В диапазоне между отчаянием и надеждой

Всё началось с того, что она почувствовала дикую боль, разливающуюся по всему животу, и ахнула. Влада сильнее прижала руку к животу, как будто это могло бы помочь. Надо было сразу ехать в больницу, а не показушничать перед всеми. Но нет же, Владе захотелось все сохранить в тайне. Пока они ехали обратно на базу, Влада делала вид, что всё хорошо, но как женщина, чувствовала что-то неправильное, чужое, не чувствовала второй жизни. Те несколько ударов, пришедших ей в живот, явно были лишними, но дружки Рамзеса так не считали. Да и бедной Вике досталось намного сильнее. Чёрт, надо было отказаться от вызова, но смогла бы она тогда себя простить, если бы что-нибудь случилось с ребятами и людьми, нуждающимися в помощи? Самое главное, что беспокоило девушку — такие спокойные мысли у человека, возможно, потерявшего ребёнка. Она не была психологом, но умом понимала, что истерика настигнет её позже, намного позже. И, похоже, встретит у порога её девушка одна. Возможно, именно рассудительность девушки, как МЧСника, помогала сохранять холодную голову сейчас. Ещё одна волна боли прошлась по телу, оставаясь в животе. В ответ на это, Влада схватилась за ближайшую стенку: поход к Гирееву откладывается на некоторое время. Листок, где был рапорт об увольнении, был выкинут. Ей нужно было только отпроситься у Сергея Саидовича. Несколько минут она точно выдержит. Так думала она.

***

Вика была лучшей подругой Влады, она была единственной, с кем Влада поделилась и беременностью, и планами. Поэтому Вика сразу поняла, что удар Рамзеса не привел ни к чему хорошему, а подруга упорно не хотела никому ничего говорить, планировала просто отпроситься у Гиреева и уехать в больницу. Вика понимала, что так нельзя, что Влада может просто потерять сознание по дороге. Но и к Андрею за помощью подойти не могла. Всё-таки подруга просила молчать. Но и сама помочь не знала как! Поэтому побежала к Алевтине. Как к самой здравомыслящей. Та сидела за пультом, шурша бумагами. — Аля! — Вика влетела в комнату. За ней захлопнулась дверь. — Скворцова, ты чего как ураган влетаешь, тут тебе база, а не футбольное поле. — Аля оторвалась от заполнения журнала. — Прости, пожалуйста, но мне срочно нужна твоя помощь. — Сколько бы ни хотелось храбриться и быть пацанкой с района, Вика в душе была маленькой девочкой, которую когда-то очень сильно обидели. Ей сложно было справиться со своими проблемами, но хотя бы проблемы Влада она могла помочь решить. Ну, решить она их точно не могла, а вот найти человечка, который мог бы… — Да что случилось? — Поклянись, что это между нами! — Скворцова, у тебя все в порядке? — Ну, быстрее же! — Вика понимала, что сейчас говорит как ребенок, но ничего не могла поделать. Из-за волнения Скворцова опущенными руками начала мять брюки. — Хорошо, хорошо, клянусь! — Аля показала руки, чтобы успокоить Скворцову. — Влада беременна. — Вот это сюрприз, — улыбнулась Аля. — Да, но такой себе. Слушай, это тайна, понимаешь, никто кроме меня не знает. Мы поехали на вызов, искали детей. Ну, в общем, там долгая слишком история, нарвались на грабителей. Один из них ударил ее по животу. Сильно. Аля вскочила: — А чего она на вызов поехала, что значит тайна?! — у бывшего психолога не получалось связать всё воедино. — Она сегодня планировала сообщить. Точнее уволиться, говорю же, там никто не должен был знать. Аля, помоги, она хочет уехать в больницу одна, я не знаю, как уговорить… — Я за Андреем. — Сапрыкина встала со стула и решительно направилась к двери. — Нет! Ты обещала! Никто не должен знать, а знает уже слишком много! Просто помоги. Ну, ты же психолог, может ты вправишь ей мозг… — Вика схватила Алевтину за руку, останавливая ее. — Господи, как дети малые. Где она? — У Гиреева. Но это се… — Да секрет, поняла я. — Аля перебила Вику.

