Неистовые люди

Утром Мерфи принимает решение отныне вести себя по-взрослому. Очнувшись от долгого, хотя и тревожного сна, он видит, что на часах всего шесть утра, но вчера он лёг рано, и это значит, что он проспал весь вечер и пропустил ужин. Вряд ли кто-то его искал, потому что все в лагере знают, что за фрукт Джон Мерфи, и привыкли к его обособленности и тяге к одиночеству, так что никто не удивится, если сегодня он просто встанет и пойдёт куда должен, а завтра вернется как ни в чем не бывало и скажет всем «привет». Раз сейчас шесть утра, это значит, что все ещё спят, и Рейвен в том числе. Сегодня Мерфи не испытывает ни малейшего желания с ней встречаться, и он решает, что больше не будет по утрам сидеть на бревне в ожидании того, как она выйдет из бункера и улыбнется восходящему солнцу и новому дню. Он будет таким же, как раньше, и не будет вспоминать, как её тело ощущалось в его объятиях, как он ловил звук её дыхания, какой нежной казалась её бронзовая кожа, согретая лучами весеннего солнца. Вчера он думал об этом весь вечер, валяясь на своей койке и мечтая заснуть, и возбуждался все больше и больше, но в конце концов решительно отбросил эти мысли и провалился в черный продолжительный сон, который не принёс ему облегчения. Теперь он будет непреклонным и жёстким. Он и так вчера слишком открылся Рейвен и получил то же, что и всегда — отпор, неприятие и презрение. Ну и прекрасно, думает Мерфи, подхватив куртку, походный мешок и свою винтовку, и открывает дверь отсека, ведущего в коридор мужской части бункера. Утром коридоры их убежища выглядят пустыми и сонными, и сложно поверить, что когда-то здесь жило более тысячи человек. Пройдя сквозь зал, в котором, по рассказам Индры и Джексона, Октавия заставляла людей убивать друг друга, Мерфи поднимается по лестнице и выходит наружу, где у входа в бункер они оборудовали летний вариант кухни и место для еды. Здесь стоит умывальник с ведром воды и лежат продукты — сушёное и вяленое мясо, орехи, овощи и фрукты, которые были запасены еще с прошлой осени. Пока что нового урожая нет, но еды у них вдоволь, потому что просторный холодильник бункера рассчитан на питание тысячи человек, а их всего тринадцать, так что голодная смерть им не грозит. Правда, пока Рейвен не починит генератор, холодильник не работает, но припасов осталось не так уж много, а мясо в вяленом виде прекрасно сохраняется и без холода. Сняв футболку и умывшись прохладной водой из ведра, Мерфи берет из стоящей на столе деревянной миски кусок хлеба, отрезает ломтик мяса от висящего на ветке дерева окорока (это он недавно подстрелил оленя), потом наливает себе кружку воды и идёт на берег. Позавтракав, он проверяет патроны, наполняет сумку кусками мяса и яблоками, наливает в старую флягу воды и пишет записку (в бункере осталась куча бумаги и даже карандаши, которые можно точить, так что они не совсем вернулись в каменный век). «Ушёл на охоту, вернусь через пару дней. Мерфи». Потом он прикрепляет записку на видное место — возле умывальника, где её обязательно заметят, вскидывает на плечо винтовку и уходит в лес. Его путь лежит в другую сторону от той, где его нашли Кларк и Рейвен, туда, где никто из их группы ещё не был. Охотничьих угодий вдоль озера нет, так что они не ходят в этом направлении, потому что у каждого члена команды есть куча больших и маленьких дел вместо того, чтобы просто бродить без всякой цели в глухих нехоженых местах. Чаще всего Мерфи отправляется в лес один, и, как он заметил, никто больше не жаждет проводить целый день, ползая в грязи и поджидая добычу, которая не всегда идёт прямо в руки. Группе хватает того, что приносит Мерфи, а ещё есть овощи и фрукты, так что ему удаётся в одиночку исследовать довольно большую область вдоль озера, прежде чем он находит то, что находит, в месте, где никто из них ещё не бывал. Двигаясь вдоль берега озера, Мерфи отодвигает рукой кусты и ловко балансирует на камнях. Путь так хорошо ему знаком, что он может идти здесь даже ночью и не заблудиться. Он знает, что через десяток километров на пути его возникнет почти отвесная скала, но эту проблему он