Покорный Шут

      Солнце песком в часах высыпается за линию горизонта, и ты уже открываешь двери моего кабинета. На твоих плечах нет тяжести Первого из Предвестников — мы оба знаем: утром ты вновь обрядишься в свою роль, что, кажется, стала вторым лицом за последние пять столетий, но вечером ты неизменно будешь у моих дверей, такой уставший и...       Ты опускаешься на кресло, сгорбив плечи, пока солнечный свет не видит тебя таким. Таким человечным, но мне думается, тебе не понравится это слово. Я встаю из-за стола и достаю из шкафа вино — из земель свободы, с привкусом пепла былых времён.       Я оборачиваюсь, и бокалы уже подготовлены твоей рукой. Ты же вновь сидишь на месте, откинувшись на спинку и вытянув ногу. Метели вновь терзают твоё колено? Прости, они мне неподвластны.       Присаживаюсь напротив, и ты открываешь глаза. Неужели Предвестники так вымотали тебя? Ты стараешься улыбнуться, и выходит у тебя паршиво.       Вино плещется в два хрусталя — я не хочу заставлять тебя улыбаться сквозь боль, а потому отвожу взгляд. Ты благодарно выдыхаешь, наклоняясь за бокалом в моих руках. Они звенят праздничными колокольчиками в тишине нашего вечера, и мы позволяем бордовым рекам течь.       Гранью бокала постукиваю по губе, смотря на задумчивого тебя — слишком задумчивого, как по мне. Но чем я лучше, когда мысли всё вьются?       — Хм, — непроизвольно привлекаю твой взгляд: не знаю даже, потому ли, что я хочу, чтобы ты услышал мои слова, или потому, что я жажду твоего внимания, — порою кажется, что ты испил бы с моих рук и кровь, и яд...       Не знаю, что пугает больше: мысль о возможности этого или твоя покорность.       — Испил бы, — киваешь серьёзно, слишком серьёзно для человека, выпившего несколько бокалов, — и кровь испил бы, и яд. С Ваших рук всё испил бы.             Залпом допиваешь вино, смотря мне в глаза, словно доказывая что-то. Но разве тебе есть, что доказывать? В голове мелькает шальная мысль, да только вид страдающего тебя разобьёт мне сердце.       Бутылка заканчивается, и я встаю за новой. Возможно, стоит взять две? Но твои руки выводят меня из размышлений. Обнимаешь, лицом к пояснице прижавшись, не даёшь отойти. Роскошь, доступная только тебе. Я глажу тебя по волосам и накрываю ладонь своею. Возможно, ты просто пьян, возможно, ты пьян достаточно, дабы рассказать, что тяготит тебя. Мне нравятся оба варианта.       Твои руки ослабевают на мгновение, и я наклоняюсь, дабы поцеловать тебя в макушку, а затем уйти. Ты глядишь на меня потерянным щенком, пока я возвращаюсь — словно ударила тебя, а не отошла на пару секунд.       Ставлю бутылки на стол и оглаживаю твои щёки. Ты же обвиваешь мои ноги, и я целую тебя в нос. Глаз, отмеченный звездой, искрится. Такой очаровательный...       Смелеешь, усаживаешь на колени к себе, а мне и остаётся только за плечи твои держаться. Прячешь лицо у моей шеи, сильнее обнимая. Я глажу твои длинные распущенные волосы. Сколько раз просила позволить Розалин заплести их? Будто вынуждаешь меня саму заняться этим. И всё же я просто их глажу, лишь мысленно деля на пряди; насколько тяжело бы было сейчас соткать косу из твоего сребра? Стараюсь успокоить — жаль только, что утратила эти силы давным-давно.       Но ты вздыхаешь тяжело, протяжно, бормочешь что-то, и в этом я узнаю «спасибо».       Я тянусь свободной рукою к своему бокалу, стараюсь твоё лицо узреть и подставляю к губам хрусталь. Ты покорно пьёшь, и напряжение постепенно покидает твоё тело.       Оба мы слышим шаги за стеной. Ты готовишься вновь натянуть маску Шута, и я тебя останавливаю.       — Лоне, ты уверен, что это хорошая идея? Если Пьеро у Её Величества...       — Это срочное дело, а не моя прихоть.       Мы смотрим друг на друга, пока не раздаётся стук. Мне приходится встать, но ладонь моя твоих плеч не покидает. Ты накрываешь её своей и склоняешь голову к моему предплечью.       — Входите.