***

Аля шла по коридору к кабинету командира отряда и уже сейчас слышала голоса. — Владислава, ты меня беспокоишь. Я настаиваю на том, чтобы тебя сопроводили в больницу, я не пущу тебя за руль в таком состоянии. Ты еле на ногах стоишь. — Сергей Саидович, со мной все в порядке, все приехали с вызова уставшими, я сама могу… — Не можешь, — Аля без стука зашла в кабинет, — товарищ майор, у меня закончилась смена, я отвезу на своей машине. — Ну, давайте там аккуратно. — Гиреев недоверчиво покачал головой, отпуская девушек. Они покинули его кабинет и в тишине пошли на улицу. — Я везу в 3 гинекологию. Она хорошая. Влада ошарашенно посмотрела на коллегу. — Как вы…? — Я ведь тоже женщина. А вообще Вика сказала. — Сапрыкина пожала плечами. — Предатель. — Нет, человек с холодной головой. Ты мне скажи, ты как в таком состоянии собиралась за руль? На вызове не грохнули, так ты сама добьешь? Я уже молчу про то, что ты вообще на него поехала. После того как они сели, в машине воцарилось молчание. — Как это произошло? — Алевтина спрашивала это голосом настоящего психолога. Без каких-либо чувств, но в то же время пациент чувствовал его участие и стремление помочь. Правда, после выволочки Влада не оценила вопрос. — Ну, знаете, когда мужчина и женщина любят друг друга, они… — Прекрати ребячество, я ведь как лучше хочу. А как лучше это вообще сообщить руководству. Не буду я, обещала, не сверли взглядом. Так, я слушаю. — Неделю назад узнала. Взяла отпуск, чтобы разобраться в себе. Сегодня приехала на работу уже с рапортом на увольнение. Решила поехать на вызов последний. Найти детей. Вполне безобидно… Кто же знал, что там будут эти… — она побледнела от накатившей боли. — На увольнение по причине декрета? — Нет. На обычное увольнение. Я не хотела, чтобы кто-то знал. Алевтина молчала, несколько секунд, она смотрела на дорогу, а потом произнесла: — Старший лейтенант Грек… Отец? — Да. — Я могу поинтересоваться, почему не он сейчас тебя везет в больницу? — Я не планировала говорить ему про беременность. Хотела уйти с работы, уехать и оборвать концы. Он явно дал понять, что никаких отношений строить, не намерен. А держать ребенком… Нет. Не захотела. — А расхлёбывать все это надо было бы Вике. Ведь она все знала. — Черт возьми, да, мне нужно было хоть с кем-то поделиться своей проблемой, и я не смогла придумать ничего лучше, о великая Хранительница мудрости, Алевтина! У тебя ж в жизни все идеально, комар носа не подточит! Все решения правильны и обдуманы до миллиметра! Тебе вообще не кажется, что мне далеко не до твоих нравоучений именно сейчас?! — Прости. Прости, я не знаю, что на меня нашло… Понимаю, тебе тяжело, ты оказалась одна в сложной ситуации… — а ещё Сапрыкина видела, насколько коллеге плохо от боли. — Черт… — у Влады помутнело сознание от боли, последнее, что она заметила, как психолог МЧС замолчала и прибавила скорость. А дальше успокоительная темнота, которую девушка встретила, как давнюю подругу.

***

После того, как Влада очнулась, врач сказал, что она потеряла ребенка. Девушка взяла больничный за свой счет. Алевтина ничего не сказала на работе. Все было как обычно, ребята спрашивали у Вики, как чувствует себя Влада, желали ей здоровья. Через две долгие, по мнению девушки недели, она возвращается к работе, не показывая своего состояния. Таким образом, проходит полгода, почти апатичного настроения и нежелания что-либо делать, но именно работа помогала Владе не скатиться в отчаяние. Влада догадывалась, что почти никто и не заметит перемен в ее поведении. Очень часто Аля приносила ей чай, а когда никто не видел, она обнимала Владу и старалась словесно поддержать. Вика всё время вызывалась ездить с ней на вызовы, отгоняла Грека от нее, говоря, что девочки общаются. Сапрыкина и Скворцова старались ограничить стресс для Влады, но разве это можно сделать, работая в МЧС? Сокол, когда услышал в первый раз слово «девочки» из уст Вики, поперхнулся чаем, который он неспешно попивал. Пришлось Петрову хлопать товарища по спине. И незаметно для всех, Николай шепнул Лёше: «прогресс».

