Деревня

Витя сошëл с тропинки на траву, за ним, качаясь на тонких лапках, побежала белëхонькая курица. Вдали от ветерка несильно раскачивались туда-сюда дородные яблочные верхушки садовых деревьев. Послышался глухой стук о землю — упало от качаний несколько перезревших, наверняка краснобоких, яблок. Курица, хоть и казавшаяся усталой, намеревалась клюнуть Витю в ногу. — Серëж, отгони еë! — пылко зашептал Витя, отмахиваясь от птицы в сумерках наугад и руками, и ногами. — Да забей ты! Сама убежит! — Серëжа обернулся на брата через плечо, небрежно одëрнул потëртую кожанку, — Видишь же, что потерялась она, а испугался как! Курица и вправду через несколько трепыханий крыльями выдохнулась и отстала, затихнув под широко раскинувшимся кустом сладкой смородины на чьëм-то заброшенном участке. — Завтра придëм сюда, — заметил Серëжа, останавливаясь рядом с Витей, — наберëм ягод, всë равно ничьи они, — он хлопнул по уху, прогоняя назойливого комара. Лицо Вити омыло порывом ночного ветра, пахло костром, перегноем и сеном. Даль, скрытая узорчатыми ширмами деревьев и кустов, медленно переливалась звуками: чей-то неспешный разговор, эхо музыки, одиночный визг колëс мотоцикла. Витя вдохнул глубже и слабо улыбнулся — тянуло лечь. — Ты ворота подержи, я засов сниму, — Серëжа начал резко удаляться к заднему двору дома. — Ты что? Через собаку Захаровскую пойдëм? — Витю как холодной водой облили. — Залаёт ведь, дурень! А батя-то уже седьмой сон видит! Серëжа недовольно цокнул: — Кругаль навернуть хочешь? — Давай хоть так, — Витя свернул в густо пахнущую темень между сараями, — всë равно от бати выговор получим, что по ночи шляемся. — Да ладно, — Серëжа аккуратно ступил в траву, доходящую по лодыжку, — вдвоëм ведь... — Я вот, вообще, не при делах, — начал Серëжа "для общего развития", — мол, так и так, за тобой приглядываю, — он сбивчиво засмеялся в кулак, отмахиваясь от мошек, норовящих залезть в глаза, — ты сам меня таскаешь в ночь... — Ага, конечно. Не обнаглел? — Витя даже обернулся, надеясь посмотреть в чужие хитрые глаза. — Я без тебя как штык в десять дома был, привирать не надо, — Витя потëр кадык пальцами и сглотнул слюну наигранного недовольства. — Ой. Конечно-конечно... — обманчиво ласково начал Серëжа. — Да, пока меня тут не было, ты вообще дома не ночевал, мне батя-то рассказал, что ты с Ларисой... Серëжа ожидаемо перешëл на смех, и теперь уже Витя недовольно цокнул, ускоряя шаг. — А ты вообще сессию на полтора месяца дольше положенного закрывал, это ничего? Не подозрительно ни капли! — Витя готовился отстаивать свою честь до последнего, но в итоге напоролся толстовкой на торчащий гвоздь. — Тут гвоздь, аккуратней иди. — Без тебя знаю, — отшутился Серëжа и вышел из дебрей покосившихся сараев на центральную дорогу, чтобы свернуть влево к ровной линии домов, — Ну вот что ты там Ларисе по ночам программируешь, а? — в конце он хрюкнул и хрипло засмеялся. — Что надо. — тоненьким-тоненьким голосом ответил Витя, вспоминая все проколы брата за последние полгода. — Ну хоть оправдание нормальное придумал бы, программист хренов... — после сказанного Серëжа не выдержал и сорвался на гортанный низкий смех. — Щас батя нас по твоей жраке вычислит, пëс, — Витя и сам еле сдерживал смех. — А я говорил? Говорил через собаку идти? Она не нажалуется! А Захаров нас не увидел бы, чтобы стукачить! — Серëжа весь подобрался и приготовился пародировать брата. — Нет-нет, мы через неë не пойдëм, в седьмом сне папа спит... — Ой, да, закройся ты, пришли уже. До калитки было было рукой подать, невысокие домишки по бокам пыльной дороги образовали широкую аллею так, что вид с обеих сторон становился одинаковым: дом-яблони-кусты. — Моралист, прошу проходить, — съязвил Витя, открывая калитку, — Помнишь, как к Кате за хлебом на три дня ушëл? Пекли небось. — Ты, шкет, это... — замялся Серëжа, не зная как укольнуть. — Без это! Полянку возле дома видишь? Завтра косить будешь, — важным тоном озвучил приказ Витя, — упал-отжался, раз-два! — Да тише! Реально батя щас