преодолел много недель назад, так что его шаги легки, а мысли против воли возвращаются к оставшейся в бункере сложной и упрямой женщине, которую он так давно хочет. Он вновь и вновь прокручивает в голове вчерашний день, спрашивая себя, как так случилось, что он облажался, хотя просто хотел помочь, и мучительная досада все больше охватывает его, когда он думает об этом. Их с Рейвен отношения всегда были непростыми, но на Кольце, а потом уже и на Санктуме они смогли стать друзьями, и Мерфи ценил эту с трудом добытую дружбу, как никакую другую в своей жизни. Рейвен, черт возьми, была самой жёсткой, волевой и сильной женщиной, а ещё она была невероятно умна и чертовски красива, и стать ее другом значило для него очень многое. И все те непрошеные чувства, которые он испытывал, когда представлял, какими на вкус будут её губы, как пахнет её кожа и как она могла бы изгибаться под ним, потерявшись в страсти, он отрицал слишком долго, научившись жить рядом с ней и, тем не менее, держаться на расстоянии. На Кольце это не было проблемой. Он расстался с Эмори и просто уединился в своей части корабля, куда никто не заходил, а Рейвен и подавно. Потом они спустились на Землю, и он некоторое время провел рядом с ней, но тут нарисовался этот придурок Шоу, и Рейвен вся расцвела, а он, Мерфи, мучаясь от ревности и злости, вернулся к Эмори. Ему не стыдно признаться, что он почти испытал облегчение, когда Шоу трагически погиб на Санктуме, потому что смотреть на них с Рейвен было невыносимо, и даже вид ее горя не смог заставить Мерфи испытать угрызения совести. Он привык смотреть на то, как Рейвен страдает, а вот видеть её счастливой с кем-то другим — нет, это разрушало Мерфи изнутри, и тогда он, наконец, признал, что его тянет к Рейвен, как никогда не тянуло ни к одной женщине, встреченной им в жизни. И вот теперь, когда все пришло в норму, когда они с Рейвен вдруг оказались в безопасности и спокойствии, он вдруг так лажает, практически открываясь ей, потому что — тут Мерфи уверен — Рейвен очень хорошо поняла, куда она смотрел, когда сказала «ты пялишься». Вспоминая об этом, Мерфи невольно краснеет. Что теперь она о нем думает? И думает ли вообще? Наверняка, увидев эту его записку, Рейес решит, что он сбежал, и презрительно фыркнет про себя, не ожидая от него ничего другого, кроме как очередной стандартной детской выходки. Ну, а остальные? Они как обычно пожмут плечами — «это же старый добрый Мерфи», а потом вернутся к своим обычным рутинным делам и думать о нем забудут. Но на самом деле он не сбегает. Он идёт в конкретное место с конкретной целью, и ему, по большому счету, плевать, что думают остальные. Все, кроме Рейвен. Но то место, куда он идёт, важнее всего, что она может себе напридумывать, и поэтому Мерфи два часа решительно продирается сквозь кусты, облепившие тропу, которая приводит его к скале. *** Он возвращается из похода не через два, а через три дня, на рассвете, и к его походному мешку привязаны четыре довольно крупные тушки зайцев, а винтовку и куртку он несёт в руках. Поскольку погода уже достаточно жаркая, он скидывает на берегу свой мешок, винтовку и почти всю одежду, за исключением трусов, а потом бросается в воду. Озеро проточное, и вода в мае ещё довольно холодная, но он не мылся три дня, и даже ощущение холода на коже сейчас доставляет ему удовольствие. В его походном мешке есть кусок мыла из оставшихся в запасе, так что он тщательно смывает грязь, стоя по колено в воде, растирается футболкой, а потом, натянув лишь штаны и даже не застегнув их, босиком идёт к бункеру. Тёплое солнце выглядывает из-за вершины горы, у подножия которой расположено озеро, и Мерфи ощущает на спине его тёплые лучи. Дрожь постепенно унимается, и он уже собирается как можно скорее добраться до койки, чтобы завалиться спать, но, когда он подходит к лагерю, из бункера внезапно выходит Рейвен, и, глядя друг на друга, оба застывают от изумления. Мерфи, весь мокрый, в одних брюках, держа в руке грязные вещи и мешок (винтовку он оставил на берегу), стоит ниже по склону берега и смотрит на Рейвен, не будучи в силах пошевелиться. Сегодня