Сон в Утехе

Рейстлин был слаб и ненавидел себя за это. Он темный могущественный маг, он не может ослабеть и шататься, как его братец-пьяница! Но он снова начал кашлять кровью, снова ломило всё тело, снова стало тяжело ходить… Впрочем, ходить никуда было и не надо — братец-пьяница решил всё за него. Полуживого, его приволокли в Утеху и разместили в довольно странной комнате — очень большой, с очагом, огромным столом и несколькими стоящими в альковах кроватями, завешанных клетчатыми занавесками. — Будем здесь присматривать за тобой, брат, — сказал ему Карамон. Рейстлин окинул комнату таким презрительным взглядом, точно перед ним был загаженный хлев. — Я уже не ребенок, — процедил он. — И не нуждаюсь в присмотре. После чего закашлялся особенно сильно. В глазах потемнело. Вроде бы Крисания вскрикнула и бросилась к нему, что-то говорил Танис, а с ним спорил Флинт. Следующим воспоминанием Рейнстлина было, как он лежит в деревянной, как почти всё в Утехе, ванне, в горячей воде, и ему хорошо, и сил уже нет никаких. Карамон ему что-то говорил, но Рейстлин закрыл глаза, а кто-то стал лить ему на голову теплую воду. К счастью, Крисания этого его позора не видела. Зато потом Крисания вытирала его серебристые волосы полотенцем, пока он полулежал, обложенный подушками, на кровати в алькове, и мрачно смотрел в стену в изножье, украшенную сине-серым гобеленом. Неведомый мастер обладал недюжинной фантазией: на относительно небольшом куске ткани он уместил не менее десятка фантастических зверей. Здесь были лошадь с птичьей головой и птицы с головами лошадиными и козьими, лев с рыбьим хвостом, рыба с собачьей мордой, корова со стрекозиными крыльями… Корову художник любил особенно и разместил её в центре гобелена, сделав чуть больше прочей живности. Рейстлин перевел взгляд на свои худые желтоватые ноги, нелепо торчавшие из слишком широких светлых штанин — его зачем-то переодели в полотняные штаны и просторную рубаху. — Тебе нельзя мерзнуть, — сказала Крисания и набросила ему на ноги одеяло. *** А потом начался праздничный ужин. Ну то есть пир. Ну, в смысле, что Рейнстлина набивали едой, как колбасную оболочку фаршем. Крисания и Карамон уселись по обе стороны от него, и спастись у мага не было никакой возможности. Раньше он ел немного, да и вкуса почти не чувствовал — всё было как пепел. А вот после того, как у него отняли магию, вкус вернулся, и он обнаружил, что лапша с курицей и овощами у него в тарелке очень даже неплоха. Сыр оказался солёным и терпким одновременно, грибы — солёными и скользковатыми, курица — чуть-чуть обжигала рот корочкой, а внутри была мягкой и нежной. Сама лапша оттеняла все эти вкусы и одновременно впитывала их в себя. И у вина полно интересных оттенков — обычно-то он пил только воду и свои горькие отвары. Лапши было слишком уж много, и её, хоть и вкусную, Рейстлин с трудом доел. Но, едва он опустошил тарелку, как Карамон положил ему кусок свинины, затем долил в кубок вина. — Я не съем это, — тихо сказал Рейстлин. — Слишком много. И вино… — Я-то съедаю, — резонно возразил Карамон, подцепляя вилкой свою свинину. — А мы — близнецы. — Тебе нужно хорошо питаться, — Крисания положила ладонь на запястье Рейстлина. — Тем более что сейчас магия не поддерживает, но и не разрушает тебя. Рейнстлин нерешительно ковырнул свой кусок. — Я вообще читал, что от голода человек глупеет! — бодро сказал с другого конца стола Тассельхоф. Он так и не расправился со своей лапшой, несмотря на кукольность порции, потому что всё время крутился на стуле и трепался, не замолкая. — У него что-то с мозгами случается… — Ты?! — восхитился Флинт. — Читал?! Сарказмом в его голосе можно было резать эту самую свинину вместо ножа. — А что? Между прочим, как-то я позаимствовал несколько книг у одного торговца… — Воровать книги… — осуждающе покачал головой Стурм. — Я их позаимствовал! Свинина оказалась нежной, в меру острой и с едва заметным оттенком