Радость моя

Я с тобой говорил языками огня Я не знаю других языков

Ослепительное белое пламя полыхало перед глазами, принимая самые разные формы. Закручивалось уходящим в небо вихрем, окружало огненным кольцом, плясало вокруг, подбираясь всё ближе, дюйм за дюймом. Когда глазам стало нестерпимо ярко, а лицо явственно обдало жаром, инстинкт заставил вскинуть руки в защитном жесте. Пламя тут же загудело, закрутилось с невероятной скоростью и рассыпалось множеством искр, растревожив тонкую ткань сновидения. Сев в постели, Шурф потратил несколько дыхательных циклов на то, чтобы привести в порядок колотящееся сердце. Билось оно не от страха, нет - визиты мёртвых магистров давно подняли планку кошмарных снов на недостижимую высоту, - но от необъяснимого восторга. Который, впрочем, был испорчен досадой на себя. Снова спугнул неосторожным жестом. Во сне сложно контролировать реакции тела, привыкшего защищаться от малейшей опасности. А огонь из сна был, вне сомнения, опасен. Но в то же время не враждебен, а осторожен, даже слишком. Словно боялся навредить особенно хрупкому - по его меркам - разуму сновидца. А ещё он был притягателен настолько, что хотелось любоваться им вечно. Как в том умирающем Мире, где Кеттарийский Охотник сражался с Лойсо Пондохвой, утратив человеческий облик. Нет, его Огонь был в разы прекраснее. Сны о нём начались недавно, пару дюжин дней тому назад. Этот был третий по счёту. Не так уж мало для появления в жизни чего-то чудесного, особенно для человека, с некоторых пор привыкшего считать, что причитающаяся ему удача уже растрачена. Но по ощущениям - возмутительно редко. Подобно визитам на Тёмную Сторону, встречи с Огнём прибавляли сил, опьяняли, как лучшие уандукские вина, обдавали горячим дыханием свободы. Под его жаром таяла маска Мастера Пресекающего Ненужные Жизни и… так казалось правильнее. Шурф ощущал себя немного более живым, когда позволял себе сочувственный взгляд в сторону прячущей лицо Мастера Преследования, когда ощущал внезапное желание услышать хотя бы одну вульгарную шутку Дневного Лица за последние дюжину дней, когда встречал растерянный взгляд максова протеже, когда… впрочем, Мастеру Слышащему чьё-либо внимание было без надобности, составить ему компанию в трактире он больше коллегам не предлагал. А ещё в такие дни, встречая ничего не выражающий взгляд непосредственного начальства, Шурф как никогда был солидарен с гневными воплями Рыбника, изобилующими оскорблениями и угрозами. В рабочее время Сэр Джуффин Халли вёл себя безупречно естественно, словно ничего не случилось вовсе. Настолько естественно, что в его присутствии фальшь начинала горчить на языке. Особенно сегодня, после сна. Тем сложнее было решиться и послать наконец шефу зов с просьбой о личном разговоре по завершении рабочего дня. Нет, рассказывать о своих снах он не собирался, эту тайну хотелось оставить при себе. Огонь не угрожал ничьей безопасности, Соединённого Королевства или Столицы, даже конкретному служащему высшего ранга в лице Лонли-Локли тоже - вряд ли. Но узнать что-то новое о нём было больше негде. Ни в одной книге ни в одной библиотеке, к которым Шурф имел доступ, не нашлось никакой информации о живом магическом огне. Джуффина можно было полагать единственным сведущим специалистом по интересующему Шурфа вопросу. На их половине Управления Полного Порядка кроме нескольких младших служащих почти никого не осталось. Снаружи уже сгущались сумерки, и в кабинете шефа было темно. Неподвижный силуэт Джуффина чернел на фоне окна, за которым раскинулся над Хуроном розовый с золотом закат. Шурф чувствовал на себе его выжидательный любопытный взгляд. Что ж, в конце концов, намечался их первый, со времени исчезновения Макса, разговор, не касающийся прямых служебных обязанностей. - Ну? О чем хотел поболтать, сэр Шурф? Неужели соскучился? Шурф бросил быстрый взгляд на стену, которую ещё недавно пересекала глубокая трещина - свидетельство того, что не всегда бесстрастному Мастеру Пресекающему Ненужные Жизни удаётся сохранять эту свою бесстрастность. И опустился в кресло, плотнее натягивая невозмутимую маску-личность, чтобы остался минимум щелей, через которые могло бы просочиться его волнение. - Я хотел бы прояснить один момент. Это имеет отношение к тому, что я видел во время вашего сражения с