она снова распустила волосы, лишь слегка закрепив их сверху заколкой, и на ней знакомые серые джинсы и тонкая майка, открывающая вид на плечи и руки. В таких майках (Мерфи давно это заметил) её шея всегда кажется особенно тонкой и красивой, как и обнаженные ключицы, которые он мысленно целовал миллионы раз, и, хотя ее майка старая и разношенная, а ногу Рейвен по-прежнему охватывает уродливая скоба, она все равно кажется ему прекраснейшей из женщин. Некоторое время они смотрят друг на друга, и Мерфи пытается прочитать её эмоции, но лицо Рейвен не выражает ничего. Она лишь пристально смотрит на него, а потом, откашлявшись, говорит: — Привет. И тут же обхватывает себя руками, словно ей холодно или она хочет защититься от его жадного взгляда, хотя Мерфи изо всех сил старался не смотреть никуда ниже её глаз, и к тому же он стоит достаточно далеко, чтобы она могла заподозрить его в чем-то предосудительном. — Привет, — отвечает Мерфи и подходит ближе, стараясь выглядеть равнодушным и спокойным. — Я вернулся. Он говорит бодрым голосом, словно именно так себя и ощущает, хотя на самом деле у него внутри все дрожит. Рейвен такая Рейвен, она мастерски скрывает свои чувства, она такая собранная, можно сказать, ледяная, стоит вот, обхватив себя руками, а подбородок, как обычно, гордо вздернут — не подступишься. Он знает ее манеру, глядя снизу вверх, мерить человека уничтожающим взглядом, а потом вот так поднимать подбородок. Она явно готова дать ему отпор в случае чего, но Мерфи не собирается давать ей повода накинуться на него. — Вижу, — коротко бросает она, когда он подходит совсем близко. — Но ты написал, что будешь отсутствовать пару дней, а прошло три. — А что, кто-то здесь по мне скучал? — бросает Мерфи, глядя в её тёмные глаза, которые неотрывно смотрят на него. Теперь он стоит рядом, и она снова такая маленькая рядом с ним, но не рост делает её грозной, а этот непримиримый взгляд. Рейвен хмыкает и отводит глаза. — У нас кончилось свежее мясо, вот и все, — равнодушно говорит она и облизывает губы, на которые он старается не смотреть. В этом вся она — нападает, и нападает, и нападает. Рейвен никогда не сдаётся и никогда не отступает, и Мерфи улыбается ей краем губ, поднимая в воздух мешок с привязанными зайцами. Она кивает, все так же пристально глядя на него, словно пытается прочитать в его глазах что-то, а потом смотрит на зайцев. — Маловато что-то за три дня. Он знал, что она это скажет, но сегодня в его планы не входит вступать с ней в перепалку. Видимо, ситуация в лесу стала для Рейвен своеобразным триггером, потому что она явно до сих пор дуется, хотя и непонятно почему. Он ведь помог ей, так? Ну да, он при этом смотрел на её грудь, но она должна быть привычна к подобным взглядам, потому что такие красивые девушки всегда привлекают внимание. — Есть ещё кое-что, — говорит он, опускаясь на колени и роясь в своем мешке. — Вот. Это то, о чем ты говорила в лесу? Глаза Рейвен медленно опускаются к тем предметам, которые он разложил на траве, и Мерфи никогда ещё не чувствовал себя настолько счастливым, как сейчас, когда он видит, как ее губы приоткрываются от изумления. Все эмоции, которые она высказывала до того — презрение, злость, может быть, даже обида — мгновенно исчезают, и несколько секунд она может лишь пораженно смотреть вниз, а потом потрясенно спрашивает: — Что это? Он встаёт и пожимает плечами. — Угольные щётки и коллектор. Тебе же это было нужно? Я сбегал в магазин электрозапчастей. Рейвен, словно не веря своим глазам, неловко опускается на колено здоровой ноги, протягивает руку и берет ту штуку, которая называется «угольная щетка», а потом рассматривает её с неописуемым выражением на лице. Мерфи все бы отдал за то, чтобы у него был фотоаппарат, чтобы запечатлеть это выражение и оставить его как венец уже имеющейся в его сознании коллекции «эмоции на лице Рейвен Рейес». — Но как? — потрясенно спрашивает она и смотрит на Мерфи уже совсем другим взглядом. — Где ты это взял? — Неважно, Рейес, где я взял, но это же то, что тебе было нужно? — Да, но… Он не даёт ей договорить, встаёт, оставляя ее сидеть