***

Влада вспоминала, как целых 2 недели она оплакивала нерождённого малыша. Порой ей казалось, что она медленно, но, верно скатывается в депрессию. К сожалению, утрата — эта не та боль, когда можно взять рекомендации у врача и заглушить все таблетками. То Вика, то Аля приходили к Владе, чтобы помочь убрать дома, купить продуктов, посидеть вместе, смотря кино. Часто они выходили гулять, обходя детские площадки. В какие-то мгновения девушка чувствовала, что ей становится легче. В дни, когда была плохая погода кто-то из подруг мог оставаться на ночевку, чтобы Влада ощущала спокойствие от присутствия близкого человека. Конечно, первое время девушкам приходилось напоминать Владе о собственном здоровье. Чтобы она поддерживала его. Без разницы каким оно будет: эмоциональным или физическим… В один из дней Влада чувствовала себя еще хуже, чем в предыдущие дни. Она лежала на диване, и разговор с матерью звучал в ее голове дословно: Закрыв глаза, девушка делает дыхательную гимнастику, это должно помочь справиться со стрессом. Удивительным образом устроена наша психика. Она спасатель и фактор стресса присутствует в ее жизни постоянно. Она видела людей в самом разном состоянии: живыми, мертвыми, целыми и по кускам, раненными, сгоревшими, — и она уже привыкла не нервничать при этом. Так же как она привыкла сообщать родным пострадавшего, если на то была необходимость, что их родственник погиб. Нет, это не давалось ей легко, но стало уже чем-то привычным. А сейчас она боится позвонить своим родителям и сказать, что в ней развивается новая жизнь. Боится до дрожи в коленях. Она уже большая девочка, в ее возрасте совершенно нормально забеременеть, вот только она, как говорится, залетела. Причем от человека, которому и не нужны какие-либо отношения. Влада тряхнула головой, отгоняя какие-либо мысли. Так она никогда не соберется. Сделав глубокий выдох, она нажала на кнопку вызова контакта «Генерал-майор Маматавр». Пошли гудки. — Алло, — ну вот сердце ушло в пятки при первом слове мамы. — Привет, мам, как дела? — Ой, привет, солнце, все хорошо, сегодня поехала в новый салон на ногти, моя Светлана ушла в декрет, теперь буду в поисках нового мастера, отец вчера… — Мам, мам, стой, подожди, — Влада выдохнула, — в общем, я звонила не просто узнать, как дела. — У тебя что-то случилось? — Как сказать… Да. — Влада на автомате стала заламывать пальцы, будто бы она говорила не по телефону, а лично, глаза в глаза. — И что же? — мама заволновалась. — Мам, ты только не ругайся. Я знаю, что вы с отцом хотели для меня другого, я не хотела вас разочаровывать. Так вышло. Это звучит по-детски, но это так. Я ошиблась. В себе, в человеке, во всем. Я не знаю, что делать, — она не выдержала и начала плакать. — Владочка, что случилось? Не плачь, мы найдем выход из любой ситуации, просто скажи… — Я беременна, мам. От человека, которому, как оказалось, не нужны отношения. Мы предохранялись, но… — Влада, ты меня напугала! Я думала, случилось что-то страшное, дурочка! — мама смеялась. — Но… — Послушай… какое же счастье… Так, подожди, я соберусь., — мама сделала пару глубоких вдохов, но ее радость буквально проникала через трубку, отчего Владе было почему-то больнее, — скажи мне… Ты собираешься оставить ребенка? — Я не знаю… Наверное, да… Я пока не решила, хотела посоветоваться… — Но это твоя жизнь. Мы с отцом примем любой твой выбор. Но я все же хочу стать бабушкой… — Мам, я не планирую растить этого ребенка с его отцом, я вообще не знаю, что делать… Я кажусь себе такой грязной… — Перестань думать так узко. Да, такое случается, но это не приговор. Дети растут и без отца. И мы с твоим отцом сделаем все, чтобы твой ребенок не чувствовал себя обделенным, Влада. — Правда? — Влада не смело улыбнулась, пусть это было и не видно через телефон. — Конечно, солнце. — Я хочу уйти из МЧС. Да-да, я чувствую твою радость… И приехать в Краснодар. Я могу первое время пожить у вас? — Конечно! Первое время? Да хоть всю жизнь, у нас большой дом! — Спасибо мам… — Не думай, что я не потребую от тебя всей истории. — Это долго — Я не тороплюсь — Тогда слушай… Теперь оставалось набраться смелости и сказать, что она потеряла ребенка. Сегодня утром приходила Сапрыкина и буквально накачала её успокоительным. Теперь даже можно было без