встречать выбежит с хлебом-солью! — Да спит он, наверное, и окна закрыл, чтоб комары не летели, — закончил Витя и подал знак замолчать, а сам в это время аккуратно отворил входную цветастую дверь со сколами краски. — Не мороси, разувайся, проходи, — поторопил Серëжа, готовясь задвинуть шпингалет. Паук в углу прихожей разморëнно перебирал лапками, утопая в паутине. Дом тут же одарил входящих удушливым теплом от вечерней готовки, в нос ударило маслом и лаврушкой. — Пельмени варил, — подметил скорее для себя Витя, на носках проходя мимо закрытой летней спальни, — а проветрить забыл открыть. — Да спит он, — Серëжа вгляделся в тусклое стекло закрытой двери, — не разбудим. Следом Витя поднялся по двум ступенькам, чтобы открыть ещë одну дверь, разделяющую пристрой и сам дом. Закрывшись, Серëжа громко охнул, включая тусклый свет в узком коридоре: — Как я чешусь... Бальзам от укусов найди... пожалуйста... Витя, переодеваясь, отрезал: — Во-первых, давай шëпотом, нас прекрасно за дверью слышно, во-вторых, помойся сначала, в-третьих, я этот бальзам двести лет не видел, — он зачесал чëлку назад и не удержался от подкола, — и ты, пëс, вообще можешь солëной водой обойтись. — Да не помогает твоя солëная вода от укусов... — захныкал Серëжа, скрываясь в проходе на кухню. — Поищу бальзам, ладно. Пара щелчков, и послышался шум воды вдалеке. Витя выключил за ненадобностью свет и не спеша прошëл в гостиную. В доме было три комнаты и прямоугольная кухня, в которой умещалось всë, что только можно: комод с тарелками, старенький холодильник, газовая плита, стиральная машина, квадратный шатающийся стол, узкая мойка, а угол комнаты вообще был отделëн деревянной перегородкой — за ней и находилась ванная с газовой колонкой, нагревающей воду порой до кипятка. Тот факт, что такое чудо может взорваться (собственно, в соседнем доме так и произошло), Витя предпочитал забывать каждый раз, как шëл мыться. Две жилые комнаты из трëх были отданы под власть барахлу: в старых набухших от времени шкафах хранилось разное тряпьë, в числе которого были вещи покойной серëжиной мамы. Таким образом, приходилось спать вдвоëм на широком раскладывающемся диване в гостинной — удобства это не добавляло, но и острым лишением не было. Витя скинул кучу уличной одежды на старенькое просиженное кресло в углу, не заморачиваясь сложить вещи или, чего уж там, повесить в шкаф. Он принялся раскладывать диван, потом приоткрыл окно, надеясь, что комары не догадаются пролететь через дырень в марле, взял с пыльного подоконника постельное бельё. Расстилая непропорциональную по размерам голубую простыню с ромашками по прямоугольному дивану, Витя спешил заправить уголки, чтобы ночью ничего не пришлось поправлять. В нос ударил запах чего-то староватого, давно залежавшегося, будто просроченный йод разлили по накрахмаленной марле, но также пахло и солнцем с травой. Витя решил, что постельное бельё надо простирнуть в воскресенье, а голову вымыть завтра — сегодня уже поздно сушить. Холодными по неизвестной причине пальцами Витя открыл дверцу скрипучего шифоньера, что был в моде лет тридцать назад, изнутри пополз едкий запах крахмала. Бальзама от укусов там не было — другого ожидать от давно осиротевших полок и не стоило. Витя принялся шуршать своим полиэтиленовым пакетиком, в котором привëз свои скромные мыльно-рыльные принадлежности: расчëска, бритва, гель для волос, какой-то крем, несколько упаковок таблеток, что ему вручила заботливая мама перед отъездом, заживляющие мази, пластыри, и вот, наконец, бальзам от укусов. Витя заранее приготовил ватные палочки — будет он ещë полтюбика дорогущего бальзама на Серëжу расходовать. Разбежался — капелькой обойдëтся. Со стороны кухни поплыл заманчивый запах пены для ванны с ароматом ландышей, используемой всеми как гель для душа, — Серëжа закончил в ванной. Вскоре Витя с громким выдохом испытал облегчение от прохладной воды — колонка со своим нагревом идëт к чëрту. Смахивая крупные капли с лица и волос полотенцем, Витя вышел на кухню. Серëжа