сладости. Похоже, её запекали с мёдом и в каком-то тесте. Рейстлин аккуратно нарезал её на небольшие кусочки и стал есть, макая каждый кусочек в соус. Соус пропитывал тесто и восхитительно расходился на языке. Карамон подлил ему ещё вина, и Рейстлин понял, что значит «хорошо идёт». — Ну брат, за тебя! — раскрасневшийся Карамон поднял кубок. — И до дна! — «До дна», Рейстлин, это значит «до дна», а не один глоток, — заметил Танис. Рейстлин смерил его мрачным взглядом. А потом вдруг ему стало ужасно жаль себя. Он так хотел быть великим магом, стольким пожертвовал, и что? С чем он остался в итоге? И кем он стал? Тщедушным калекой? — Может быть, бренди? — предложил Флинт. Бренди… Тоже вкусно. Рейстлин не мог вспомнить, пробовал ли он этот напиток раньше. Разум точно подернулся туманом, лица вокруг него плыли, внутри разливалось тепло. Крисания улыбнулась и положила ему пару запеченных в тесте колбасок. — Попробуй, — сказала она. После колбасок Рейстлину открылась мудрость тех, кто нарядил его в свободные одежды — дышать стало тяжеловато и его больные лёгкие тут были ни при чём. И как Карамон может поглощать такое количество еды? — Не могу больше, — произнес он, когда Крисания положила ему пирог с рыбой и мягким сыром. — Всего один кусочек, — ответила она. — Только один и все. — К рыбе полагается белое вино, — с хитрой улыбкой сказал Стурм. Белое понравилось Рейстлину даже больше красного, так что он не возражал, когда ему налили ещё. Мир вокруг дрожал, переливался огнями свечей и от очага, в голове шумело от голосов вокруг. Рядом Карамон рассказывал о стычке с отрядом гоблинов, сопровождая рассказ тычками ножом в воображаемого противника. С другой стороны Крисания отламывала вилкой от своего куска пирога с вишней, слушая, что говорит ей Тас. Рейстлин пытался привычно вслушиваться в разговоры, но знакомые слова вдруг потеряли смысл, сливаясь в околесилицу. Он совершенно не привык к спиртному. — Ты хорошо себя чувствуешь? — Крисания опять дотронулась до его руки. Рейстлин пьяно ухмыльнулся. — Лучше не бывает, любовь моя! — Ты уверен? В серых глазах Крисании отражалось пламя свечей, тёмные волосы шелковисто блестели. Глаза Рейстлина опустились ниже — под густо вышитым платьем красиво и заманчиво круглилась грудь. Как же она хороша, эта дочь Паладайна! Он потянулся к ней, забыв, что они сидят на разных стульях, но чувство равновесия изменило ему, и он повалился бы на Крисанию и, наверное, они оба рухнули бы на пол, если бы Карамон, научившийся предугадывать все падения брата, не подхватил его. Рейстлин вроде бы даже не заметил, что что-то не так, и продолжал держаться за бедра Крисании. — Кажется, ты перебрал, — Крисания поправила ему выбившуюся прядь серебристых волос. — Это точно, — пробасил Карамон. — Тебе бы прилечь… — Никогда не чувствовал себя лучше! — заявил Рейстлин, отрываясь, наконец, от Крисании. И это была абсолютная правда: сейчас у Рейстлина ничего не болело и даже кашель почти оставил его. Просто он был пьян, а по сравнению с его обычным самочувствием это были сущие мелочи. — Почему всё к-кружится? — заплетающимся языком проговорил Рейнстлин. — Это какая-то магия? Кто из вас колдует, при…признавайтесь! И ухватился за спинку стула. — Магия, — с самым серьёзным видом подтвердил Стурм. — Чтобы ей противостоять, надо обязательно прилечь. Тас и Флинт давились хохотом. *** — Совсем забыла, — Крисания вытащила из-под кровати Рейстлина дорожную сумку, а из неё нечто, похожее на небольшое и бугристое лоскутное одеяло, выглядевшее так, точно его сшили из десятков набитых чем-то мешочков. Рейстлин, сидевший на кровати прямо только благодаря придерживавшему его Карамону, попытался сфокусировать взгляд. — Это коврик для собаки? — он тряхнул головой, стал заваливаться и Карамон опять подхватил его. — Это для тебя, — терпеливо объяснила Крисания. — Там внутри травы, а тебе всего лишь надо на это лечь. Это поможет твоим лёгким