снаряжения лезть хоть в горы. До прихода Сапрыкиной, Влада лежала в постели, а потом откуда-то взялись силы на то, чтобы сесть и тупо уставиться в стену. Она так долго это делала, что казалось, будто видит каждый изъян стены. И ощущала она себя как стена: такая же бетонная, пустая внутри и холодная снаружи. — Алло, мам? — О, Влада, как хорошо, что ты позвонила, я как раз хотела тебя набрать! — Что-то случилось? — Нет, все хорошо. Мы с отцом были в магазине, там были две детские кроватки. Такие красивые! Мы сделали на них бронь, может ты взглянешь? Если понравится, одна из них будет наша. Влада? — Мам, отмени бронь. Я не приеду. — Как это? Что за глупости? Мы же договаривались! Или отец ребенка… — Нет. Он до сих пор не знает. — Тогда что? — Я потеряла ребенка, мам. — О Боже… Как… — Выкидыш. Такое бывает. — Это все твоя работа! — Мам…— только успела сказать Влада, как откуда ни возьмись на глазах выступили слёзы. Мамина слова заполнили чашу терпения под названием «я не пытаюсь винить себя из-за своей работы». Титаническим усилием воли девушка убрала накатывающую истерику подальше. Как будто она не знает, что это именно она виновата в смерти ещё неродившегося малыша… Что если мать дура, то ребёнок не причём здесь. Осознание потихонечку, будто мстительно подкидывало мысли и картинки мира, где ребенок жив. В той реальности, который построил мозг Влады, было всё хорошо. В настоящей же реальности ничего не произошло. Ничего из того, что она видела в своём воображении. Ребёнок, даже не родившись, умер. И всё из-за дурости и самонадеянности одной тупицы. Наверное, тишина со стороны Влады, изрядно напугала маму, потому что она начала очень-очень быстро говорить. Слова, сказанные матерью, доходили очень медленно до Влады, будто сквозь толщу воды. — Да-да, прости, я… Я не хотела. Ты… Доченька, все хорошо будет… Все будет нормально, ты молодая, у тебя все впереди. Ты права, не надо никуда ехать. Мы с отцом сами приедем. Одна ты в этой ситуации не останешься. Слышишь меня? — Слышу… — И не дури там мне. Уже завтра мы будем у тебя. А ты пока отдыхай. Хорошо, милая? — Хорошо, мам Влада, по наставлению Али, дала время почувствовать себе боль и потерю. Девушка пыталась заставить себя поверить, что скоро всё будет лучше, но как только вспоминала ребёнка, то сразу начинала плакать. Пока в один момент Сапрыкина не сказала, что нельзя обещать самой себе, что всё наладится, это состояние нельзя подпитывать. Проживание горя — это нормальный и естественный процесс, так организм пытается восстановить потери — физические и психологические. Горевание создает возможность приспособления к утрате, позволяет смириться с пустотой внутри человека, попытаться адаптироваться к новой ситуации. Все это требует времени. И не всегда можно сказать сколько. Да, каждый проживает горе так, как умеет, опираясь на собственный опыт преодоления сложных ситуаций и чувства. Да, опустошенность будет, это чувство будет жить в человеке, но важно не погрязнуть в нем. В момент сильной утраты нам так больно, потому что мы утрачиваем часть себя. Свою идентификацию. Одну или несколько социальных ролей, которые являются центром нашей личности. Влада не могла признать утрату, что делало все хуже. Влада постоянно испытывала чувства. Чувства вины, страха и отверженности. Которые не могли дать ей спокойно вздохнуть и успокоиться. Порой ей казалось, что она не может даже сделать полноценного вздоха. Как будто каждый день по ее сердцу ходили ноги, выжимая из органа последнюю кровь, но каждый раз ее немного оставалось, чтоб завтра снова кровоточить. Влада изо дня в день слышала звук чавкающих в крови ног. И видела красные разводы, оставленные мыслями. Влада боялась выходить на работу. Боялась, что кто-то узнает о том, что она потеряла ребенка. Влада знала, что такие знания отталкивают людей. Люди будут обсуждать и осуждать ее за то, что она сделала. Боялась косых взглядов от товарищей. Боялась, что не выдержит наплыва эмоций и расплачется. Боялась, что, если на вызове нужно будет спасти ребенка, у нее не получится, потому что как можно доверять человеку, который не смог спасти своего ребенка? Она боялась рассказать коллегам о случившемся. Влада боялась завтрашнего дня, потому что завтра не наступит для ее, не родившегося ребенка.