уже подсуетился: вальяжно сидел за столом с белой булкой и с пакетом ряженки. Витя его лишь смерил взглядом, вспоминая Катин пирог, которым их угощала за чаем несколько часов назад Баба Зина. — Что? — отозвался Серëжа, выливая из пакета всë до последней капли. — Кисломолочка... это... того... для пищеварения полезно. Очень. — Особенно с булкой. Витаминная бомба. — усмехнулся Витя, спеша налить себе чай, чтобы посидеть на кухне за компанию. — Не уснëшь от чая потом, — жуя, сообщил Серëжа. — На стол не кроши, мышей не соблазняй. Витя потряс чайничком — вчерашняя заварка вылилась в чашку плевком чаинок. Под высоким потолком лениво хлопала крыльями упитанная серая моль: видимо, выбирала, куда приземлиться. — А мы когда уезжаем? — неожиданно начал Серëжа. — Так, это, — Витя уселся на табуретку, скрестил ноги и задумчиво пожевал губу, — четырнадцатого... — А Катя через две недели! — важно ответил Серëжа, проглатывая кусок. — Надо шашлыки устроить! — Я только за, Лариса до конца месяца здесь торчать будет... — Витя закашлялся в конце от тусклого вкуса чая, оседающего на языке. — Кто бурду такую заварил? — Так ты же, — сказал Серëжа, смахивая крошки в кулак. — Фу. Витя сплюнул в мойку ворох противных чаинок. — Хоть бы шторы закрыл, Серëж. На виду у всех. Кремовый тюль неприкаянным куском оборванной ткани болтался на гардине, изредка вздрагивая от ночного ветра. — А тебе чо? Светит? Или опять Захарова боишься? — с вызовом спросил Серëжа. — Да. Боюсь. Странный он. — утвердил Витя, отплëвываясь. — Лезет к нам всем, когда не надо. — Это когда ты блевал-то от настойки Ларисы весь день? — вспомнил Серëжа и нажал на больное. — Заткнись, пëс, — ворох постыдных воспоминаний полоснул Витю, и он сверкнул глазами в темноте, — не надо... пожалуйста. — Да расслабься ты, — как ни в чëм не бывало ответил Серëжа, отщипывая от булки кусочек, — он ведь отца знакомый. По науке. — Не верю в это. — непереубеждаемо плюхнулся обратно Витя. — Правда: они с отцом работали вместе долго. — поделился Серëжа. — Да хоть кривда. — поставил точку Витя, задëргивая тюль изо всех сил. — За мясом когда поедешь? — Да хоть завтра, — тепло улыбнулся Серëжа, расчëсывая плечо. В доме напротив что-то громко скрипнуло, но на это никто не обратил внимания. Кузнечики весело скакали за окном, подбираясь к стеклу всë ближе. — Ой, жених, ой, как о Кате подумал сейчас, да? — улюлюкал Витя, склоняясь над скатертью, — Поженетесь скоро, небось. Меня-то пригласите? — Да отстань ты! — неровным голосом отозвался Серëжа, перестав жевать, — Вы с Ларисой, наверное, уже заявление подали, да? Первее нас будете. Витя представил, как делает Ларисе предложение, представил, как целует еë в ЗАГСе, и в душе потеплело от наплывших чувств. Однако это были сладкие мечты — для их воплощения в жизнь надо было немало сделать всего доброго. — Может быть, — Витя почувствовал, как кровь приливает к ушам, — Пойдëм на кровать, смажу твои укусы. Под строгим надзором Вити Серëжа убрал крошки, вымыл кружку, и они покинули кухню, оставляя слабый свет настольной лампы в качестве ночника, прикрыли дверь. В гостиной Серëжа включил свет и принялся складывать свою одежду, брошенную братом на кресло, по швам. — Ой, — зажмурился Витя, — включай-не включай свет, всë равно как в темнице! — Завтра лампочки нормальные купим, значит, — серьëзно ответил Серëжа. — А что это ты, — Витя перевернулся на постели, вставая на подушку локтями, — аккуратист у нас теперь? Или Баба Зина так влияет? — Не... — засмеялся Серëжа, — Баба Зина меня любит! Я пацан чëткий! Это Катя так на меня влияет. — А-а-а, — с бывалым видом протянул Витя, — а я думал, что там у них, что мать, что дочь... — Ой! — нахохлился Серëжа, расправляясь со штанами, — Твоя-то чуть ли не патологоанатом! Не страшно? — Лариса на нейрохирурга учится, — сделал акцент Витя, садясь, — пора бы запомнить. — Проехали. Что-то громыхнуло — то ли на кухне, то ли в другом доме. Витя свëл брови, выглянул в коридор. — Мыши, — беззаботно заявил Серëжа, — может быть. — Давай