака. И ее мозг отказывается понимать это действие, пока его губы не отстраняются, а девушка сквозь приоткрытые веки видит волшебную палочку, которой Малфой накладывает заклинание от подслушиваний.
— Не сдерживайся…
Блять, прошу. Хочу слышать тебя, — шепчут его губы, а Гермиона отпускает себя. Откидывает голову, подставляя под жесткие поцелуи и укусы шею и стонет в голос. А Драко готов поклясться, что это самые красивые звуки, что он слышал в своей жизни. От которых сжимается внутри все. Когда он понимает, что если услышит снова, то кончит сразу же, не доведя ее до разрядки.
Но обычные стоны не идут ни в какое сравнение с тем, как вырывается его имя. Хрипло, с надрывом. Со взглядом кажущихся черными глаз, сквозь приоткрытые веки.
— Драко! — она чувствует, что слишком близко. Его отсутствие рядом на протяжении долгих месяцев делает свое дело. Девушка подступает к разрядке слишком близко. И Малфой осознает, что она заберет его за собой.
Он двигает бедрами, прижимая ее к себе. По комнате разносятся шлепки их бедер друг о друга, нетерпеливые стоны и влажные звуки, доказывающие ее желание. Те, от которых она вечно смущалась и краснела раньше. Но сейчас плевать. Он и так знает о ее желании. О ее потребности. О ее принадлежности. Что это лишь его. Для него. Ни для кого другого. Она знает, как это стало важно для Драко и как это сводит его с ума.
Гермиона вцепляется пальцами в его волосы и хнычет прямо в губы, чувствуя, как Малфой начал двигаться быстрее.
— Я сейчас…
— Я знаю, — хрипит ей в губы, прикасаясь короткими рваными движениями. Не позволяя углубиться, словно подталкивая к краю и не позволяя найти в нем спасение. Наслаждаясь выражением ее лица при каждом стремительном толчке. Наблюдая, как трясется ее грудь, такая манящая, что хочется облизать губы и припасть к ней, но он останавливает себя.
Позже. Сосредотачивается на собственных движения, переплетает их пальцы и тянет девушку назад, укладывая на спину и не давая прикрыться от жадного взгляда.
При первом толчке Грейнджер вскрикивает. Меняется угол проникновения и ее ощущения словно обостряются, а Малфой может войти еще глубже. Оргазм словно отступает на шаг, а затем приближается вновь со вторым, третьим, четвертым толчком. Она чувствует, как узел внизу живота сжимается, как подгибаются пальцы на ногах.
Гермиона смотрит ему в глаза. Наблюдает, как словно заострились черты лица. Как капелька пота стекает по виску. Хочется прильнуть ближе. Прижаться всем телом. Подстроиться под его ритм, двигаться с ним в унисон. Прижаться губами к скуле, щеке, шее. Оставить метки, подобно тем, что он оставляет на ней. Чтобы он вновь принадлежал только ей…
— Драко, — вырывается на выдохе. Он скорее читает по губам, чем слышит ее. Отпускает сжимающие его пальцы и вцепляется в бедра, делая проникновение более жестким, удерживая девушку неподвижно. Она вновь протяжно стонет, прикрывает ладонями лицо и извивается в его руках, то ли пытаясь насадиться на член сильнее, то ли отстраниться вовсе. Но Малфой чувствует, насколько она близко, как сильно сжимает его внутри, а потому меняет темп и почти сразу чувствует, как ее накрывает.
Гермиона задыхается в моменте. Не может вскрикнуть, застонать, даже вздохнуть. Чувствуя, как трясет ее тело, как оргазм накрывает, словно волна. На периферии слышит его стон и едва ощущает капли на своем животе.
Чувствует тепло его тела. Он не брезглив. Плевать, что и сам может испачкаться. Просто прижимается к ней торсом, даря ощущение защиты, приятную тяжесть и тепло. Позволяя зарыться пальцами в жесткие волосы на затылке и почувствовать, как он прижимается лбом к ее скуле и тяжело дышит ей в шею.
И сколько времени проходит так - не знает ни он, ни она. Они просто лежат, без желания возвращаться в этот чертов мир, где будут проблемы, где будут трепаться нервы. Косые взгляды, головная боль.
Гермиона ничего из этого не хочет. Она желает лишь, чтобы полог тишины не спадал. Хочет закрыть глаза и продлить эти мгновения до конца года. Заснуть и проснуться лишь в июне.
Мечты-мечты…
Драко приходит в себя первый. Приподнимается на локтях, нежно проводит пальцами по ее волосам, лицу, смахивая непослушные пряди. Мягко улыбается, словно все так, как и должно быть.
А разве нет?..
Но когда Малфой хмурит брови, а на его лбу пролегает морщинка, Грейнджер напрягается вместе с ним.
— Я не потеряю тебя больше, — уверенно произносит блондин.
— Драко, — шепотом произносит девушка, слабо качая головой.
— Не причиню больше боли. Не отпущу… — настойчиво продолжает он, смотря прямо в карие глаза, в которых вновь собираются слезы. — Я все исправлю…