исцелиться. Пахло от коврика из мешочков приятно и успокаивающе, но Рейстлин протестующе мотнул головой, отчего серебристые волосы упали ему на лицо: — Я темный маг, а не собака! Я не буду спать на коврике! — И не надо! — сказал Карамон. — Просто приляг на него минут на пять. — Ради меня, — добавила Крисания. — На пять минут, — строго предупредил Рейстлин, торжественно выпрямляясь на кровати. Потом сыто икнул и недоуменно уставился перед собой. Тас зажимал рот руками, по его круглому лицу уже текли слезы от сдерживаемого смеха. Флинт то и дело тыкал его локтем под ребра, но и сам едва был в шаге от того, чтобы расхохотаться в голос. — Тише вы! — шикал на них Танис. — А то он еще что-нибудь отмочит, а Карамону с ним возиться. Пусть заснет уже. Крисания быстро расстелила коврик с травами перед подушкой, так, чтобы Рейстлин сразу лег на него, а Карамон подхватил брата под ноги и развернул его, так, что тот плюхнулся на кровать. Рейстлин охнул, пытаясь понять, что произошло. Карамон с Крисанией закутали его в два одеяла. Рейстлин замер, потом расслабленно вытянулся, похоже, забыв о коврике. — Я пьян, да? — спросил он с почти трезвой интонацией. — Еще как! — ответил Танис. — Это нечестно, — как-то по-детски сказал Рейстлин. — Вы напоили меня… Он даже слегка надул губы, чего не делал, наверное, с тех пор как был мальчишкой, и это странно выглядело на его золотистом лице. — Спи, — сказал ему Танис. — Ты заслужил отдых. — Так хорошо, — пробомотал Рейстлин. — Только не оставляйте меня… Пожалуйста… Не хочу быть один. — Мы здесь, — Крисания погладила его по голове. — Мы тебя не бросим. — Я с тобой, — Карамон похлопал брата по плечу поверх одеяла. — Как всегда. Рейстлин закрыл глаза и зарылся глубже в одеяла. — Я буду… хорошим темным магом. Самым добрым темным магом… Только позвольте быть рядом. — Я буду за ним записывать, — хмыкнул Флинт. — Тас, ты случайно карандаш с бумагой ни у кого не позаимствовал? — Не помню, надо посмотреть, — серьезно ответил Тассельхоф. Рейстлин рассеянно улыбался куда-то в пространство и поглаживал подушки вокруг себя, точно не понимая, что это такое. Чтобы они не мешали магу, Крисания собрала их и прислонила к стене заборчиком. *** Он проваливался в забытье, только не тяжёлое и горячечное, как бывало с ним во время болезни, а уютное и теплое. Его гладили по голове, похлопывали, подтыкали одеяла и поправляли подушку, и каждое прикосновение отдавалось волной удовольствия. Сытость от переполненного желудка растекалась по телу приятной слабостью, он сам себе казался то бесконечно огромным, то крохотным, затерявшимся в мягких, ласково придавливающих его, складках одеял. Кровать качалась под ним, подобно огромной колыбели. Пахло нагревшимися от тепла его тела травами из коврика, а сами травяные мешочки упирались в спину, и это тоже было приятно. Что-то шумело, очень знакомо, и Рейстлин открыл глаза, прислушиваясь. — Это дождь, — сказал Карамон, всегда угадывавший мысли брата. — И ветер на озере. — Озеро, — с трудом произнес Рейстлин. — Мы там играли в детстве. У берега лежало здоровенное кривое бревно. — Ты не забыл? — обрадовался Карамон. — Нет… Мы притворялись, что бревно — это лодка или крокодил, — Рейстлин еще глубже зарылся в одеяла. — Я боялся свалиться в воду. — Вечер воспоминаний, — фыркнул Флинт. — А ещё он и сейчас боится свалится в воду. — Чья бы корова мычала, — заметил Тас. — Я так давно там не был, — вздохнул Рейстлин. Он отчаянно зевнул. — Спи уже, — сказал Танис. — Баю-бай… — Утки… — проговорил Рейстлин, стало ясно, что он уже не здесь, а далеко, в детских воспоминаниях, на озере с бревном, оживленным воображением неуемных мальчишек. — Белые, с желтыми клювами. Они нас не боялись… — А раньше говорил, что не помнишь, как мы играли, — опять удивился Карамон. — Я вас всех люблю! — сказал вдруг маг, причем было непонятно, адресовано ли это только Карамону с Крисанией или вообще всем. Он даже попытался