в кровать, — Витя отогнал всякие мысли, беря в руки бальзам и ватную палочку. Серëжу обкусали в колени, локти, шею, и спину, некоторые из укусов, до которых он мог дотянуться, были расчëсаны до покраснений. Витя на это лишь хмыкнул, но журить не стал. — Грëбаные комарососы, — Серëжа еле слышно застонал, когда влажная ватная палочка коснулась покраснения. Витя методично, но с душой смазывал укусы, разминая свою шею. Взгляд остановился на хрустальных бокалах, скрытых за стеклом. На его памяти, они не доставались ни разу. — И зачем людям хранить столько рюмок и бокалов, если из них не пить даже по праздникам? — справедливо задался вопросом Витя, кивая в сторону шифоньера. — А... это, — голос Серëжи налился усталостью, — это от мамы ещë. Никто так и не убрал — никому не надо. Оба понимали, что всë равно даже им. Тут Серëжу посетила гениальная, по его меркам, мысль, которую замалчивать он не собирался. Потерев лицо, Серëжа с энтузиазмом предложил: — А давай, Вить, как в Москву вернëмся, огурцы посолим, — он оглянулся через плечо, — добротно так, с дубовыми листочками сделаем... банок пять... с папой поделимся. — Милый, — раскатисто начал Витя, — солëные огурчики — это, конечно, замечательно, — он глубоко вздохнул и заглянул в чужие голубые глаза, — но... давай без меня, ладно? Без обид. — Опять с перрона к мамочке укатишь от нас жить? — обиженно начал Серëжа, сощурив презрительно глаза, — Она ведь так за тебя, сыночка маленького, волнуется! А нас с папой ты в Москве и знать не хочешь, да? Сеченовы дураки, а Петровы нет!? — Где хочу, там и живу! — вспылил Витя, отстраняясь от брата. — Ну что ты начал на ночь глядя? Опять? — А днем тебя не выловить! Всë к Ларисе бегаешь! — Не начинай... — предупреждающе прошептал Витя, готовый в любой момент вцепиться. — Да закончить бы, Вить! — Серëжа нервно двигал челюстью. С улицы пахнуло ночной прохладой, залилась лаем соседская собака. — Да! Волнуется за меня моя мама! — Витя поднялся с кровати, — Не может по-другому! А твоя за тебя нет? — Моя за меня на небесах радуется, — закончил Серëжа, прекратив злиться, — Понимаешь, ты хоть иногда к нам приходи, папа ведь обижается, и я не рад, когда ты у нас дома не появляешься... — Да куда я денусь... — по-доброму ответил Витя, отпуская ссору. — Спасибо за бальзам. — с улыбкой сказал Серëжа, пролезая вглубь дивана. Витя выключил тусклый свет, тут же появились тени на стенах от раскидистых яблонь в саду. Деревня спала, лишь где-то на окраине кипела жизнь, это было слышно по отдалëнным звукам работы. Однако Захаровское окно горело. Обоим спать не хотелось, может быть, стоило завязать лëгкий разговор. Серëжа, помявшись из-за маленькой ссоры, предложил: — Может, телик? Витя опередил: — Нет, спасибо, тут всего два канала показывает, и один из них с помехами. Телевизор-коробка, стоявший в углу гостиной накрытый плетëной белой салфеткой, пылился уже несколько лет. — На завтрак-то что завтра будем есть? — раздумывал Витя вслух. — Яичницу приготовлю, — отмахнулся, как от мухи, Серëжа. — Третий день подряд? — удивился Витя. — Меня тошнит уже от яиц. — Ой, ну простите, ваша светлость, — отшутился Серëжа, перетягивания на себя простынку. — Не дыши на меня! Серëжа! — задергался в постели Витя.— Мне жарко! И одеяло отдай! Тебе там не жирно? — Как тяжело с тобой. — Серëжа устало выдохнул, — Как Лариса-то терпит? Ты как королевская особа! — Может, и королевская... — протянул Витя, отвоëвывая простынь. — Да ты свою мохнатку рыжую на голове видел вообще? Король он! Ага, конечно! — А ты мне зубы не заговаривай! — пропыхтел Витя, воюя за простынь. — Делись, раз вместе спим! Серëжа сам накрыл по шею Витю частью простыни, потом сам забрался под неë. Таким образом, они замолчали, разглядывая высокий потолок комнаты, наслаждаясь шелестом яблонь. Тепло Серëжи ощущалось приятно, оно не обжигало, не заставляло чувствовать духоту, не отталкивало, оно просто было родным. Витя прижался к брату сильнее, Серëжа приобнял его в ответ. Ночь текла тëмно-синим небом за