над драгоценными деталями, и, бросив зайцев на разделочный стол, начинает спускаться в бункер. — Кстати, снова пожалуйста, — бросает он, оглядываясь через плечо, но на этот раз со смехом. Пораженная Рейвен остаётся сидеть, глядя ему вслед и прижимая к груди одну из угольных щёток. Мерфи мысленно записывает очко в свою пользу. **** Генератор начинает работать уже вечером, и у них снова есть холодильник, обогреватели и даже горячая вода в душе, хотя ее так мало, что нужно мыться очень быстро. Лежа на койке с книгой в руках, Мерфи слышит шум запускаемого двигателя и решает выйти наружу, чтобы поесть и заодно получить свою долю славы. Он натягивает свежие штаны, футболку и ботинки, а потом приглаживает растрепанные волосы так, чтобы они лежали слегка набок. Он обрезал волосы ещё на Кольце, но в последнее время у него не было времени, чтобы заняться причёской, так что они снова отросли. Нужно будет попросить Октавию, чтобы она постригла его, думает Мерфи, выходя из отсека. В их команде за стрижки отвечает она. Он как раз успевает к ужину, потому что над озером уже сгущаются сумерки, и почти вся группа собралась у входа в бункер: Эко и Эмори жарят на костре мясо (видимо, его зайцев), Индра и Гайя чистят овощи, бросая их в кипящую воду в котелке, Найла расчищает место на грубо сколоченном столе, Октавия и ее парень сидят на бревне в обнимку и щурятся на костер. От озера с двумя вёдрами в руках идут Миллер и Джексон, и только Рейвен, Кларк и Джордана с Хоуп нигде не видно. — Привет! — радостно машет Мерфи Эко, поворачивая над огнем вертел с мясом, а Эмори приветливо улыбается. На лицах остальных Мерфи видит радость и доброжелательность, которых не видел давно, потому что раньше он сознательно отделялся от группы, пытаясь держаться подальше от Рейвен, и как-то забыл уже, что они — одна семья. — Ну, где ты пропадал так долго, бродяга? — подошедшая Гайя обнимает его за плечи. — Мы уже начали волноваться, что ты заблудился. — Тараканы не могут заблудиться, — отвечает Мерфи в своей обычной манере, а Миллер, который поставил свое ведро возле умывальника, радостно улыбается и хлопает Мерфи по плечу. — Ты сегодня вроде как наш герой, парень, — говорит он. — Рейвен нам рассказала, что ты сделал. — Да, и в твою честь будет праздничный ужин, — добавляет Эмори, шевеля палкой угли. — И фирменный самогон Джордана, — раздаётся возглас за спиной Мерфи, и, обернувшись, он видит, что из бункера выходит сначала сам Джордан с большой пластиковой канистрой в руках, а за ним следуют улыбающиеся Хоуп, Кларк и Рейвен с лёгким смущением на лице. Она будто не в своей тарелке, потому что ее руки засунуты в карманы джинсов, и она бросает быстрый взгляд на Мерфи, а потом отводит его и принужденно улыбается, когда все присутствующие приветствуют их громкими криками и аплодисментами. Это первый раз, когда они едят на улице после долгой зимы, и даже Мерфи не может не радоваться теплу, вкусной еде и любимым людям рядом. Он сидит на бревне рядом с Джексоном и Эко, слушает их рассказ об экспедиции в деревню землян, жуёт мясо зайца и заедает вкуснейшим рагу из тушеных овощей, оставшихся с прошлой осени, и в его крови плещется уже достаточно самогона Джордана, когда он, наконец, решается взглянуть на Рейвен. Это первый раз за весь вечер, хотя она сидит не так далеко, но он специально выбрал место справа, а не напротив, чтобы не пялиться на нее при каждом удобном случае. Но еда убывает, все постепенно пьянеют, и Мерфи не может удержаться. Осторожно поставив кружку с самогоном на землю, он немного поворачивает голову, чтобы посмотреть на Рейвен, которая сидит возле Октавии и Кларк. Отзвучали хвалебные тосты в честь неё и Мерфи, который нашёл детали, и смущение пропало с лица Рейвен, красиво освещенного пламенем костра, так что она выглядит немного более расслабленно. Мерфи видит, как она улыбается чему-то сказанному Октавией, её белые зубы блестят, а улыбка настолько прекрасна, что у него сводит скулы от желания поцеловать её, и он успевает отвести взгляд, прежде чем она снова заметит, как он пялится. Потом наступает поздний вечер, уходят