Kevin and Allison. Безумие на двоих. + Триада. Тройняшки Арджент. Кевин, Эллисон и Барри.

[Кевин, Барри и Эллисон — тройняшки Арджент] — А я г-говорил… — слабо заикнулся Барри за плечом у брата, но Кевин шикнул на него, даже не обернувшись: — Помолчи, Барри, я не видел ее слишком долго, чтобы ты сейчас вот так взял и испортил момент встречи своим блеянием. — Кевин?.. — Эллисон была прекрасна в своем удивлении и растерянности, когда вот так замерла на подъездной дорожке, глядя в распахнутую дверь отчего дома. Она всегда возвращалась домой на Рождество, но уже очень давно ее не встречали оба брата — Кевина не было дома целую вечность. Впрочем, для Барри эта «вечность» умещалась в четыре прекрасных года, а для Эллисон растягивалась в целое невыносимое существование неизвестно ради чего. — Я ч-чайник поставлю, — уныло сообщил Барри, понимая, что прямо сейчас он превратился в невидимку для брата и сестры. Он развернулся и направился на кухню, нарочито шаркая тапками. Этот раздражающий звук хотя бы как-то обозначивал его присутствие, хотя бы для него самого. Эллисон и Кевин всегда были замкнуты друг на друге — наверное, ему не стоило привыкать к тому, что Кева нет с ними. Но, черт побери, пока Кева не было, Барри хотя бы не ощущал себя пустым местом в собственном доме. К сожалению, всему рано или поздно приходит конец — Барри не был фаталистом, но реальность не оставляла шансов. Он все еще помнил, что значит быть одиноким. Настало время вновь погружаться в это унылое дерьмо. Жаль, что прямо в Рождество. — Кевин, — Эллисон стремительно захлопнула дверцу машины и бросилась к дому по подъездной дорожке, гравий хрустел так знакомо под ее тяжелыми ботинками, а Кевин стоял в дверях дома и не сводил с нее затуманенного взора: он словно враз опьянел, понимая, что вот-вот заключит сестру в объятия. Вечность — он не касался Эллисон целую вечность! Не смотрел в ее глаза, не слышал ее голоса, не ощущал ее тепла. Только мысли о ней и не дали ему сломаться, прогнуться под чертову систему. Он выжил в гребанном аду только благодаря грезам о запахе ее волос — Эллисон значила для него всё. Всё, и даже больше. — Кевин!.. — ее руки обвились вокруг Кевина, ее горячая щека прижалась к его собственной и Кевин наконец ощутил, как неотвратимое, гнетущее ощущение пустоты отступает, сжимается, съеживается и исчезает насовсем. Его ладони сомкнулись на талии Эллисон — она стала словно еще более точеной, такая хрупкая, словно фарфоровая куколка. Куколка, с которой он наконец снова сможет поиграть. Дрожь зарождалась где-то глубоко внутри — если бы Кевин считал, что у него есть душа, то сказал бы, что именно там. Жадная, дурманящая дрожь — это была жажда обладания. Жажда, которой — он знал точно — была заражена и Эллисон тоже. — Родители знают, что ты здесь? — спросила Эллисон глухо, все еще отчаянно цепляясь за него. — Конечно же нет, — усмехнулся Кевин ей в волосы. — Но наш правильный Барри наверняка уже звонит им и докладывает. — Тебя выпустили, или?.. — Сбежал, — просто подтвердил Кевин невысказанный вопрос сестры. — У нас мало времени, Элли. — У нас будет все время мира на этот раз, — рука Эллисон крепко обхватила руку Кевина. — Я очень кстати приехала на машине. На этот раз никто нас не разлучит. Барри едва успел сбросить звонок — он разговаривал с отцом, рассказывал ему о том, что Кевин заявился домой, — когда услышал рев мотора. Эллисон уезжала, и Эллисон увозила их безумного брата с собой. Барри искренне надеялся, что далеко они сбежать не успеют. Кевина не в психушке нужно было закрывать, а в тюрьме — Кевин и его помешательство на сестре всегда заканчивалось чем-то жутким. Убийством, например — как четыре года назад. Барри никогда не смел говорить отцу, как поступать правильно. Барри вообще предпочитал никого не поучать, жить тихо и мирно, просто верить в то, что однажды его заметят и оценят по достоинству. Но пока рядом был Кевин, Кевин делал все, чтобы быть первым. Лучшим во всем. Даже если для этого следовало делать очень плохие вещи. И, уж конечно, Кевин всегда был номером один для Эллисон. Барри никогда не рассказывал отцу, что эта одержимость сестрой для Кевина заключалась вовсе не в братской любви. Да и про то, что Эллисон отвечала Кевину взаимностью, Барри тоже молчал. Он всегда был лишь наблюдателем — однажды примерив на себя эту роль, отказаться от нее уже не удалось. Когда Кевин пустил в горло бойфренда Эллисон стрелу, когда Кевина упекли в психушку — отец позаботился, чтобы его сочли невменяемым и лечили, а не посадили, — Барри осмелился поверить, что он сможет выйти из тени брата. Поверил, что сестра будет добра к нему. Что отец увидит в нем достойного преемника. Что мать станет к нему внимательнее… Четыре года — у него почти получилось. Его почти заметили, почти полюбили. Но Кев вернулся, и Кев снова получил все. Эллисон уехала с ним, не задумываясь. Родители теперь с ума сойдут, бросят все силы на поиски, только и говорить будут, что о Кевине. Барри снова станет невидимкой — вот так подарочек на Рождество. Чайник вскипел. Барри машинально плеснул кипяток в чашку и приготовился снова играть роль удобного парня, который никому не мешает и делает все правильно. Знал бы отец… Черт, да знал бы Кев, что ту самую стрелу пустил на самом деле не он. Кевин ведь промахнулся тогда. Стрела, которая вонзилась в горло Руманчека, парня Эллисон, принадлежала Барри. Он из тройняшек всегда стрелял лучше всех.