***

Из машин доносятся крики, где-то начинает полыхать огонь, пока что не добравшийся до основной массы железа и баков с горючим. Легковые автомобили, которые недавно ездили по дороге, сейчас были похожи на жвачку из металла, которую недавно выплюнули на дорогу. Машины были раскиданы по всей трассе, перегородив огромный участок дороги. В воздухе чувствовался запах крови и ядовитой гари, вызывающей кашель. В далеке слышался шум сирен скорой помощи, полиции и пожарных. Отряд МЧС, который несколько минут назад приехал, не успевал спасти людей. На вызов отправили почти всех. И все равно рук не хватало, чтобы спасти каждого, кому требовалась помощь. Кто-то сам вылезал из машин, кто-то попадал в западню, из которой без помощи не выбраться. Люди кричали, люди паниковали. Каждый пытался вытащить своего близкого. Они подбегали к спасателям и тащили тех к нужной машине. Влада не знала, сколько времени прошло с тех пор, как они приехали на вызов. Время, будто бы замедлилось, показывая, что спасатели не смогут ничего сделать. Бег к машине спасателей, бег к перевернувшейся машине, спасение человека. И так бесконечно много раз. Девушка давно уже перестала замечать, что она покрылась грязью и кровью. Кто-то из отряда успел получить царапины. Кажется, Грек, но Владе было немного не до него. Сердце бешено билось в груди, заставляя Владу делать все быстро. Адреналин помогал поднимать тяжелое оборудование. Влада пыталась спасти всех, кого могла. Крики, плачь, стоны раненных людей, они раздавались повсюду. Пока Петров усиленно работал гидравлическими ножницами, разрезая дверь машины, а ныне уже металлолом, Влада пыталась добраться до потерпевшего. Это был мужчина, потерявший сознание, но живой, потому что был пристегнут. Не обошлось без ушибов и синяков, зато он был живой, и шансы хорошие на спасение. Хоть капелька здравомыслия оставалась у людей. Другим же повезло не так: пока Влада и Петров спешили к этой машине, они видели тела уже не живых людей, которые просто вылетели через лобовое стекло. Им помочь уже было нельзя. Теперь оставалось его вытащить и передать медикам, которые ждали в безопасной зоне. Краем глаза, Влада видела, что Гиреев и Грек бегут к одной из машин, но, не успевая добежать каких-то жалких несколько метро, в ней происходит взрыв, отбрасывающий спасателей МЧС назад. Прямо на теплый асфальт, который к этому времени успел прогреться. Послышался треск и запах горелой плоти. Огонь после этого взрыва перекинулся еще на несколько машин, будто бы распаляясь. В это же время Николай заканчивает с дверцей и достает мужчину. Пока спасатель доставал раненого, Влада пытается заставить не бежать к Греку. Потому что видит, что туда устремляется Балашов, но ему мешает огонь и черный густой дым, валящий вверх. Поднявшийся Гиреев, кивает издалека Андрею: если там и были люди, то они мертвы. Им сейчас же важнее спасти живых. Медик все понимает и без слов. Он отступает, чтобы помочь другим. Вдруг с левой стороны девушка слышит истошные крики. Затем Влада видит, как женщина накидывается на спасателей в истерике. Грек пытается удержать женщину, чтобы та не натворила глупостей и не кинулась в огонь. Грек и Гиреев пытаются увести ее, но ничего не выходит. Женщина кусается, кричит, бьет спасателей и плачет. Уже зная, что кричит эта женщина, девушка оставляет спасенного на Петрове, а сама бежит к товарищам. Она сама на себе прочувствовала это чувство, которое медленно, но верно охватывало пострадавшую. Влада медленно подходит к ней и не особо громкими словами уговаривает ее уйти подальше от опасности. Саша и Сергей Саидович отходят дальше, чтобы Влады получилось достучаться, раз женщина не хочет слушать спасателей. Девушка на время пытается ее утешить. Влада рукой вытирает пот, который скатывался ей в глаза. Никакие слова не действуют на человека, у которого на глазах умер ребенок. В душе Влада молилась, чтобы ребенок женщины был мертв во время пожара. Конечно же в слух это не было сказано. Девушка не знала, сколько так уже простояла, но женщина вдруг стала оскорблять всех спасателей, пожарных да даже медиков, которых здесь и не было. Уставшая, грязная, морально убитая Влада чувствовала, что у нее иссякает терпение. Она честно пыталась достучаться до потерпевшей, но куда ей до Сапрыкиной. Женщина кричит: — ДА ВЫ ХОТЬ ЗНАЕТЕ, ЧТО ТАКОЕ ПОТЕРЯТЬ РЕБЕНКА?! Влада кричит в ответ, срывая глотку. —ДА! — она уже несколько часов не пила воду, потому что спасала людей из железных ловушек, которые в любой момент могли взорваться. Голос получился хриплым, после ответа девушка закашлялась. Все в отряде замирают. Петров, который вернулся помочь Владе, Гиреев, который работал неподалеку вместе с Семечкиным. Мимо них проносились пожарные, тушащие огонь, полицейские, помогающие спасателям, люди, кричащие на них. Но между ними царила тишина. Так ещё и Грек, стоявший всё это время за спиной Влады, слышал последние два предложения…