Найла, Хоуп, Индра, Гайя и Джексон с Миллером, а Мерфи все глушит самогон и ждёт, что, может, случится чудо, и его оставят наедине с Рейвен, и он услышит её голос и увидит ещё раз её чудесную улыбку. Разве он не заслужил её сегодня? Разве он не спас их генератор, разве не шатался по лесу в поисках того самого места, а потом ещё сидел в засаде, ловя зайцев в расставленные ловушки? Всего одна улыбка Рейвен Рейес, и он заснёт счастливым человеком, и ему хватит этого, если завтра она снова будет где-то рядом с ним, и он сможет надеяться, что снова увидит эту улыбку. Но вот Октавия, уже достаточно пьяная, пошатываясь, сообщает, что уходит спать, и Мерфи слышит, как Рейвен негромко говорит: — Пойдём, пьянчужка, отведу тебя в отсек. — Нет, я уже ночую в шалаше на берегу, — протестует Октавия, которой было крайне тяжело жить в бункере во время зимы, потому что она до сих пор ненавидит это место. Как только потеплело, она сразу же вернулась в шалаши на берегу, в которых они жили первое время, пока не наладили генератор в бункере. — Хорошо, идём туда, я помогу, — хрипло говорит Кларк, смеясь. — Хватай её с другого бока. Подняв голову от кружки, Мерфи видит, как трое подруг, обняв друг друга за плечи, удаляются в направлении палаток и вскоре растворяются в темноте. Ему кажется, что Рейвен тоже достаточно пьяна, судя по ее смеху и нетвердой походке, и это дает некую надежду, что ей захочется выпить еще, но через пять минут они с Кларк возвращаются и желают всем оставшимся спокойной ночи, а потом вдвоем спускаются в бункер. Рейвен уходит, даже не взглянув на Мерфи, будто его не существует, и он тоскливо провожает глазами её спину, а потом залпом опрокидывает почти полный стакан самогона себе в рот. Потом уходят и все остальные, и возле костра остаются лишь Джордан и Мерфи, который упорно наливает себе ещё и ещё, хотя в голове его уже шумит так, будто он находится возле огромного вентилятора. — Эй, ты решил сегодня выпить все мои запасы? — шутит Джордан, хлопая Мерфи по плечу, и тот кивает, криво улыбаясь и глядя на очертания горы, которая высится над озером. — Я дико устал, и хотя эта дрянь скоро меня вырубит, но я хочу успеть напиться до этого момента. Джордан смеётся и встает. Мерфи хорошо понимает, куда он торопится: в отсеке его ждёт Хоуп. Чувство одиночества, которое и так было достаточно болезненным, пронзает Мерфи при мысли о холодной кровати и о девушке, которая спит всего в нескольких метрах над его комнатой и совсем не думает о нем. — Ну, я пошел, тоже с ног валюсь, — говорит Джордан. — Только не засни здесь, а то замерзнешь. Ночь и вправду холодная, и Мерфи чувствует порыв ветра, пробирающегося под одежду, когда берет канистру с самогоном и кружку, а потом бредет к самой кромке воды, где садится на поваленное бревно, запахивает поплотнее куртку, пьет и смотрит на лунную дорожку на покачивающейся ряби воды. От самогона на миг становится теплее, горячая волна бежит прямо в живот, и жизнь начинает казаться немного более приемлемой. Мерфи сидит так довольно долго, время от времени отпивая из кружки и сплевывая в сторону, прежде чем улавливает за спиной чьи-то шаги, и он совершенно точно знает, кто это, потому что узнал бы звук этих шагов из миллиона других, даже если бы не прислушивался. Мерфи оборачивается так резко, что самогон из его кружки выплескивается на песок. Рейвен, кутаясь в свою лёгкую оранжевую куртку, идёт к нему по камням, а потом останавливается рядом, глядя на тёмную воду озера. Скоба на её левой ноге блестит при свете луны. Отводя взгляд, Мерфи спрашивает себя — может, он уже нажрался в хлам и видит прекрасный сон? Потому что Рейвен не могла вот так прийти к нему на берег среди ночи, после того, как два часа назад она ушла спать. Однозначно это сон, порожденный его больной фантазией и одурманенным алкоголем мозгом. Но с другой стороны во сне все было по-другому: во сне они были бы в его постели, и Рейвен не куталась бы в куртку, а наоборот, была бы разгоряченной и обнаженной, изгибаясь в его руках, и во сне ее голос не был бы таким отстраненным и холодным. — Я хотела… — она набирает воздуха в грудь