вулканический

темно-зеленые стены, прокрашенные наполовину, так крепко пахнут дешёвыми сигаретами, что этот запах оседает на кончике языка — прогоркло и терпко. Джисон сказал об этом уже двадцать раз за последние полчаса — и все равно он не намерен отсюда уходить. «здесь какая-то своя атмосфера, — скажет, — особенная». ничего необычного тут нет: слезшая штукатурка, разрисованные граффити стены: настоящие шедевры в виде некультурных надписей и таких же изображений. но Джисону плевать. для него это — атмосфера. пусть будет так. он с громким шорохом со второй попытки открывает пачку сухариков: сразу чувствуется химозный запах сыра. пробует — и тут же улыбается, удовлетворённый вкусом. затем — запивает газировкой, на прозрачной бутылке которой написано «дюшес» — специально выбрал с трубочкой. жужжит лифт — и пусть здесь, на девятом этаже, кажется безопасно, все же в любой момент могут помешать. поэтому Джисон — совершенно случайно — касается пальцами тыльной стороны ладони и, привлекая к себе внимание, ловит взгляд и слегка кивает... словно пытается о чем-то сказать без слов — но все равно ничерта не понятно. — пойдем. с ним — куда угодно. он поднимается, оставляя бутылку на ступеньке. взбирается по хлипкой ржавой темно-рыжей лестнице наверх, упирается свободной ладонью и со второй попытки открывает вход на крышу. разворачивается, взглядом зовёт за собой. улыбается. наконец прогоклый запах дешёвых сигарет не оседает на языке. здесь пахнет звёздным небом, засыпающим городом и чувствами. а какими именно — не разобрать... но Джисон знает. потому что он, закрывая люк, после берет за руку — переплетает пальцы крепче, не отпуская. подводит к краю крыши, садится, заглядывает в глаза... и столько всего хочется сказать. настолько много, что внезапно кажется: говорить не о чем. ему — тоже. Джисон ненароком роняет сухарики на ледяной бетон — и на это никто не обращает внимания. неважно. главное — он. только его поцелуй, более смелый, чем в тот раз; только его пальцы, притянувшие ближе за затылок; только его сбитое дыхание. ведь Джисону есть что сказать. он бы признался в чувствах, необъяснимой любви, рассказал бы, как давно это теплится в нем... но ничего не имеет значения сейчас. ничего, кроме прохладой ночи на крыше девятиэтажки, медового привкуса на губах и его тихого, едва слышного — я люблю тебя.