***

Когда они приезжают на базу, Влада берет вещи и идёт к своей машине, у нее закончилась смена. А это значит, что у неё есть некоторая отсрочка от вопросов коллег. У машины ее ждал Грек. Его фигуру освещал уличный фонарь, придающий ему некой загадочности. Ночь уже опустила своё звёздное одеяло на город. Вместе с ночью пришёл прохладный ветер, развивающий волосы Влады. И чем ближе подходила спасательница, тем сильнее она хотела оказаться дальше отсюда. — Мы можем поговорить? — спрашивает спасатель. Он выглядит словно побитый хозяевами щенок. Влада видела, что он несколько дней после произошедшего на мосту ходил до ужаса молчаливый и задумчивый. Хорошо, хоть, что вызовов было мало. Девушка совсем не хотела быть проблемой отряду, особенно сейчас, когда на их совести смерть того человека. — Я хочу домой, недолго. — Влада и правда сильно устала. Сил оставалось разве на то, чтобы доехать до дома, подняться до квартиры, открыть дверь и завалиться в кровать, оплакивая малыша, который так и не родился. Иногда так хочется прижать руки к животу и… Услышать биение другой, ещё не родившейся жизни. Жизни, которой предстояло увидеть этот несправедливый мир. «Мы бы прошли это вместе, малыш» — думает спасательница. Сейчас же Влада даже не уверенна, что сможет ли простить себя. Чувство вины душит её, как змея свою жертву. И чем сильнее Влада пытается сопротивляться, тем сильнее вина завладевает девушкой. Да и не будет же она говорить, что переволновалась из-за него, Грека. Когда того откинуло пожаром. — Это правда? Ты потеряла ребенка? — Саша поднял до этого опущенную голову вниз, пытаясь вглядываться в глаза Влады. Пока та варилась в собственных чувствах. — Товарищ Грек, вы явно дали понять, что между нами исключительно рабочие отношения. А я не спешу делиться своей личной жизнью с коллегами, — говоря официально, Влада будто ставила барьер, и не понятно для кого: для себя или для Александра. Она открыла дверь машины, но старший лейтенант резко ее закрыл и преградил ей путь. — Слушай, да, получилось не очень. Но у меня был сложный период. Очень сложный. Я не хотел начинать отношения. Потому что они бы завершились очень быстро и плачевно для обоих. Но это не значит, что ты мне безразлична. Мне не все равно на тебя. Мне важно знать, что с тобой происходит. Ну мы же не чужие люди. — Грек пытался наладить ситуацию, но пока не понимал, что на самом деле произошло, но чувствуя, что здесь всё серьёзнее. — Ладно. Хорошо. Да, у меня был выкидыш. Полгода назад. Когда Рамзес врезал мне ногой в живот. Допрос окончен? — удивительно, как спокойно Влада произнесла это. Саша