Kevin and Allison. Безумие на двоих. + Триада. Тройняшки Арджент. Кевин, Эллисон и Барри.

[Кевин и Эллисон — близнецы Арджент; Кевин живет с матерью, Эллисон — с отцом] Кевин не поступил в колледж. Мама считала, что он не поступил ей назло, ведь уедь он из дому, то у нее наконец появилось бы время на самореализацию, а Кевин, по ее мнению, никак не мог допустить, чтобы она была счастлива. Кевин в ответ на эти ее слова лишь презрительно усмехался и молчал, его темные глаза сверкали вызовом и самодовольством. Мама, наверное, не ошибалась — он вполне был способен загубить свою жизнь ей назло. Так он мстил ей за то, что отец ушел и забрал с собой Эллисон — Кевин разрушал все вокруг себя и самого себя тоже, разрушал с мрачным упоением, которого мама понять не могла и потому медленно сходила с ума от осознания того, насколько они чужие с сыном. Кевин не поступил в колледж и не обременял себя поиском мало-мальски приличной работы, изредка брал смены в местном захудалом баре, напивался и баловался наркотиками, водил домой сомнительных девиц, которые визгливо хохотали по ночам на темной кухне, а мама скрипела зубами от злости и отчаяния в своей комнате, заполненной сигаретным дымом, и пыталась писать картины, но выходило что-то страшное, беспросветное и уродливое, как и вся ее жизнь. Она не скучала по Эллисон. Она не скучала по бывшему мужу. Она скучала по временам, когда была юна, свободна и счастлива. По временам, когда в ее жизни не было Кевина. И Кевин знал это, конечно — Кевин вообще всегда все знал. От его темного, пронизывающего взгляда было невозможно что-либо скрыть — он умел глядеть маме прямо в душу. Мама любила его, но ненавидела гораздо сильнее. И Кевин платил ей той же монетой.

***

Эллисон поступила в колледж. Папа считал, что она сделала это, чтобы устроить его личную жизнь — уехала от него как можно дальше, дав ему возможность заниматься собой, а не тратить все свое время на то, чтобы смахивать пылинки с любимой дочери. Эллисон в ответ на эти его лишь многозначительно улыбалась и кивала на дом через дорогу: там жила симпатичная, одинокая и совершенно влюбленная в ее папу мисс Берк, которая жаждала внимания и любви. Папа, конечно, был прав — Эллисон мечтала о том, чтобы он наконец обрел личное счастье. Уехать, быть успешной и самодостаточной — именно так она могла отблагодарить отца за то, что он посвящал ей все свое время и забывал о себе ради ее благополучия. Эллисон поступила в колледж и сразу же вступила в ряды активисток, записалась в драмкружок, делала фото для колледжской газеты и успевала даже подрабатывать по вечерам в выходные, чтобы папе не пришлось высылать ей много денег. Он хорошо зарабатывал, но все же — мисс Берк явно не будет против лишнего букета цветов. И папа, покупая для мисс Берк этот самый лишний букет цветов, всегда не мог сдержать улыбки — Элли любила его так же крепко, как и он ее. Он не скучал по Кевину. Не скучал по бывшей жене. Хотя, может быть, он порой и скучал по тем временам, когда все они были вместе. По временам, когда в его жизни были не только любовь, понимание и гармония. Иногда — хаос, и боль, и гнев. В те времена папа был совсем другим. Более живым. Более уязвимым. Эллисон не знала об этом — папа никогда не обсуждал с ней прошлое. Это было их негласное соглашение, заключенное много лет назад: то, что было прежде, исчезло навсегда. Только так они могли двигаться дальше — целыми и невредимыми, любящими друг друга и доверяющими друг другу. Но вечно так продолжаться не могло — рано или поздно прошлое настигает тех, кто бежит от него.

