Мотылёк и пламя

*** Когда Лале смогла приехать в завоёванный Константинополь, ныне названный Стамбулом и ставший новой столицей Османской империи, была уже зима. Прошло более полугода с окончания победоносной двухмесячной осады города, завершившейся в конце мая. Незадолго до прибытия велев остановиться на возвышенности, Лале долго смотрела на виднеющиеся вдали стены древней прославленной крепости, построенной византийскими императорами ещё в V веке, выдержавшей тысячу лет осад, несмотря на то, что весь мир желал владеть ею. В ней продолжали отстраивать разрушения. Султанше было горько осознавать, скольким людям принесло горе это завоевание: она понимала, что значит падение многовековой империи, наследницы античного Рима и Греции. Но вместе с тем невольно улыбнулась, вспомнив, как всего семь лет назад она смеялась над Мехмедом, когда он, четырнадцатилетний, бахвалился в классе, что однажды сделает то, что не удавалось его предкам — завоюет Константинополь. Если бы кто-нибудь ей тогда сказал, что у него это действительно получится, тем более когда ему будет всего двадцать один год — она бы ни за что не поверила. Смотрела также на синюю полосу бескрайнего моря, прежде знаменитого неприступностью Золотого Рога, и думала о событиях последних лет. Они с Мехмедом поженились, когда ещё жив был султан Мурад. Он уже почти на смертном одре благословил их брак, и в том же году Мехмед взошёл на престол. Это было очень тяжёлое время: Империю со всех сторон окружали враги, но хуже всего то, что они были и в самом государственном аппарате. Молодому султану приходилось вести сложные игры сразу на несколько фронтов, как во внешней, так и во внутренней политике, поэтому он не спал ночами, детально продумывая каждый свой шаг. Лале тоже не сидела сложа руки: муж доверил ей курировать открытие завийе (приютов), медресе (школ) и больниц по всей стране. Кроме того, Лале открыла свой благотворительный вакф, оказывающий помощь малоимущим семьям с детьми. Народ поначалу весьма негативно отнёсся к их браку, потому что практически сразу после свадьбы Мехмед без зазрения совести растоптал многовековые традиции, распустив гарем, но через некоторое время люди полюбили их обоих. Всё чаще звучали благодарственные молитвы и пожелания долгих лет деятельному молодому султану и его прекрасной жене, которую некоторые считали ангелом, посланным нести светлые перемены в жизнь Империи. Уже через год после свадьбы у них появился сын, прекрасный здоровенький шехзаде, которого они назвали Баязидом. Однако практически сразу после этого Мехмед отправился в затяжной поход: перед предстоящим завоеванием ему нужно было обезопасить страну от всех прочих врагов, и там, где была бессильна дипломатия — оставалась только война. В тот раз противником был Караманский эмират, и война длилась почти два года с редкими «передышками». Однако после победы путь к Константинополю был для Мехмеда открыт. Он сделал вид, что покорно идёт на уступки, которые требовали от него византийцы, а сам уже начал постепенный захват окраинных территорий и строительство стратегически важной крепости — Румелихисара, появление которой было практически прямым объявлением войны. Многие среди знати были яростно против войны с Византией, но Мехмед давил их сопротивление. И, наконец, в марте невиданно огромное османское войско и флот отправились к покорению заветной цели. Лале тогда не находила себе места от беспокойства и страха. За день до отъезда армии она проснулась посреди ночи из-за гложущей её тревоги. Полусонно, неосознанно проведя рукой рядом, ощутила, что постель рядом с нею пуста и холодна. Это уже ставшее непривычным ощущение прогнало последние остатки сна, заставило сесть и оглядеться в полутьме, разгоняемой лишь пламенем камина. В роскошных султанских покоях не было никого, кроме неё, а между тем близился рассвет, и по идее это был последний день, который Мехмед мог провести спокойно: все приготовления завершены, а отъезд следующим утром. Вздохнув, Лале бросила взгляд на соседнюю приоткрытую дверь, ведущую в кабинет. Ну конечно, оттуда лился свет. Нащупав рукой халат, небрежно его натянула поверх лёгкой сорочки и, поправив свои распущенные волосы цвета тёмного золота, направилась в кабинет неслышными шагами. Лёгкая, как бабочка, она умудрилась не издать ни звука, проскользнув в приоткрытую дверь и подойдя к мужу со спины. Как и ожидалось, Мехмед стоял над картой, расстеленной на столе. В одной лишь рубашке, но собранный и предельно сосредоточенный. Лале на секунду остановилась, любуясь его гордым профилем, красивым телосложением и острым, как два наточенных ятагана, взглядом. Одной рукой упирался в столешницу, а другой держал продолговатый кинжал, которым передвигал дальние фигурки стратегического