Лойсо. - Неожиданно, - отозвался Джуффин с таким видом, словно ждал этого вопроса с того самого дня. - Неужели в том давнем деле ещё остались непонятные тебе моменты? Мне казалось, я дал исчерпывающие ответы на все заданные тобой вопросы. Шурф привычно проигнорировал ироничные нотки в голосе собеседника и продолжил: - Тогда у меня было меньше опыта и знаний, и меня удовлетворили абстрактные догадки, но теперь их недостаточно. Меня интересует сущность того явления, которым были вы оба. Изучив всю литературу, близкую к теме, я понял лишь то, что огненная форма не является ни иллюзией, ни заклинанием. Ни разу после поимки Лойсо Пондохвы он не спрашивал об этом, и не потому, что ему было неинтересно. Но вспоминать обстоятельства встречи с этим чарующим зрелищем, а тем более заводить о них речь снова, после того разговора с горьким лекарством, было невыносимо. До нынешнего момента эти воспоминания казались несоразмерной платой за утоление любопытства. К тому же вплоть до сегодняшней ночи Шурф надеялся, что сможет разобраться самостоятельно. Джуффин забарабанил пальцами по столу, пытливо глядя в глаза собеседника. - Огнём, значит, заинтересовался… Шурф ожидал встречных вопросов о причине внезапно вспыхнувшего любопытства и даже подготовил ряд формулировок для не слишком резкого отказа объясняться, но шеф не стал ничего спрашивать. - Твои абстрактные догадки были не так уж неверны, сэр Шурф, - неожиданно серьёзно отозвался он. - Но если тебе нужны конкретные определения, то держи: огонь - истинная суть каждого живого существа, форма, наиболее близкая к воплощению самой магической силы. Думаешь, почему сильнейшее из известных нам заклинаний очевидной магии - зелёный огонь? Шурф задумался. Ему встречалось несколько древних текстов, связывающих с огнём не только магию, но и все происходящие в природе процессы, включая само возникновение Мира. Но пока он молчал и выбирал наиболее подходящие тезисы, Джуффин ухмыльнулся и продолжил, не дожидаясь ответа: - Огонь есть внутри каждого из нас. Но нужно полностью совладать с силой, чтобы дать ему волю. - Значит, в какой-то момент единения со своей магической силой маг переходит в иное состояние, - подытожил Шурф услышанное. - Тогда что же происходит с физической формой? - Здесь и начинаются сложности. - Какие именно? - насторожился Шурф. В глазах шефа на миг мелькнул огонёк, до боли похожий на тот, из сна, но на самом деле, конечно, - просто отражение заклинания, от которого он прикуривал. И пока Джуффин наслаждался трубкой, откинувшись в своём кресле, Лонли-Локли отдал должное дыхательным упражнениям. - Сохранять форму и тело, вернее, память о нём, не так-то просто, а для некоторых существ, чья суть - магия в большей степени, чем всё остальное, это может быть окончательной и бесповоротной трансформацией. То есть, весьма оригинальным способом самоубийства - понял Шурф. Джуффин продолжал внимательно наблюдать за его реакцией, а может быть, ожидал новых вопросов, но Лонли-Локли молчал, осмысливая полученную информацию. Нет, взгляд собеседника точно стал значительно тяжелее, чем в начале разговора. В этой напряжённой тишине Шурфу вдруг почудилось что-то намного более важное, чем было сказано словами. За окном окончательно стемнело, но шеф по-прежнему не спешил зажигать светильники. Не то чтобы скудное ночное освещение не давало разглядеть выражение его лица, но игра теней словно бы подшучивала над зрителем, заставляя принимать увиденное за… сочувствие? беспокойство? От этой неоднозначности стало неуютно. Пришлось приложить усилия, чтобы побороть желание передернуть плечами и стряхнуть с себя обманчивое впечатление. Шурф позволил себе лишь моргнуть. Прикрыть веки на долю секунды дольше, чем требуется. В холодных светлых глазах напротив опять не осталось ни следа посторонних эмоций. Но ощущение значимости разговора никуда не делось. Упустить возможность подшутить или выяснить причины внезапного любопытства - такое поведение вовсе не типично для Джуффина. Из всего следует, что начальство знает и понимает гораздо больше, чем доступно Шурфу. Но не спешит этим знанием делиться без прямого вопроса и с удовольствием оставит его при себе, если нужный вопрос не прозвучит. Но за что ухватиться? О чем они на самом деле сейчас говорят? Что важно настолько, что вокруг них буквально тяжелеет