***

Это были дикие, дикие, дикие выходные! Эллисон никогда не злоупотребляла алкоголем и уж точно не рисковала, пробуя сомнительные таблетки на безумных вечеринках, но даже хорошие девочки порой уходят в отрыв и забывают о правилах. Всему виной был ее новый бойфренд — типичный «плохиш» в кожаной куртке, с тяжелым взглядом и прошлым, который нуждался во спасении и почему-то при этом тянул свою спасительницу вместе с собой на дно. Его звали Питер, у него были длинные и вечно грязные волосы и он был как-то связан с цыганами. Современный табор использовал мотоциклы вместо лошадей и жил в трейлерах вместо палаток и шатров, так вот на одном из этих мотоциклов Эллисон и умчала в ночь, чтобы на рассвете обнаружить себя в городе, в котором не была много лет. На окраине, в захудалом баре, в сигаретном дыму и пьяном угаре она внезапно обернулась и взглянула в лицо самой себе — и при этом она глядела не в зеркало. Ее брат-близнец был коротко стрижен и выглядел осунувшимся, но не узнать его было нельзя. Те же темные глаза, те же скулы, те же ямочки на щеках: они всегда были такими разными и такими невыносимо одинаковыми, они даже улыбнулись друг другу синхронно, хоть и совсем по-разному. Эллисон — недоверчиво, с надеждой. Кевин — колко, зло. — Кевин?.. — Эллисон решила, что он ей чудится. Тогда она еще даже не понимала, где и как оказалась. — Эллисон, — произнес ее брат с мрачным удовлетворением, а через миг Эллисон ощутила железную хватку его пальцев на своем запястье.

***

Кевин привел ее в подсобку, где было тесно из-за всевозможного хлама и скверно пахло чем-то застарелым. Наверное, будь Эллисон чуть менее пьяна и обдолбана, ее вывернуло бы наизнанку: но в этом странном состоянии измененного сознания она видела и воспринимала только брата, который внезапно возник будто из ниоткуда. — Это правда ты, Кев? — Эллисон протянула руку и коснулась пальцами его лица, так похожего на ее собственное. Кевин не отшатнулся, позволил ее это прикосновение, его взгляд был очень холоден и отрешен. — Я думал, мне самому придется ехать и искать тебя, Элли. — Я здесь случайно… — О, я знаю, милая. Вряд ли папочка разрешил бы тебе приехать сюда осознанно. Да и ты не захотела бы. — Не правда, Кев… Я… Я скучала по тебе все эти годы. — Нет, Элли. Не скучала. Это я, мать твою, скучал, — тихо, сквозь зубы процедил Кевин. То, что его пальцы оказались на ее горле, Эллисон осознала далеко не сразу. Будто зачарованная, смотрела она на брата и едва дышала. Не от страха, нет. Кевин никогда не причинил бы ей зла — кому угодно, только не ей. — Прости меня, Кев, — прошептала она едва слышно, но Кевин услышал, конечно. — Я никогда и не злился на тебя. Только на нее. На мать, поняла Эллисон. Если честно, Ева Качадурян давно уже не ассоциировалась в ее голове как мама. Ева была частью прошлого, которое они с папой предпочли оставить позади, Ева была постыдной тайной, грязным секретом, скелетом в шкафу. Увы, так вышло, что и Кевин тоже — потому что он остался с Евой. — Она ведь хотела сделать как лучше, — вяло попыталась оправдать Еву Эллисон. — Она… Ну, сделала это для тебя. — Она сделала то, что сделала бы любая нормальная мать, но сделала это не потому, что любила меня и хотела защитить. Она сделала это просто потому, что так было бы правильно. Ты же знаешь Еву, эту неискреннюю суку, так зависящую от чужого мнения. Она якобы боролась за меня, но при этом она просто разлучила меня с тобой, как будто это могло что-то изменить. — Ты так и не сказал ей, Кев? Не сказал до сих пор, что ты просто взял вину на себя? — Я не благородный рыцарь, Элли. И ты просто опередила меня. Если бы ты не сделала этого раньше, я бы сам убил старого ублюдка. Эллисон помнит, как сильно пахло в комнате дедушки Джерарда лекарствами. Помнит, как тяжело и сипло он дышал. Помнит полумрак и звенящую тишину, помнит, как в этой звенящей тишине дергались бессильно руки деда, когда она накрыла подушкой его лицо и держала долго-долго, пока его слабые руки не упали и не обмякли навсегда. Она помнит, как Кевин подошел к ней со спины и обнял ее за плечи. Им было семь лет и Джерард наконец был мертв, а это значило, что больше никогда он не проникнет ночью в их спальню и никогда больше не будет делать с ними тех мерзких вещей, о которых он велел им молчать под страхом смерти. Кевин сказал маме и папе, что это сделал он. Папа забрал Эллисон и уехал, потому что он не мог и не хотел жить под одной крышей с чудовищем, убившим его отца. И он не мог и не хотел позволять этому чудовищу влиять на милую, прелестную и такую чистую, светлую малышку Эллисон. Ева осталась с Кевином, скрывая мрачную тайну их семьи и каждую минуту своей жизни думая о том, что ее сын — убийца. Смерть Джерарда Арджента не обернулась для Кевина кошмаром, Ева использовала все свои связи и все лазейки, чтобы никто не узнал, что старик умер не сам. Но пусть Кевина не порицала и не преследовала общественность — Кевина бросил родной отец, Кевина боялась мать и Кевин лишился своей сестры-близнеца. — Ты была счастлива? Без меня, все эти годы, — Кевин никогда бы не признался даже самому себе, насколько важно ему было знать, что Эллисон страдала без него так же сильно, как и он страдал без нее. Под маской цинизма и безразличия он всегда был одиноким, тоскующим мальчиком, лишенным половины себя. Лучшей половины, он всегда считал так, что сестра была тем светом, без которого он погрузился в кромешную темноту. — Да, — прошептала Эллисон, закрывая глаза. Лгать не имело смысла. Кевин когда-то пожертвовал собой ради нее, защитил ее и обеспечил ей шанс на совсем другую жизнь, и его жертва не была напрасной. Она росла в любви и безопасности, окруженная заботой и вниманием, и она была счастлива, да. — Прости, если сможешь. Губы Кевина были сухими и горячими. Он обхватил лицо Эллисон ладонями и прижался к ее губам в отчаянном, горьком и совсем не братском поцелуе всего на несколько мгновений, а затем отпустил ее и вышел прочь. Это было и прощение, и прощание. Эллисон стояла там, в этой тесной и провонявшей подсобке с закрытыми глазами, не смея шелохнуться, и слезы струились по ее щекам, и она была так несчастна и счастлива вместе с тем в тот момент… Питер учинил скандал, разыскивая ее, и потом, много позже, когда он увел ее спать в крохотный придорожный мотель, все спрашивал и спрашивал, куда и с кем она запропастилась в том баре. Эллисон ничего не сказала цыгану о брате — у нее не было брата уже много лет в ее новой жизни, так тому было и оставаться.