снова опустил голову. — Послушай, мне жаль… — он резко замер, его зрачки резко сузились, а дыхание перехватило. Именно так и выглядит осознание. Он резко выдохнул. Влада видела, как количество вдохов не равно выдохам. — Что? Полгода назад? Ты была же на больничном… Этот ребенок… Чей? Она молча на него смотрела. — Влада… Чей это был ребенок? — Он хотел услышать точный ответ от той, что сейчас пыталась солгать. — Твой. Грек выглядел шокировано. Очень. Обычно, как собранный спасатель, а сейчас как человек, узнавший, что должен был быть отцом. Он выдохнул, запустил руку в волосы и отвернулся от нее. А затем резко подошёл. — Почему ты не сказала?! Почему ты не сказала, что была беременна? Почему я ничего не знал, о том, что у меня умер ребенок?! — Саша не хотел кричать, не хотел лишнего шума вокруг них, но… Ребёнок… —Скажу тебе правду, — Влада немного успокоилась, чтобы хоть немного, но поиздеваться над Греком — если бы он и выжил, ты бы о нем ничего не знал. В тот день я собиралась уволиться и уехать. — Мужчина умудрился своими словами, а затем и руками добраться до бьющегося сердца. Этими же пальцами рвал его на мелкие кусочки, до этого впустив туда что-то похожее на любовь, что-то, что дало начало новой жизни. Сейчас же не от сердца, не от жизни ничего не осталось. В глазах парня она видела боль. Дикую боль. Боль, которая сейчас отражалась у них обоих в глазах. — Почему? —Ты правда спрашиваешь? — Ребенок все меняет, я бы остался! — Нет, Грек, мне не нужно было, чтобы ты отстался только из-за ребенка! Не нужно! — Но это был наш ребенок! Как бы этого не поймёшь… — От НАС ты отказался! Это был мой, МОЙ ребенок. И я его потеряла полгода назад! Заметь Грек, не ты, а я потеряла МОЕГО ребёнка. И я не готова об этом говорить так много сейчас! Не готова! — у нее вырвался плач.— Я не собиралась тебя привязывать к себе, как это делала твоя Лина. Ты бы даже не узнал о существовании ребёнка. Мы бы уже летели в другой город, если бы не тот вызов — продолжала девушка, пытаясь вытереть слезы. Она оттолкнула его. Дернула ручку двери машины, но ее тут же дернули назад. Это Грек, не ожидавший такого сильного удара, слегка покачнулся, но через секунду вернулся назад. Она не успела оглянуться, как оказалась в тёплых объятиях спасателя. Она пыталась вырваться, чтобы пережить слёзы одна, но Александр, словно мягкое извояние, стоял неподвижно. Ее слезы смачивали футболку на его плече. И она дала полную волю слезам. Влада зарылась глубже в Грека. А он крепко прижимал ее к себе, гладил по волосам, целовал в макушку, обещал, что всё наладится и не готов был отпускать.