и поворачивается к Мерфи, впервые встречаясь с ним взглядом. — Я так и не поблагодарила тебя… Мерфи хочется кинуться к её ногам и умолять о том, чтобы она перестала разговаривать с ним так безразлично и жестоко, но вместо этого его поганый болтливый язык выдаёт нечто совсем другое. — И за что же именно ты хочешь меня поблагодарить, Рейес? Нет, это даже не его язык, это самогон, плещущийся в венах, потому что Мерфи даже не может проклинать себя за то, какое выражение возникает на её лице при этих его словах, сказанных, как обычно, протяжным и ленивым тоном. Он видит, как Рейвен переводит дыхание и явно пытается не злиться на него и держать себя в руках. — За то, что ты нашёл эти детали… Конец фразы обрывается, будто она хочет продолжить, но не может, и Мерфи замечает, что она вновь отводит взгляд, и смотрит на озеро, будто чего-то боится. — Хорошо, а за другое? Рейвен молчит, и он снова вскидывает на нее глаза. — За то, что я помог тебе в лесу, помнишь? Нёс тебя на руках и все такое? Уймись, придурок, шепчет ему внутренний голос, но Мерфи уже не остановить. — Я помню, — голос Рейвен срывается на хрип. — Ну так что, поблагодаришь меня и за это? — Мерфи, качаясь, поднимается с бревна и встает прямо перед Рейвен, загораживая ей вид на озеро. Теперь он в тени, зато ему хорошо видно её лицо, освещенное луной, тёмные большие глаза и растерянность в них. — Потому что, я думаю, что я заслужил благодарность, правда? — Мерфи разражается громким неуместным смехом. — Таракан заслужил её, разве нет? — Ты пьян, — тихо отвечает Рейвен, опуская глаза к носкам своих ботинок. — И я зря сюда пришла. Она отступает на шаг назад, готовясь, по-видимому, отвернуться и уйти, но Мерфи хватает её за рукав. — Я не пьян, — улыбается он, прищурившись, — раньше я пил гораздо больше и гораздо дольше, и ты все еще не поблагодарила меня как следует. Я жду. — Почему ты всегда все портишь? — шипит Рейвен, выдергивая рукав из его пальцев и чуть наклоняясь вперёд. Он больше, чем на полголовы выше неё, и девушке приходится задирать голову, чтобы смотреть ему в лицо. — Зачем всегда превращать все в грязь? — Потому что я такой, — смеется Мерфи в ответ, но ему совсем не смешно. В его крови бродит дикая смесь адреналина, самогона, а ещё желания схватить эту невыносимую женщину, которая мучила его много лет, и выбросить в озеро, чтобы освободиться от ее чар, и он уже не в силах сдержать свои эмоции. — Я такой, как есть, детка, и ты знаешь это с тех пор, как тебе исполнилось восемнадцать. Ничего не изменилось, понятно? Небо голубое, трава зелёная, ты послала четверых людей умирать в реакторе, а Мерфи всегда все портит! Он и сам не понимает, почему его так тянет бесить Рейвен. Однажды он уже сделал это в лаборатории Бекки — довёл её до того, что она набросилась на него, как дикая кошка, и ударила так сильно, как могла. И теперь снова её маленькая ладонь размашисто бьёт его по щеке, в голове вспыхивает огонь, и Мерфи, который и так с трудом стоит на ногах, отшатывается назад и падает на камни, которыми усыпан берег. Упав, он моментально разражается хохотом. Его щека горит, а Рейвен продолжает стоять, скрестив руки на груди, и смотреть на него сверху вниз. — Я не ошиблась в тебе, — говорит она жёстко и холодно. — Ты не можешь измениться. Ты такой же, каким и был — жалкая пиявка, которая живёт лишь для себя самого. Тебе плевать на всех, кто тебя любит, Мерфи! Она разворачивается, чтобы уйти, но Мерфи, несмотря на опьянение, удаётся быстро встать на ноги. — Да, — громко и вызывающе говорит он ей в спину, и Рейвен моментально застывает на месте. — Мне плевать, именно поэтому я три дня морозил задницу в этих лесах, чтобы найти то, что тебе было нужно! Он приближается к Рейвен, которая так и стоит к нему спиной, но не двигается, лишь сжимает руки в кулаки. — Мне плевать, поэтому я шёл сутки туда и сутки обратно по чертову лесу, твердя себе под нос название этих, мать их, деталей, чтобы только не забыть, хотя ты назвала мне их лишь один раз! Он подходит совсем близко, встаёт сзади, чуть наклонившись над плечом Рейвен, наклоняет голову, так что его дыхание