Хорошо. Я приду.
Да Вика и сама с трудом верила, что после стольких лет она вдруг согласилась на подобную авантюру в том месте, куда бы она точно не хотела бы больше возвращаться. Впрочем, можно было бы отказаться от этого без зазрения совести, но... (тут Вика сама удивилась своим же мыслям) она не хотела отказываться. «Я что, мазохистка?», – усмехнулась она и наконец-то отложила компьютер в сторону.***
Вот она, суббота, которую так ждала и так боялась одновременно Вика. В ночь перед этим днём она не смогла уснуть, до бесконечности прокручивая все ужасные, хорошие, добрые и грустные моменты, произошедшие в школе «Логос». «Во всём и правда виноват Логос», – заключила она, стоя перед зеркалом в девять часов утра. Вика долго пыталась выбрать подходящую одежду, в конечном итоге остановившись на классических чёрных брюках и изысканных сапогах, любимой голубой футболке, чёрной жилетке, в которой она обычно ходит на работу, и длинном белом плаще, что она принципиально не застегнула в силу щëгольских убеждений. Последний штрих – тёмно-синий платок на шее. Теперь точно можно идти, садиться в такси и ехать к заветному месту, что подарило ей неимоверное множество как страданий, так и счастливых воспоминаний. Дальняя дорога так же прошла в задумчивости. Таксист пару раз пытался с ней заговорить, но она отвечала нехотя и односложно. Наконец... «Ну здравствуй, Логос, – с грустной улыбкой наблюдала она развалины горячо любимой и ненавистной сгоревшей школы. – Сколько же ты у меня отнял? И вот, сам познал смерть. И всё же мне тебя по-настоящему жаль». Вика вышла из машины, подходя к чуть приоткрытым воротам. Будто б только её и ждали. Она огляделась. Лес стоял нетронутым и совсем не изменившимся. Лиственные деревья потеряли свою зелень и стояли жёлто-красные. Не так далеко от ворот стоял один-единственный простенький автомобиль. «Значит, компания Ники Багровой не такая уж и большая». Кузнецова шире отворила скрипнувшую калитку и вошла. Территория школы представляла собой всё то же самое, что было и много лет назад, только совсем немножко постаревшее от времени. В основном от пожара пострадало здание. Где-то ему досталось слишком много: на местах крыши и коридоров красовались огромные бреши. А где-то остались целыми и крыша и коридоры. Почти нигде не осталось белых стен: всё безжалостно сожрал огонь. И всё же место было до сих пор прекрасно. Сапоги мягко ступали по дороге, сплошь усыпанной бурыми листьями. «Сколько раз мы проходили по этой дороге? И не сосчитать. А сколько раз открывали эти двери, что сейчас лежат рядом с рамой?», – Вика аккуратно переступила через бывшую парадную дверь и, крепко зажмурившись, чтобы подальше оттянуть момент встречи лицом к лицу с внутренностями старой разрушенной усадьбы давно упокоенного графа Щербатова. Она открыла глаза и тут же вскрикнула. Призрак восстал из прошлого и явился перед ней на пороге. Призракам, если они из прошлого, нужно оставаться в прошлом и только прошлом! Кузнецова закрыла лицо руками. Не в её силах было встретиться с ним. — Вик, ну что же ты, не надо, – слышался до боли знакомый голос сквозь пелену помутившегося сознания. – От криков всё это может запросто рухнуть. — Лëша... – успела она произнести перед тем, как провалиться во тьму. Когда Вика открыла глаза, она по-прежнему была в сгоревшем много лет назад здании школы «Логос». Холодный осенний свет проникал через проломы в стенах и ещё сохранившиеся окна. Она лежала на чём-то мягком, будто бы специально положенном. — Здравствуй, Вика. Девушка резко приподнялась, видя перед собой молодого парня, практически не изменившегося за всё время разлуки. Это был всё тот же Лёша Барышников, которого она знала так хорошо и так плохо. Это тот самый Лёша, который не убил её в библиотеке в тот самый день, когда всё закончилось и заново началось. Тот самый, что предлагал ей выжить вместе с ним и предать друзей. Лëша, которого она не стала слушать. Лëша, о котором она не хотела вспоминать никогда. Тем более видеть. — Прости, что напугал. Честно говоря, не думал, что произведу такой эффект, – легко говорил Алексей. Говорил ровно так, будто бы ничего никогда не происходило. — Но ты же в тюрьме, – недоумëнно проговорила Вика и, держась за