планирования. Казалось, он полностью погружён в обдумывание своего замысла, но как только Лале коснулась его, чтобы обнять со спины, он моментально развернулся, стремительный, как удар молнии, схватил её за шею и приставил кинжал к горлу. — Лале?.. — увидев, кто перед ним, он тут же отпустил замершую от испуга жену и расслабился. — О Аллах, сейчас не лучшее время бесшумно подходить ко мне со спины, мой Тюльпан. Ты же знаешь. Лале нахмурилась, подумав о том, что и так не давало ей покоя. Неделю назад византийцы, напуганные предстоящей войной, подослали своего давнего шпиона, убийцу, сумевшего затесаться в самое сердце дворца — в ряды бостанжи (дворцовых стражей). Только чуткий сон и отработанная годами реакция спасли Мехмеда от того, чтобы быть зарезанным в собственной постели. Ох, сколько же людей из-за этого потеряли должности и головы… А ещё за несколько месяцев до этого она сама посодействовала раскрытию заговора с попыткой отравления, ниточки которого тянулись к визирям, которым была невыгодна война с Византией и слишком своевольный молодой султан. Тогда расправы были ещё более беспощадными, потому что к предателям Мехмед по-настоящему жесток. К тому же, он поведал ей, что покушения на него периодически совершались ещё во время первого правления, когда он был подростком. У Мехмеда было много беспредельно верных ему сторонников, но также он всегда был окружён сильными врагами. Не говоря ни слова, Лале крепко обняла мужа, положив голову ему на плечо. Сердце её билось неровно, заполошно, а похолодевшие руки, обнимающие Мехмеда, мелко дрожали. Почувствовав это, он слегка отстранил её от себя, мягко заправляя ей за ухо волосы и с лёгким беспокойством заглядывая в глаза. Да так и замер, утонув в том щемящем страхе потерять его, которым были переполнены эти огромные, прекрасные медовые очи, обрамлённые длинными ресницами. За всё время их брака он ещё только учился привыкать к мысли, что ему действительно удалось безраздельно завладеть её чистым сердцем, что она, такая необыкновенная, порой кажущаяся ему чудесным светлым сном, действительно сочла его достойным прощения и любви. Обнял ладонями её лицо, собираясь сказать что-то успокаивающее, но тут заметил на её ключицах маленькую каплю крови. Оглядевшись, откуда-то взял корпию и, смочив в чистой воде графина, приложил к едва заметной царапинке. — Прости. Мой хрупкий, сладкий лукум. Лале, совсем не заметившая этой царапинки, мгновенно растаяла, как снег на солнце, когда муж слегка подул на ранку. Страсть в их браке никогда не гасла, но в такие, в общем-то, довольно редкие моменты, когда Мехмед открыто проявлял заботу и нежность, она буквально теряла голову, забывая обо всём на свете. Словно проникший в кровоток яд, жар расползался по всему её телу. Однако она скрыла свою реакцию за лукавой улыбкой. — Я не ослышалась? Мой упрямый, непримиримый муж извинился? За всё время нашего брака можно по пальцам пересчитать, сколько раз ты просил у меня прощения или хотя бы просто полностью признавал свою вину. — Не преувеличивай. — Ну вот, опять. Хмм, и что же ты готов сделать, чтобы заслужить моё прощение, мой султан? — Я тебе уже давно говорил: ты можешь у меня просить всё, что пожелаешь, и я дам тебе это, во что бы то ни стало. — Усмехнулся Мехмед, запутав ладонь в её шелковистых волосах и слегка оттянув их, покрывая невесомыми поцелуями линию её подбородка. — Но я хочу кое-что очень ценное… — Лале незаметно и ловко стянула со стола кинжал, который Мехмед опрометчиво там оставил, и вдруг тоже приставила к его горлу самым кончиком, на уровне кадыка, отчего пылающие страстью чёрные глаза остудились на несколько градусов, но тут же Мехмед продолжил целовать жену, уже за ушком, вызывая толпу мурашек по всему её телу и напрочь игнорируя кинжал. — Во-первых, пока ты ещё здесь, во дворце, прекрати каждую секунду ждать удара. Все виновные в прошлом происшествии наказаны, все, кто сейчас в твоём окружении, надёжны и перепроверены десятки раз. Бдительность — это хорошо, она тебе спасла жизнь, но позволь себе хоть немного расслабиться перед отъездом, иначе так и с ума сойти можно. Во-вторых, хватит уже сомневаться в стратегии, которую ты разрабатывал годами, изучая все прошлые попытки завоевания и мнения всех сведущих людей. От того, что ты, не выспавшийся, опять потратишь несколько часов на перепроверку, ничего не изменится. Или ты не уверен в чём-то конкретном? — Нет. — Мехмед шумно выдохнул куда-то ей в шею, наслаждаясь её запахом, словно она была райским цветком. — Просто, если не принимать во внимание моих безусловных сподвижников, в этом походе меня окружают люди, полные недовольств и сомнений. Тот же Халиль-паша: сейчас я не могу сместить его с должности, к тому же, он, при всех