***
Клэйтона привезли в ту же больницу всего лишь час назад, как раз тогда, когда Клио объяснилась с отцом. Ту самую больницу, разговор с которой прервал некстати прилетевший камень рабочего стройки. Но не об этом думал мужчина, который не мог сейчас вообще размышлять о чем бы то ни было. У него просто ужасно болела голова, сильно тошнило, а в глазах время от времени становилось совсем темно и тряска в машине скорой была просто дьявольской пыткой. Слава Богу, идти не пришлось, в отделение завезли на каталке и тут же отправили в процедурный кабинет. Требовалось прежде всего осмотреть рану на лбу и после провести сканирование. Еще до приезда в больницу фельдшер приложил охлаждающий компресс и потому кровь почти остановилась, давать обезболивающее не стали, чтобы не испортить клиническую картину. А сейчас наконец пришло время решительных действий. Клэйтона осторожно переложили на смотровую кушетку в кабинете и врач принялся за работу. Вскоре, оттерев со лба пациента кровь и прощупав рану со всех сторон, посветив в нее фонариком, с облегчением убедился, что она не серьезная, всего лишь рассечение мягких тканей. Кость не проломлена, камень летел не в полную силу и задел краем. Однако все равно пришлось наложить несколько швов и закрыв половину лба пластырем, отправить на диагностику, что выявила небольшое сотрясение. - В целом ничего страшного, - ответил дежурный врач, незнакомый Клэйтону, ведь он не бывал до сих пор в этом отделении, только в кардиологии и хирургии - Но, учитывая вашу особенную ситуация, вам следует на пару дней остаться под наблюдением, во избежании непредвиденных последствий. Мужчина не стал возражать. Вернее, может и стал бы в другое время, но сейчас у него просто не было сил на споры. Личностная ситуация вымотала все нервы, как горькое чувство вины перед Клио, потерянной им навсегда, а этот случай на стройке окончательно выбил все резервы организма и он просто устал. Поэтому Клэйтон лишь позволил проводить себя до палаты и там, едва только устроившись на кровати и получив дозу обезболивающего, мигом заснул. Сон однако не стал крепким и безмятежным, он был нервным и прерывистым. Казалось даже, что сквозь полупрозрачную дымку этого сна он слышал как кто-то с ним разговаривал, чувствовал, что кто-то касается его руки, словно поглаживая ее с осторожной нежностью. Клэйтон замер, прислушиваясь, словно поймал дежавю. Будто он, как тогда, спит и осознает при этом все, что происходит вокруг него. Только сейчас ничего ужасного не творилось. Виделось только хорошее. То, чего в реальности быть точно не может. Ведь согласно этому видению, в белом кресле возле кровати сидела Клио, его дорогая и любимая, единственная настоящая любовь. Вот только почему-то на ней зеленая больничная рубашка, такая же, как сейчас на нем. И лицо совсем бледное, ни кровинки, глаза такие грустные, как будто она расстроена. Сидит и взяв его за руку своими сухими и отчего-то горячими ладонями, рассказывала о чем-то тихим голосом. Слышно было как будто Клио высказывает ему вслух свои сомнения и спрашивает как ей быть, не особо дожидаясь ответа. - Я полюбила тебя почти с первой встречи, - плавно лился ее нежный голос - Ты был такой потерянный тогда, такой одинокий, я решила помочь тебе, ведь я сама тоже едва пришла в себя от смерти мамы. Ты потянулся ко мне душой и я не смогла и не захотела оттолкнуть. Мне было с тобой хорошо, легко и спокойно, ведь я думала, что ты как я, из одной среды. Сперва я думала, что просто помогу тебе и ты уйдешь в свою жизнь, но потом я увидела какой ты светлый, искренний, настоящий…и я полюбила тебя. В этом месте Клэйтон ужасно хотел проснуться, но отчего-то не мог, а чуть позднее хотелось уже исчезнуть, чтобы не видеть себя самого и не ощущать отвращение к себе. Это же надо было какими-то опрометчивыми словами уничтожить такую любовь, настоящую и чистую, какая бывает раз в жизни и то не у всех. Но словно в отместку сон не уходил, а слова продолжали восприниматься пугающе отчетливо. - Я не думала, что ты меня полюбишь в ответ, - продолжала тем временем Клио - Ведь я такая простая и нет во мне ничего, что могло бы привлечь. Но ты предложил стать твоей женой и я чуть не умерла от счастья. Известие о том, что ты меня тоже любишь стало для меня самым главным и на его фоне даже твое богатство не произвело впечатления, я не думала нем, а только о твоей любви. И потом, когда мы стали семьей. Я молилась всем святым, чтобы наша любовь продолжала жить, пускай у нас не будет миллионов, но будет любовь. Только она. Без нее ничего не надо. Она права, всегда была и сейчас тоже. Клэйтон это видел и понимал, потому, что сам думал так же и об этом же. Но кому теперь нужно его осознание, когда он сам уничтожил фундамент, на котором все держалось. Веру Клио даже не в него, а в них обоих. Повредил нежный, хрупкий росток доверия. А без него и речи не может быть о бескорыстной искренней любви. Но вот Клио сказала: - Но ты дал мне понять, что прошлое не может пройти бесследно и если мои родные были преступниками, то я тоже попадаю в их кровавый ореол. Что я такая же. Вероятно это так. Я не буду оправдываться, но ты просто знай, что моя любовь не стала хуже любви любого другого человека от того, что не все родные были безупречными. Я просто люблю тебя и ничего другого сказать мне нечего. Я поняла тебя, твои эмоции, твою боль, но я не знаю, как жить после этого. Как быть с этим всем. Я должна подумать. Видение растаяло, а сон углубился и плавно унес все звуки и изображения, оставив лишь темноту.***
Клио молча встала из кресла и вышла в коридор, откуда с осторожностью, вымеряя каждый шаг, вернулась в свою палату. Отец рассказал ей о том, что случилось с Клэйтоном и девушка решилась с ним увидеться и поговорить. Но весь день не могла заставить себя подняться и пойти. Хотя Джон, перед тем, как уйти домой, приободрил ее. - Пойди к нему, девочка, - произнес он ласково, обняв ее и целуя в щеку - Палата тридцать три. Он хочет этого разговора не меньше, чем ты. И все равно лишь под покровом ночи Клио набралась смелости и пришла в палату мужа. Но он спал и проснувшись утром с удивлением обнаружил у себя на кровати то, чего там не было раньше - тонкое золотое кольцо, что он сам лично надел на палец Клио в день бракосочетания.