воздух, вдыхать который приходится через силу? Был бы здесь Макс, он обязательно нащупал бы нужную нить разговора, просто выпалив вслух наугад первую попавшуюся мысль… Первую попавшуюся… В голове сделалось совсем пусто. - Спасибо за разъяснения, сэр Халли, - через силу произнёс Лонли-Локли, поднимаясь из кресла, - Мне понадобится какое-то время, чтобы обдумать полученные сведения. Тот понимающе хмыкнул. - Иди, сэр Шурф. Хорошей тебе ночи, - и отвернулся к окну. Хорошей ночи, как же. Грудь до краёв наполнила тревога, норовя выплеснуться наружу от любого неосторожного движения. Нужно было успокоиться, вернуть контроль над эмоциями. Возвращаться домой в таком состоянии было категорически нельзя, если, конечно, Шурф не хотел напугать Хельну. А он не хотел. Когда удалось замедлить дыхание до необходимого темпа, служебный амобилер уже ехал по улице Старых Монеток. Очевидно, забывшись, Шурф назвал дежурному вознице не тот адрес. Старая квартира Макса встретила гостя безжизненной тишиной. Стало зябко, как от зимнего сквозняка. Шурф почти не сомневался: открытые окна здесь были не при чем. Да и распахивать их было некому. Он поднялся наверх, убедился, что пустотой небытия тянуло из невидимой, но отчетливо осязаемой дыры на том месте, где раньше стояло то странное устройство из другого Мира, показывающее кино… Хотя, стоило признаться, на самом деле дыра была в его сердце - именно в неё проникал нездешний холод из приоткрытой двери в Хумгат, через которую Макс уходил в другие Миры. И возвращался. Раньше он всегда возвращался. Шумно выдохнув, Шурф прислонился к стене, не сводя взгляда с того места, где не осталось даже следа на пыльном полу, опустился на край постели. Принялся считать вдохи и выдохи, отгоняя лишние мысли. Воспоминания о вечерах в Мохнатом Доме, последние дела Тайного Сыска, когда ещё Макс был с ними, первые слова Джуффина после возвращения из Тихого Города - всё это осталось позади. У Шурфа было много доводов разума, почему цепляться за эти воспоминания непродуктивно, но они всё равно продолжали всплывать в сознании. Вдох. Пауза. Картинки в голове неохотно замедлились, голоса слились в неразборчивое монотонное гудение, от которого голова стала ещё тяжелее. Выдох. Пауза. Шурф старательно дышал, пока мысли не заполнила гудящая тишина пустого дома. И бесконечный круговорот образов, в конце концов, потерял чёткость и погас, словно закончившаяся киноплёнка. В конце концов, он сам не заметил, как задремал. Язычок белого огня подался вперёд и тут же опомнился, отпрянул. Он не желал навредить. Но при этом приплясывал нетерпеливо, явно показывая, как ему хочется приблизиться, коснуться... Просил разрешения? Шурф медленно протянул руку, в свою очередь давая понять, что не боится, что согласен терпеть боль, если понадобится. Пламя радостно дрогнуло, сжалось в один маленький ослепительно яркий огонёк, который теперь помещался в раскрытой ладони. Приятный жар распространялся от него волнами силы по всему телу. Вспыхнули рукава, пламя почти нежным прикосновением обвило шею, лизнуло бока… И вот уже Огонь охватил доверившегося сновидца целиком, одним жарким объятием, не сжигая, но наполняя теплом, нежностью и силой. Шурф отстранённо подумал, что так, наверное, чувствует себя человек, которому выпало счастье соединиться со своей Тенью. И в гуле этого пламени, растворяющегося в нём, вдруг прозвучал такой знакомый голос: - Шурф… Вместе с этим коротким, тихим обращением в сознание беспорядочным ворохом цветных пятен ворвались чужие воспоминания. Полупустая улочка, аккуратные двухэтажные дома, пасмурный полумрак лиловых сумерек… Легкие судорожно втягивают загустевший, словно застоявшийся воздух, а сердце сжимается в маленький тугой ком, предчувствуя, что сейчас будет озвучен приговор. Потому что с таким сожалением и нежностью смотрят только перед тем, как сообщить скверные новости. - Ты еще не понял, куда попал? Это же Тихий Город. Мягкий и немного печальный голос Джуффина Халли непривычен слуху Шурфа, но настоящему хозяину воспоминаний, этому взбалмошному мальчишке, вероятно, знаком. Иногда казалось, что никто в Мире не был шефу так дорог, а иногда - что ни к кому во всех Мирах он не был так жесток. Похоже, оба впечатления оказались правдивы. Макс слушает дальнейший рассказ, вероятно, в каком-то странном эмоциональном