Gods Cannot Be Naive Children

Ей не нужны пояснения и попытки в убеждения, что правильно, а что наоборот — она издавна решила для себя всё, что означает то или иное и насколько она согласна с тем, что выдумала для своего удобства. В конце концов не проймет даже то, что просьбы «по-хорошему» плавненько перерастают в угрозы расправой и словесные проклятия. Того гляди, пойдут в ход куклы вуду, карты таро или типичная порча путем черной магии. Или теперь, или сейчас она настолько непуганая, раз то, что её не остановит ничто и никто — эти слова не передают и половины тех противоречивых красок того, как она мыслит и что вытворяет. Будто однажды случился рубеж, когда она могла настолько бояться за себя и свои идеалы, что однажды, одномоментно внутренний «рубильник» страха с переключателем на бесстрашие, попросту вынесло неисправностью со взрывом. И ручка стала удерживаться только на том, что ей всё нипочём. Ей со временем стало неважно то, что она — создатель. Когда важнее и заметно интереснее этого факта то, что она в силах создавать и разрушать. Пускай даже только что созданное, стоит ей самой себе внушить в голову, что её творение несовершенно целиком и полностью даже с существенным перечнем достоинств… что её не волнуют как-то, чем можно было бы гордиться. Но раз так, напрашивается сам собой вопрос — раз уничтожает своими руками созданное, порой испытывая восторг, в том числе с «убийств», тогда какого черта воспроизводит своими руками одно и то же? Ведь дело даже не в том, что она пытается создать одинаковую вещь несколькими попытками, чтобы добиться наилучшего, наиболее совершенного результата. Как делали и делают учёные, да и писатели с инженерами, или вообще все, кто хоть как-то причастен к способности творить искусство и доводить свои поделки до идеала. Но нет, она топчется на месте, продолжая уничтожать созданное… вот только кто ей что-либо скажет, и оттого ситуация становится всё более абсурдной, продолжая не укладываться в голове. Город уныл, людишки примитивны, вечно заняты своими заботами и носятся по тротуарам, как скопы муравьев — скука смертная. Поэтому надо убивать их кайдзю — дохрена метровыми монстрами, где под описание может лишь попадать небезызвестный Годзилла. Приказывать им силой духа и велением руки топтать «много возомнивших о себе» муравьев в человеческой плоти — которым до лампочки всё, кроме себя и своего благополучия. И раз оно настолько шаткое, да и жизнь со смертью идут рука об руку, будто держась за руки — раздавить к херам всю эту теплокровную живую плоть и тшедушной душонкой, да и дело с концом. Хоть как-то театр его создательницы — школьницы Аканэ Синдзё… хоть как-то он её развлечет, пусть даже это будут расплескивающиеся океаны крови и ошмётки человеческого мяса повсюду по асфальтам. — Ты создала меня… чёрт возьми, понимаю, почему… смогла запрограммировать меня такой, чтобы я тебе ни в чём не перечила? Аканэ, это для тебя высший идеал твоей близкой подруги? Чтобы я не возмущалась, а наоборот, восхищалась тем, как ты всё продумала… поступая из раза в раз одинаково? Тебе серьезно нравится смотреть на разорванные в клочья трупы повсюду среди твоей, эм-м-м … театральной площадки, что ты назвала своим городом? Ага, Колизей с его гладиаторскими боями существовал раньше гениального алгоритма твоего идеального места. Итак, при создании и существовании своего города, где раз за разом происходят одинаковые хлеба и зрелища лично для неё… зачем, спрашивается, было создавать себе в подруги ту личность во плоти привлекательной такой же школьницы, чтобы она со временем «сломалась» и заставила признать грубые ошибки её создательницы? — Мне плевать, что ты сейчас несёшь на эмоциях, Рикка… Пусть ты хоть сто раз права, я довольна тем, как идёт процесс. Мне он всё ещё не наскучил, слышишь… а если будешь указывать, мне определено наскучишь ты. А дальше сама думай, что бы я с тобой сделала.