шевелит прядь волос, спадающую на её щеку, и касается обнаженной кожи шеи. — А потом я вслепую, по старому журналу, в котором ни хера не понятно, целый день искал эти чёртовы детали, чтобы принести их тебе! Потому что мне плевать! Рейвен вздрагивает, когда он особенно громко произносит последнее слово. Видно, что она колеблется — остаться или уйти, но прежний опыт берет свое. Она расправляет плечи и делает шаг вперёд, рассеянно потирая шею в том месте, где её кожи коснулось его дыхание. — И тебе тоже, наверное, плевать! — продолжает Мерфи, глядя в затылок Рейвен. — Именно поэтому ты прошла пятнадцать чёртовых километров, чтобы найти меня, на больной ноге, а потом ещё пятнадцать прошла назад, мучаясь от боли и не позволяя себе даже привал, пока мы с Кларк не остановили тебя. Потому что тебе плевать, да, Рейес? Рейвен не оборачивается, но Мерфи уже знает, что его слова попали в цель. Они всегда попадали в случае с ней, и он знал это. Кусать друг друга у них получалось отменно с самой знаковой для него встречи, когда она лежала на полу десантного отсека вся в крови, бледная как смерть, с пулей в спине, пущенной его проклятой рукой. — Где ты взял эти детали? — наконец, спрашивает Рейвен хриплым голосом. — Что? Рейвен вдруг оборачивается. Теперь они стоят совсем близко друг к другу, он видит её полные решимости глаза и ощущает тёплое дыхание, с шумом вырывающееся из приоткрытых губ девушки. — Ты придумал эту ложь для остальных, будто в деревне землян ты нашёл остатки какого-то механизма, и все тебе поверили, потому что они не разбираются в технике, но я — не все. Я ни на секунду не сомневалась в том, что ты никак не мог найти там что-то подобное. Это новые детали, и ты явно снял их с нового генератора, которого не может быть в этих лесах… — Да, ты не все, — перебивает её Мерфи. — Ты великая Рейвен Рейес, несгибаемая и всезнающая, ты гений, который сразу меня раскусил. Кто бы, черт побери, сомневался. Он вдруг протягивает руку и нежно, почти невесомо касаясь кончиками пальцев, убирает прядь волос с её лица, и Рейвен потрясенно отшатывается. Потом она вновь облизывает губы, и Мерфи понимает, что его внезапный жест взволновал её, но она изо всех сил пытается взять себя в руки и спокойно продолжать разговор. Что до него, то он не может смотреть никуда больше, кроме как на её блестящие при свете луны губы, на их нежный изгиб, на то, как нижняя губа чуть подрагивает, словно Рейвен хочет что-то сказать, но не решается. Потом она замечает, куда направлен его взгляд, и — Мерфи может поклясться — даже в темноте видно, что её смуглые щеки краснеют. — Так откуда эти детали, Мерфи? — Рейвен нервно сглатывает. Мерфи все так же смотрит на её губы, слегка наклоняясь вперёд, и она непонимающе хмурится, хотя он готов поспорить, что она прекрасно осознает, к чему он клонит. — С чего я должен тебе говорить? — тянет Мерфи, хватая её за воротник куртки. Его пальцы касаются невероятно нежной и — боже праведный — горячей кожи шеи. Он притягивает Рейвен к себе, медленно, но верно, и ее дыхание срывается, и если бы он мог быть возбужден ещё больше, то это бы произошло именно сейчас, но он и так на пределе. — Что ты делаешь? — Рейвен пытается отстраниться, но не слишком уверенно, и Мерфи еще сильнее тянет ее к себе. — Почему я должен тебе говорить? — он неотрывно смотрит на её губы, и уже нет пути назад, потому что все, что ему сейчас нужно — это ещё немного наклониться и… — Потому что если ты нашёл что-то, если это место, где есть такие детали… ты должен… ты обязан… Рейвен запинается, когда говорит это, и тут Мерфи понимает, что перед ним небывалое зрелище — смущенная Рейес. Такого он, пожалуй, и не видывал до сегодняшней ночи, а если бы не самогон в его крови, то и не увидел бы никогда. Но сейчас ему выпал единственный шанс привлечь внимание Рейвен, а алкоголь и желание, плещущиеся в его крови, делают его смелым, поэтому Мерфи кладёт и вторую руку на воротник куртки Рейвен и резко притягивает её вплотную, прижимая к своей груди. Рейвен, конечно, сильная для своей комплекции, но она ниже его, она маленькая и хрупкая в его руках, и она