оцепенении, потому что образы то расплываются мутными пятнами, то растягиваются, словно попавшие в ловушку заклинания временной паутины из репертуара сэра Мабы Калоха. Постороннему наблюдателю в этой мешанине ненадежной человеческой памяти большинства слов не разобрать, но общий смысл улавливается и из обрывков. Отдельные фразы же - врезавшиеся в сердце Вершителя особенно глубоко - звучат так отчётливо и звонко, что эхо ещё долго не умолкает в ушах. — Я не подбирал тебя ни на каких помойках, я тебя выдумал. Остальное тонет в том же хороводе быстро сменяющихся смазанных образов. Из всех ощущений чёткими остаются только подступающие чужие слёзы, боль в прокушенной губе и солёно-горький вкус крови. А потом - вечность агонии на теплых деревянных досках, окрашенных в медово-жёлтый цвет. Куда бы Макс ни шёл, что бы ни делал, о чём ни говорил, ему кажется, он продолжает корчиться от боли в той тесной комнатушке, в которой за Джуффином хлопнула дверь. Хотя и эти ощущения раз за разом теряют свою остроту, всё больше места уступая усталому равнодушию. Расчёт был неверен - понимает Шурф, ловя в отражениях тускнеющий безразличный взгляд: разум Макса в попытках защитить себя постепенно избавляется от эмоций, причиняющих боль, от привязанностей, от воспоминаний. Он перестаёт быть Вершителем, утратив связь со своей сутью - магией. Для воплощённого чуда это хуже утраты Искры. “...форма, наиболее близкая к воплощению самой магической силы…” - вторгается в сознание голос Джуффина из собственных воспоминаний Шурфа. И внезапная догадка, как удар в солнечное сплетение, выбивает воздух из лёгких. В тот же момент прекращается мельтешение бессмысленных эпизодов. Им на смену приходит осознанное плотное видение. Как будто Макс ловит эту постороннюю мысль и замирает, потянувшись к ручке двери, той самой, что когда-то открылась в другой Мир, но - не для него. От нахлынувшего страха немеют пальцы, а ноги деревенеют, стоит только представить, что однажды, выходя этим путём на улицы Тихого Города, он уже не вспомнит Ехо. И тут же липкий страх сгорает от резко вспыхнувшей жгучей ярости. Макс всё ещё Вершитель, и у него есть воспоминания, есть желания, есть сила! Он не привык проигрывать и на этот раз тоже повернёт всё по-своему! Сейчас, подпитываемый кипящей злостью, он уверен, что сможет. Он отворачивается от злополучной двери, как будто демонстрирует, что он волен ходить своими путями. От мыслей и эмоций становится жарко, трудно дышать. Макс сбрасывает куртку. Уверенным чеканным шагом поднимается по лестнице на второй этаж, чердак, через окно выбирается на крышу. Обводит взглядом однообразный пейзаж. За клубящимся туманом, как и всегда, не рассмотреть горизонта. Воздух снаружи ничем не лучше, чем в доме, и по-прежнему не получается вдохнуть полной грудью и почувствовать вечернюю свежесть, пахнущую свободой. В Тихом Городе почувствовать её нельзя. Макс расстёгивает рубашку. Жжение в груди нарастает и в конце концов становится таким сильным, что кажется, в сердце у Макса только что родилась новая звезда. Это сравнение не так уж далеко от правды - по крайней мере, его тело совершенно точно не в силах сдержать хлынувшую силу. Если дать ей волю, человек-Макс умрёт. Макс смотрит на свои руки. Зачем они, если нельзя ими дотянуться до самого дорогого? Если не пожертвовать этой оболочкой, то вырваться из своей клетки он уже не сможет, возможно, никогда. Умрёт Макс-Вершитель, его истинная природа. Огонь. Макс закрывает глаза. Ненужная больше оболочка сгорает, осыпается серебристым пеплом над тихими уютными улочками, затянутыми лиловыми сумерками. А белое яростное пламя вырывается на свободу. В наступившей тишине опустевшего пространства сна единственный свидетель произошедшего сделал судорожный вдох и проснулся. Окружающий мир изменился: воздух пах иначе, словно не был знаком ему с детства, комната казалось невероятно просторной, небо в окне непривычно светлым… Шурф прислушался к ощущениям, до боли напоминающим те, что сопровождали Обмен Ульвиара, и понял - это он сам изменился. В каком-то смысле его стало немного больше. И магия теперь занимала куда более внушительную часть его “я”. А вот Огня, его Огня больше не было ни в одном из Миров, во сне или наяву. Был только он, Шурф Лонли-Локли - сосуд, полный чужой магии, любви и боли.