Вина уцелевшего

Эйегон убирает прядку с её неспокойного лица. Джейхейра давно уже перестала вздрагивать на прикосновения, но продолжала смотреть со страхом во взгляде, а её сердце ускоряло свое биение, как будто прикосновение вот-вот должно было сделать ей больно. Но Джейхейра продолжаться тянутся к теплу его тела, будто мотылек, летящий к свету, в котором ему суждено сгореть. И Эйегон, и Джейхейра представляли собой только выгоревшую на солнце скорлупу, потрескавшуюся, хрупкую. Безжизненную. Они не светились, лишь рассыпались. — Я не хотела... — Шепчет она, совсем тихо, так, чтобы даже тени не услышали. Жмурится мокрыми от слез ресницами. — Но она.. она сказала мне… Маленькие, хрупкие, как и она сама, слезинки бесшумно скатывались на подушку по пухлым детским щекам. Девочка смотрит сквозь него темными безднами глаз, Эйегон стирает мягкими подушечками пальцев влагу с её лица. — Я знаю, Джей. — Но Эйегон ничего на самом деле не знает. Ему одиннадцать и он не имеет понятия ни об истине, ни о мире, от которого они с Джейхейрой прячутся в его покоях с заходом солнца, где их не может найти даже лунный свет. Тени укрывают детей почти с нежностью. Иногда Эйегону в них мерещется силуэт матери. — Ты ни в чем не виновата. Джейхейра всхлипывает, как раненая лань. Эйегон теснее прижимает её к себе, чувствуя её крупную дрожь и загнанное в ужасе сердце. Она плачет почти каждую ночь, кроме тех, в которые мейстер опаивает её маковым молоком. Но даже тогда, успокоение не находит её, также, как и Эйегона. Они - скомканные листы пергамента с записанной на них историей их семьи. Нещадно разодранные части некогда единого целого, спаянные вместе в уродливую конструкцию. Эйегон берет её за взмокшую и дрожащую руку, и знает, что никогда её не отпустит. После того дня, как их назвали мужем и женой перед ликами богов, для них в мире не осталось людей роднее друг друга. Джей. Джей-хей-ра. Как трепет крыльев бабочки. Джейхейра, как секунда перед заходом солнца. А затем мир погружается во тьму. Девочка боялась его поначалу и боялась долго. Джейхейра теперь всегда жила в страхе, после дня, когда отрубленная голова её брата-близнеца коснулась пола в башне Десницы и скатилась к её крошечным ногам, словно переспевшее яблоко. Эйегон не мог винить её. У Эйегона запах жареной плоти вызвал приступы рвоты. Он стал просить слуг приносить ей сладости, иногда сам захаживал с подарком. Сначала от скуки, потом - от одиночества. Джейхейра сама никогда не смеялась и потому - не веселила его. Но они разговаривали. Это были маленькие, несуразные разговоры о погоде, настолько тихие и бессмысленные, что крики матери в голове замолкали, и собственные слезы больше не стояли в горле. А потом, во время прогулки в саду, Джейхейра сказала: — Я боюсь засыпать, потому что во сне я вижу братьев. И маму. Её я тоже вижу. Эйегону трудно дышать. В безветренное утро солнце палило нещадно. Он вспоминает, как его ладони касается теплая рука матери. Затем - как Солнечный огонь с хрустом отрывает её и она исчезает в зубастой пасти. Секунда перед закатом. Падение во тьму. В горле пересыхает. — Они улыбаются мне, все, кроме Джейхейриса. У него нет головы. Синяя бабочка на её руке подрагивает крылышками в немом согласии. У Джейхейры глаза отца. Это сразу подмечаешь, когда смотришь на неё. Они цвета королевского пурпура, большие, в обрамлении снежно-белых ресниц. У неё пухлое лицо, совсем как у матери - как говорили при дворе. Но Эйегон перестает видеть в ней умерших родственников. Убийцы матери растворяются в её взгляде, когда Джейхейра ему впервые улыбается. Надломлено, лишь слегка напрягая уголки губ, но с желанием выразить радость. Подарить