Исследовательский интерес

      Глядя вслед уходящей с Блэкуотером ведьме, он бессознательно поднёс кубок к губам, но, опомнившись, с размаху запустил его в стену. Пронёсшийся под непоколебимыми сводами звон заглушили закрывшиеся за ними двери, и Дарио Бартоломью, схватившись за вздымающуюся грудь, в молчаливой ярости сорвал столу и смял её в руках. Если бы Эстер Кроу оказалась сейчас перед ним, он бы придушил её этой самой лентой, с удовольствием наблюдая за тем, как вернувшиеся на её личико краски стремительно пропадают, уступая место смертельной бледности. Ему стоило больших усилий сохранить самообладание, когда ведьма так пристально всматривалась в его лицо в надежде поймать тот миг, когда неприкрытое изумление переходит в безудержную ярость. Но он умел оттягивать момент, чтобы затаившая дыхание паства прониклась им в полной мере, поэтому эта вспышка ярости оказалась никем не замеченной и быстро сошла на нет. Эстер Кроу ушла без разразившегося за её спиной скандала и угроз, летящих вдогонку, немало озадаченная или ничуть не удивлённая этим – неважно.       Она ушла. Снова. Как будто может приходить и уходить, когда ей вздумается.       Ему давно следовало догадаться, что сквозящая в её словах ирония и ночное появление имели под собой определённую основу: истинно верующие в Первозданного и всякого рода агностики не задают провокационных вопросов и не являются сюда по ночам, нарушая звучащее под высокими сводами стройное пение тихим смехом с задних рядов.       Конечно, и среди владеющих магией находились те, кто свято чтил Первозданного. Взять хотя бы ту маленькую ведьмочку, это славное, слепо верующее создание, возносящее искренние молитвы и чистосердечно признающееся в самых незначительных проступках и помыслах, о которых и упоминать-то не стоит. Не умея самостоятельно отделять зёрна от плевел, она, как и многие другие, предаёт себя на суд Первозданного, с облегчением перекладывая ответственность за свои слова и действия на другого и стыдливо ожидая отпущения надуманных грехов. Его паства боится рассуждать, выходить за рамки дозволенного и, проявляя достойное всяческих похвал благочестие, верит Первозданному, но не себе. Поначалу он решил, что зашедшая в исповедальню женщина ничем от них не отличается и, отчего-то вбив себе в голову, будто на месте умершего брата должна была оказаться она (как будто смерть не настигла бы его в любом случае), ждёт заверений о том, что так Ему было угодно и что в смерти брата нет её вины.       Но очень скоро он понял, что она не нуждается в наставлениях, потому что полагается не на Него, а на себя. А вот это уже было интересно.       Дарио усмехнулся своим мыслям и, поигрывая чётками, отвернулся от дверей. Небрежно кинув помятую столу на спинку, он опустился на скамью и, выставив одну ногу вперёд, сжал руку так, что чётки впились в кожу.       Всё это время чертовка играла с ним и уходила безнаказанной. Однако в этот раз ей помогли, причём Блэкуотер уволок её слишком поспешно и перед этим – надо же – дважды попытался уйти от ответа, прибегнув ко лжи, и это спустя всего несколько часов после исповеди, на которой он признавался в грехе и спрашивал совета. Сознаться в сговоре с ведьмой ему ума хватило, но стоило задать всего один простой вопрос – и он словно воды в рот набрал. И что-то подсказывало ему, что Блэкуотер ещё не скоро покажется на глаза – слишком хорошо он успел его изучить, чтобы по застывшему взгляду, устремлённому в одну точку, и напряжённо сжатым челюстям понять – кое-кто едва сдерживается, чтобы сохранить рассудок. Ричард научился неплохо себя контролировать, и с его-то характером это даже похвально, но разве можно что-то утаить, когда дело касается женщины?       Блэкуотер вёл её слишком бережно для человека, состоящего с ведьмами в непримиримой вражде, а ведьма слишком легко позволила себя увести. По своей воле он с ней заговорил, как же... А до этого ей, видимо, приходилось из него слова клещами вытаскивать. Но больно быстро он сюда примчался...       Эстер Кроу лежала на этой самой скамье в мокром платье и действительно была красива. Но не настолько, чтобы Блэкуотер мог потерять от этого голову. Было в ней что-то ещё, и Дарио искал это в неподвижности облечённого в потяжелевшее от воды платье тела и закрывавших лицо прядях волос, превративших её в мраморную скульптуру работы Коррадини, которую он без стеснения изучал. От его взгляда не укрылись даже пересекающие правую ключицу тонкие шрамы, ставшие особенно заметными. Когда она повернула голову вслед за его ладонью, то и вовсе стала похожа на «Аллегорию Веры», а когда открыла глаза и они, наконец, взглянули друг на друга, он увидел в её взгляде любопытство и жажду знаний, стремление получить ответы на свои вопросы. И отчего-то он был уверен, что они ещё встретятся: он ведь пообещал утолить её исследовательский интерес...       О том, что она сама станет объектом для изучения, ей знать вовсе необязательно.