почти не сопротивляется, лишь смотрит, задрав голову, своими невозможными выразительными глазами, в которых плещется одновременно отчаяние и какая-то странная надежда. — Ничего я тебе не скажу, — говорит Мерфи тихо, не сводя с неё взгляда. — Ты пьян, отпусти меня, — так же тихо и твердо отвечает Рейвен, но он знает, что это не то, что она хочет сказать на самом деле, иначе она уже давно заехала бы ему коленом в пах и вырвалась. Но её тело плотно прижато к его телу, её дыхание касается его губ, оно неровное, частое, и это сводит Мерфи с ума, как и то, что Рейвен не делает попыток отстраниться. — Нет, — говорит он. — Я не пьян. И я тебя не отпущу. Когда он наклоняется, чтобы поцеловать её, это всего лишь миг, одна секунда, потому что их губы и так почти соприкасались, но сам факт того, что он решается это сделать, рождает у него ощущение, что он перепрыгнул через широкую бездонную пропасть, потому что это настолько большой шаг, что даже 125 лет в криосне и путешествия во времени не так огромны, как это простое действие. Поначалу Рейвен стоит как вкопанная и не двигается вообще, словно её парализовало. Рот Мерфи нежно скользит по ее неподвижным губам, и он не торопится, он всем телом вслушивается в её реакцию, умирая от страха, что она вот сейчас оттолкнет его, обольет гневом и презрением и никогда больше не заговорит с ним без крайней необходимости. Но Рейвен по-прежнему не двигается, и тогда Мерфи отпускает воротник ее куртки и легко скользит ладонями по шее девушки, обхватывая её голову, а потом осторожно касается языком нижней губы, и тут неожиданно тело Рейвен вдруг напрягается, как струна, начинает дрожать в его объятиях, а её мягкие губы приоткрываются, впуская его. Осознание, что Рейвен отвечает на поцелуй, проносится по телу Мерфи, как огненная волна, но тут же все теряется в вихре ощущений, потому что мягкий тёплый рот Рейвен и ее очевидная капитуляция захватывают его полностью, и он опускает ладони ниже, на спину, чтобы прижать её к себе, чтобы стать ещё ближе, и углубляет поцелуй. Все эти годы он, конечно, представлял, каково это будет — целовать Рейвен, но даже в самых смелых мечтах он не мог помыслить, что это будет настолько прекрасно. Все вокруг исчезает, и остаётся только она, её запах, нежная кожа, её вкус, язык, скользящий по его языку, ощущение её тела, прижавшегося к нему, и когда руки Рейвен, наконец, поднимаются и обхватывают его шею, Мерфи не может поверить в свое счастье. Она целует его с таким жадным отчаянием, будто тоже мечтала об этом годами, и он чувствует, как она приподнимается на носках, чтобы стать ещё ближе, как её пальцы зарываются в волосы на его затылке, и тогда нахальные руки Мерфи смело опускаются ниже, на бедра, приподнимая Рейвен над землёй, крепко прижимая к его паху, чтобы она ощутила, как сильно он ее хочет, чтобы ее тело возжаждало его, как он жаждет ее, и Мерфи уже ждёт, что вот сейчас она обхватит ногами его бедра, а потом они упадут на землю, и он получит все, о чем мечтал, но вдруг все заканчивается. Секунда — и Мерфи уже ощущает, как руки Рейвен упираются в его плечи, а в следующий миг она уже стоит в полуметре от него, потрясенная, с широко открытыми глазами и влажно поблескивающими губами, вкус которых Мерфи все ещё ощущает на своих губах. — Что ты делаешь? — хрипло говорит она, и низкий тон ее голоса пускает по телу Мерфи ещё одну волну возбуждения. Его брюки натянулись спереди так сильно, что ему почти больно. Он не помнит, чтобы когда-либо ощущал такое вожделение, его привкус он ощущает даже на языке, как напоминание о том, что могло бы последовать за таким ошеломительным поцелуем. — Рейвен, — он тянется к ней, чтобы снова поцеловать, но она отходит на шаг назад, и Мерфи понимает, что ошибся. Всё так же глядя на него, она мотает головой, отступая, а потом разворачивается и быстро, насколько позволяет больная нога, идёт к бункеру. Совершенно озадаченный, Мерфи остаётся стоять на берегу, нервно потирая ладонью лоб. Чувство, которое он так долго и старательно гнал от себя вернулось вдвойне. Рейвен Рейес, и та застарелая знакомая боль… — Вот и поговорили.