свою первую и единственную улыбку ему - Эйегону. Сыну человека, приказавшего убить её маленького брата. Но Джейхейра продолжает улыбаться, смотря на него, даже, когда бабочка вспархивает с её маленьких ручек. И после этого, он перестает замечать остальных. Он цепляется за Джейхейру, будто она - солнце, центр мира, единственное важное, что есть во вселенной. Его первая и единственная жена. Эйегон начинает делиться с ней воспоминаниями. О смеющемся Люцерисе, улыбающимся Джейкейрисе, веселом Джоффри и о ужасно близком ему Визерисе. Он говорит с ней о семье между разговорами о солнце, пирожных и долгом-долгом лете. Они говорят о своих матерях и никогда - об отцах. Джейхейре нравятся эти разговоры. Прошлое кажется безоблачным и неимоверно счастливым. — Она велела мне… она сказала… — Джейхейра жмется к нему длинными фарфоровыми руками, спутывает их ноги вместе, чтобы уже никогда не разъединится. Без Эйегона - страшно, и в голове лозы мыслей из материных криков и детских рыданий спутывают сильнее, душат её воспоминаниями, разламывают на одинаково прозрачные стеклышки страхом и одиночеством. С Эйегоном - спокойно, непривычно тихо в голове, иногда он улыбается ей матушкиной улыбкой. Джейхейру трясет. — перерезать… перерезать тебе горло, когда ты будешь спать… Эйегон… я не хотела… Кровь брызжет на пол капельками рубинов. Она густая, почти черная. Хрупкое детское тело безвольно падает на пол. Громкий удар упавшей головы Джейхейриса заставляет весь мир замолчать. Матушкины крики отдаются раскатами грома где-то из под толщи воды. Мир молчит и затухает. Кровь на зеленом платье Джейхейры еще совсем свежая. Она начинает задыхаться, прерываясь на тихие вскрики. Он целует её лоб, покрытый легкой испариной. Эйегону мерещеться семья, стоящая в немом молчании возле кровати со стороны Джейхейры, их полные скорби лица окутаны мраком. Иногда Джейхейра вспоминала о драконах и Эйегон в такие моменты сжимал собственное одеяние до боли в суставах. Её дракон был черным, как ночь, с темно-синими прожилками и она говорила, что от него пахло небом и свободой. Джейхейра никогда не была свободной. Она узница, беглянка, сирота, мотылек с подрезанными крыльями, которому только и остается, что тешется мечтами о полете. От большой высоты и звука кожистых крыльев у Эйегона замирало сердце. Но сыну Рейниры Жестокой иногда снятся темные крылья Грозового Облака и во сне на его чешуе почти не видна кровь. — Эйегон, я… я не хочу убивать тебя… — Она смотрит на него темными безднами глаз, отцовских глаз. Слезы продолжают катиться с их уголков, оставляя мокрые дорожки на вспухшем лице. Материнском лице. — Я не смогу… никогда не смогу… Полубезумный голос Зеленой королевы звенит в ушах. Бабушкины руки когтями хищной птицы до синяков впиваются в плечи. Королева Алисента смеется в особенно солнечный день, когда близнецы с хохотом валятся на пол, не переставая щекотать друг друга. Маленький Мейлор с усердием пытается устроиться на бабушкиных коленях. Вдовствующая королева воет диким зверем, шепча “убей, убей”, словно молитву, когда стража силой уводит её из покоев. Но Джейхейра не Эйегон Второй, и даже не Хелейна Таргариен. Джейхейра - это синие бабочки, подрагивающие крылышками на её бледных пальцах. Джейхейра - это ветер, остужающий своим дуновением горячие кирпичи Красного замка. Джейхейра - это сад и растущие в нем розы. Джейхейра - это тихие улыбки, предназначенные только друг для друга. Джейхейра - это тени, укутывающие их ложе. Джейхейра - это сны и слезы. Джейхейра - это просто Джейхейра. — Мир надломится, если я потеряю тебя, Эйегон. — Она прислоняется лбом к его лбу, шепча это, словно молитву в бреду.