недостатках, действительно умный и опытный человек, приводящий недурные аргументы в пользу своей позиции. Я понимаю, что со времени моего вступления на престол прошло совсем немного времени, и многие ещё считают, что я буду вести себя так же, как при первом правлении, когда был глупым импульсивным подростком, но… — Тшш. — Лале мягко приложила пальчик к его губам. — Конечно, всегда будут те, кто будет пытаться тянуть тебя назад. Но даже я, при всей моей неприязни к захватническим войнам, при всём нежелании отпускать тебя и осознании масштабности рисков… осознаю, что завоевание Византии — это сейчас практически единственный способ вывести нашу империю на новый, мировой уровень. Сделать государством, с которым будут по-настоящему считаться на мировой арене. Но кроме консерваторов всегда будут и люди с прогрессивными взглядами. Народ, армия, твои сторонники среди визирей верят в твою победу. И я верю. Приди и возьми то, что твоё по праву, стань эмиром, о котором предсказывал Пророк. Если это не под силу тебе — то никому. — Как интригующе слушать такие воодушевляющие слова с кинжалом у горла. — он игриво укусил её за мочку уха. — Интересные у тебя способы помочь мне расслабиться, дорогая. — Ну ты же не рассчитывал заполучить моё прощение так просто? — тихо смеясь, она медленно провела острием вниз по его коже, а затем подцепила кинжалом завязки рубашки и, потянув их вверх, разрезала узлы. — В качестве жестокой расплаты я испорчу твою любимую рубашку. Кстати, в поход я сшила для тебя специальную, оберег… А что насчёт упомянутых тобой способов расслабиться — есть у меня ещё один отличный вариант… С этими словами она отбросила кинжал, собственническим жестом притянула мужа к себе, зарывшись пальцами в смоляные волосы, и жадно поцеловала. Он очень даже не сопротивлялся. Первый месяц после отправления в поход прошёл для Лале более-менее спокойно, насколько это возможно — без тревожных вестей. Зато вначале мая до Эдирне добрались слухи, что Папа Римский вскоре отправит в помощь защитникам Константинополя армию крестоносцев, а генуэзцы, знаменитые непревзойдённым флотом — военные корабли. С тех пор Лале как на иголках сидела. Она потеряла почти всех дорогих её сердцу людей: родителей, первого жениха, погибшего в страшной битве на Косовом поле Аслана, которого она до сих пор оплакивала, дядю Мурада и не так давно — Шахи-хатун. А Влад, которого она ни разу не видела с тех пор, как в 1448-м он вступил на свой законный валашский престол, недавно был вновь свергнут подлыми узурпаторами и вынужден бежать в Молдавию, где правил его дядя. С тех пор его жизнь постоянно висит на волоске. Кроме того, при первой беременности у Лале случился выкидыш, и из-за всего этого она часто испытывала почти параноидальное беспокойство за свою семью. Окружая себя делами и хлопотами, отвлекалась от тревожных мыслей, но неизменно возвращалась к ним — частью души она была там, на поле боя, где решалась судьба двух империй, а главное — их правителей. К концу мая она уже была сама на себя не похожей, осунувшейся и бледной, но вот, в начале июня наконец пришла долгожданная весть. Весть о победе, которая войдёт в историю, взбудоражила весь мир. А Лале просто плакала от счастья, прижимая к себе маленького сына и радуясь, что самые тяжёлые дни уже позади. И вот она стоит на вершине холма, глядя на белокаменный город, встречающий её золотыми куполами, запахом моря и снегом, город, который показался бы ей волшебно красивым, если бы не следы войны. Здесь всё дышало переменами, новой эрой на фундаменте старой. И как знать, какая роль будет в этом отведена Лале судьбой… — Мамочка, почему мы тут остановились? — только что проснувшийся кроха Баязид вылез из повозки, потеряв маму. Лале взяла сына на руки, чтобы ему было лучше видно окрестности, и, вновь глядя вдаль, сказала: — Смотри, милый. Этот город испокон веков назвали Райским Яблоком и считали неприступным. Многие народы, в том числе османы, веками пытались завладеть им, но удалось это только твоему отцу. Теперь это столица и сердце нашей империи, Стамбул. Теперь мы будем жить здесь. Потребуется не одно поколение, чтобы сделать этот город таким, каким он видится в мечтах твоему папе, живым сердцем Османской империи, поэтому однажды эта задача ляжет и на тебя, когда ты станешь совсем взрослым. Это не столько привилегия, сколько ответственность. — Этот большой-большой город будет моим? — мальчик удивлённо распахнул глазки. — Когда-нибудь, да. Как и вся наша империя. — Лале горько вздохнула. — Но я надеюсь, что этот день настанет очень и очень не скоро. — А скоро мы увидим папу? — Малыш очень соскучился по отцу. — Да. Уже сегодня. — Она улыбнулась, возвращаясь с сыном в повозку. Предвкушение долгожданной встречи окрыляло её.