окном. — Творог есть будем, — прошептал Витя в чужую ключицу. — Голова заболела... Не могу даже, — в пустоту прошептал Серëжа. — Ну так чего ждëшь? — Витя очнулся от марева отдыха, потому что не понимал, отчего Серëжа ждëт каждый раз крайнего момента. — Ну, иди пей таблетку, само не пройдëт. Сëрëжа тут же дëрнулся, неаккуратно перелез через Витю, придавив его ногой к подушке, покопался в Витином пакете, выдавил с хрустом зелëную таблетку, и потопал на кухню. Через минуту они снова лежали вместе, накрывшись простынёй. Духота дома медленно растворялась в белом потолке, еле видимо качался цветастый абажур, под окном трещали кузнечики, где-то на шкафу, вдали, тяжело тикали часы. — А мож это... Катюшу к нам на ночëвку позвать...как-нибудь... Вить, ну.. неплохая же идея... — мечтательно и сонно проговорил Серëжа. — Что? Куда позвать? — Витя быстро пришëл в крайнее возмущение. — Мы с тобой в одной кровати спим, дурик! Ты Катю на антресоль положишь? Романтик хренов. — Ну, на антресоли и ты можешь ночку покуковать... В тишине раздался громкий хлопок — Серëже прилетел подзатыльник. — В саду ночевать будете, горе-любовнички! Нашëл как опозориться, пëс! — Витя выдохнул и отвернулся. — Да шучу я. Серëжа крепко прижался к спине брата, потëрся щетинистой щекой. Оба через несколько минут ласковой тишины прикрыли глаза. Вдруг что-то вскарабкалось на подоконник и одним прыжком запрыгнуло в окно, разорвав марлю и сбросив с громким шелестом газету, на которой сушилась петрушка. — Это что ещë за х... Витю перебил Серëжа, подорвавшийся, сразу же, как почуял неладное: — Это кошка. Через полминуты, стоя на коленках под столом с фонариком, Серëжа глухо прорезюмировал: — Это кошка Захарова. Муся, вроде бы. Без раздумий ответил Витя: — Гони еë в восвояси! — Да пусть мышей у нас половит, утром сама домой уйдëт, — беззаботно отозвался Серëжа, отходя к дивану. Белая кошка от страха забилась под стол, ближе к шкафу. Витя не растерялся, наращивая презрение ко всему, что принадлежало Захарову: — Сейчас нагадит где-нибудь! Серëжа! Выпроводи еë! — Ладно-ладно, — отозвался Серëжа в примирительном жесте, готовясь подобраться к кошке. Витя отвернулся к стене, заматываясь простынкой, пока можно. Серëжа взял Мусю, прошептал ей что-то ласковое и понëс, соблюдая тишину, на улицу. Витя услышал, как открылась одна дверь, потом вторая. Он проводил носом по подушке, чувствовал свой запах и немного Серëжиного, улыбнулся. Закрылась входная дверь. И почему чужая кошка запрыгнула к ним в дом? То-то, странная семейка. Однако, вторая дверь так и не открылась. Неужели, Захаровская кошка отказалась уходить, и Серëжа с ней возится так долго? Витя поморщился, устраиваясь поудобнее. Наконец, дверь открылась. Серëжа быстро пересëк коридор и в полный голос объявил: — Отца дома нет. — Как нет? — встрепенулся Витя, вставая мигом с постели. — А вот так, — дëрганно ответил Серëжа, — в спальне его дверь приоткрыта, я туда заглянул, а там пусто, вот, записка только на столе была. — В погреб может свалился? — предположил Витя. — Да вот же, записка, — Серëжа протянул маленький листочек, — "Ушëл к Харитону Захарову проводить эксперименты". Серëжа отложил записку и присел на край кресла. — Вот соседушка... — завëлся Витя, — сейчас я этому соседушке позвоню… Какие ночью эксперименты могут быть? У Захарова одни эксперименты только! С самогонным аппаратом! — Да зачем? Контору нашу не пали. — успокоился окончательно Серëжа. — Захотел папа уйти и ушëл. Ему наше разрешение не нужно. Всë равно мы по одним делам, а он по другим. Один он постоянно. — Ладно. — сбивчиво согласился Витя, успокаиваясь. Серëжа крепко матюкнулся. — Спать давай, наконец. А то так не только голова заболит. Таким образом, ночь была должна плавно перетечь через несколько часов в прекрасное жаркое летнее утро, в каком щебечут птицы и солнце бьëт в стекло, настойчиво будя тех, кто намеревается проспать до полудня. Однако, орущие петухи порой могут будить ни свет ни заря даже тех, кто лёг спать за несколько часов до этого.