***

— Что ты здесь делаешь? — у Евы было иссохшееся, изможденное лицо и потухший взгляд. Она узнала дочь мгновенно, но не выразила при этом ни радости, ни удивления. Ева даже не отошла от двери, чтобы Эллисон могла войти в дом — она не собиралась приглашать незваную гостью внутрь. — Я пришла поговорить о Кевине, мама, — произнесла Эллисон тихо. — Я должна сказать тебе. — Сказать что? — в голосе Евы проскользнуло раздражение. — Что бы ты сейчас не сказала, это уже ничего не изменит. Ты ищешь исцеления для себя? Я не дам тебе этого. А нам с Кевином оно и не нужно. — Он не убивал дедушку, мама. — Я знаю, — холодно отозвалась Ева. — И всегда знала. Но он решил спасти тебя и разрушил себя до основания, даже шанса себе не дал. Он винит меня во всем случившемся, но никогда тебя. Ты для него будто божество, а себя он окрестил монстром. Может, уже в момент рождения. Уходи и не приходи больше, слышишь? Кевин смотрел из окна своей комнаты, как его сестра медленно бредет прочь от их с Евой дома. Прошло более десяти лет, но она все же попыталась исправить хоть что-то. Сука Ева, конечно же, не позволила ей этого. Что ж, Кевин знал, что так будет. Но все же, на душе стало чуточку легче — быть может, он даже завяжет с наркотиками. Быть может, уедет отсюда и даст себе и Еве шанс. Быть может, найдет сестру и попробует как-то соединить их в одно целое, как это было раньше. А быть может, что ни хрена он делать и не станет, продолжить тонуть в своем болоте и упиваться никчемностью бытия. Он подумает об этом позже — если решит, что это может иметь смысл…