голову, попыталась встать. — Не вставай, пожалуйста, ляг обратно, – попросил он, нежно дотрагиваясь до её плеча. – На самом деле, я никогда не бывал в тюрьме. Доказательств того, что я был замешан в грязных делах Ингрид, ничтожно мало. Ну а за то, что чья-то бабушка – немецкая преступница, за решётку не садят. — И ты вышел сухим из воды. Что ж, этого и следовало ожидать, – Кузнецова, которая ранее повиновалась и легла обратно на обгоревший, но чудом уцелевший матрац, опять повторила попытку подняться. Лёша уже не мешал. — Не таким уж и сухим, – грустной полуулыбкой ответил Барышников. – Но давай не будем об этом? Поговорим о нас. Вика не удержалась от смеха, что явно был вызван накатившей истерикой. — О ком, о нас? Ты имеешь ввиду нас с тобой? – сквозь смех переспросила она. – Если так, то и нечего даже говорить, потому что между нами одна только пропасть. — А я думаю, что как раз есть, о чём говорить, – Алексей пошарил в кармане кожаной куртки и вынул оттуда маленькую коробочку. Крышка открылась и на дне, словно жемчужина, блеснуло простое золотое колечко. Вика с ужасом смотрела на кольцо, а Лёша решительно в её глаза, пытаясь установить зрительный контакт. – Если между нами пропасть, то, будь уверена, я построю через неё мост. Не забывай, что имеешь дело с архитектором, – Барышников подмигнул. – Я не прошу тебя отвечать на моё предложение сразу. Но я хочу, чтобы ты отдала мне всего один день твоей жизни. Хочу, чтобы мы провели его вместе. Хочу, чтобы ты дала мне шанс. — Шанс? Многого же ты хочешь, – произнесла Вика. «Значит так, – рассуждала про себя девушка, – всё это устроил он. Заманил меня в школу он. Никаких сталкеров-энтузиастов во главе с Никой Багровой и в помине не существовало. А я и поверить рада. Ещё и наглости хватило просить у меня руки после всего... Лицемерная мразь». — Вика, – начал серьёзно Барышников, – ты же до сих пор время от времени пересматриваешь «Римские каникулы», не правда ли? Кузнецова внимательно смотрела в глаза собеседника. — Помнишь тот вечер на чердаке? Проектор, чёрно-белое кино? Я не забыл. Я всегда помнил те счастливые мгновения. Помнил, как ты меня отвергла, а я не хотел отступать. Помнил все наши поцелуи в графском подземелье. Знаешь, я ведь надеялся на то, что смогу тебя забыть после того последнего школьного дня. Но так и не смог. Алексей говорил искренне. Это Вика установила точно. «Что ж, мне и так уже нечего терять», – подумала она и сказала вслух: — Я помню всё это. И помню твоё предательство. Но ты ведь вряд ли отстанешь от меня, пока не добьëшься своего, так? — Именно, – самодовольно ответил Лёша и неожиданно поднял Вику на руки. Она охнула и крепче сжала плечо парня, чтобы не свалиться вниз, на острые обломки разрушенного прошлого.***
Кузнецова обещаний никаких не давала, но всё равно провела весь день с Лёшей, с которым они вместе ходили по руинам бывшей элитной школы и вспоминали каждую мелочь, произошедшую на том месте. Они даже возродили столовую, усевшись за один-единственный не сгоревший стол и поели предусмотрительно привезëнную Алексеем пиццу. Вечер наступил слишком быстро. Барышников предложил пойти на чердак, который перед этим он проверил на безопасность. Чердак проверку прошёл успешно, и теперь молодые люди мирно сидели перед настежь открытым окном и смотрели, как алый закат медленно разливался по горизонту и окрашивал кровавым проходящие мимо облака. Тишина, холод, лесной осенний запах, чердак старой усадьбы... Что может быть романтичнее? — О! Подожди, у меня же в рюкзаке вино есть, – воскликнул Лёша, немного отодвигаясь в сторону от Вики и выуживая из большого кармана рюкзака два бокала, которые тут же отдал ей в руки. – Подержи, а я пока что, – он достал бутылку красного и стал выдëргивать пробку, – открою, – благодаря усилиям пробка поддалась и выскочила из горлышка. Вино было разлито по бокалам. — Ну что, на брудершафт? – предложил Лёша, и они скрестили руки, выпивая до дна. Встретившись глазами настолько близко, никто уже не мог отречься от нежного поцелуя в губы. Красное солнце почти уже село. Становилось темно. — Я тебя люблю, – прошептал Лёша, обжигая горячим дыханием губы и щёки. — Во всëм виноват Логос, – ответила Вика с грустной улыбкой на устах.