приподняться, но тут же плюхнулся обратно в кровать, точно вылезал и не мог вылезти из трясины. Он рассмеялся. — Мы тоже тебя любим, — Крисания поправила ему одеяло, а Рейстлин довольно вздохнул. Тас слегка подпихнул Флинта. — Наверное, он и про тебя. — Нет, я такой чести недостоин, — усмехнулся Флинт. Крисания погладила Рейстлина по серебристым волосам. — Так странно, — произнес он. — Что именно? — спросил Стурм. — Я чувствую себя живым, — мутный взгляд мага остановился на Крисании. Она сжала его руку, выпроставшуюся из-под одеяла, и не выпускала, пока Рейстлин не закрыл глаза, а дыхание его не стало ровным. На губах его играла легкая улыбка. — Угомонился вроде, — сказал Танис. — Напомните мне этот вечер, если я решу с ним выпить. — Ничего, — зловеще пообещал Флинт. — Завтра нам предстоит пережить его похмелье. Он же души из всех вынет… В общем, может поищем дракона и сразимся с ним, пока наш друг-волшебник приходит в себя? — Вы же знали, что он не пьет, — Крисания встала с кровати Рейстлина. — Зачем подливали ему? Вся её фигура, пока она задергивала клетчатые занавески, выражала укор. — Да он немного выпил, — попытался возразить Карамон. Крисания смерила его тяжёлым, точно позаимствованным у Рейстлина, взглядом. — Это для тебя немного. — Ну… Он же закусывал! *** Всё же магия сильно изменила Рейстлина, и от того он не отключился, как обычный, выпивший больше чем надо, человек. Он слышал, как Крисания задёрнула занавески, как она выговаривает его брату, как звенит посуда за столом, куда друзья вернулись пировать. Но тело стало тяжёлым и сонно-непослушным. Он парил в ласковом тумане, улыбался всему, что его окружало, а особенно — картине с чудными животными. Наверное, он заснул, потому что в какой-то момент обнаружил, что животные во главе с коровой вышли из картины и расположились вокруг него на кровати. Разумеется, в реальности этого быть не могло — альков мог вместить максимум еще одного человека, а звери были большие, тех самых размеров, которые предусмотрела для них природа. — Отдыхаем, значит, — задумчиво сказала корова. Голос у нее оказался низким и глубоким, а стрекозиные крылья поблескивали на спине в свете свечей, что немного проникал через занавески, оказавшиеся довольно тонкими. — Я вообще-то пьян, — с видом оскорбленного достоинства сообщил ей Рейстлин. — И безумно устал. — Ну, это понятно, — рыба с собачьей головой поползла по стене вверх и вскоре очутилась над кроватью Рейстлина. Голос у нее оказался слегка писклявый. — А что ты собираешься делать? — Он потерял магию, — встряла собака с рыбьей головой, подойдя ближе и садясь на одеяло. Эта говорила голосом чуть сиплым, наверное, рыбья голова для человеческой речи подходила не очень. — У него ничего не осталось! — крикнула откуда-то из угла алькова птица с головой козьей. — Совсем ничего? — задумчиво проговорила корова, глядя на Рейстлина. — А у других? — Что — у других? — огрызнулся Рейстлин. Он не понимал, чего хотят от него странные звери, но подозревал, что их появление как-то связано с вином, бренди и травяным ковриком Крисании. — У кого не было магии, — спокойно пояснила корова. — Что они? — Они… жили… — произнес Рейстлин. Лежать было тепло и удобно, и даже зверье вокруг совершенно не мешало, Рейстлину даже нравилось, как они ходят вокруг, проминают матрас и одеяла, что-то было в этом уютное. Не нравился ему только этот разговор. — Он думает, что он хилый калека! — гаркнула сверху желтая птица с козьей головой. — Хилый?! — сине-серая птица с головой лошадиной свесилась с полога вверх ногами и посмотрела на Рейстлина. — Этот калека с больными лёгкими топал пешком через весь Кринн наравне со здоровыми мужиками! *** Тассельхофу было сложно усидеть на одном месте, пусть даже это место — стол со всякими вкусностями. Незаметно он соскользнул со стула (привычно сунув в карман вилку и булочку с малиной) и огляделся. Взгляд его упал на единственную завешанную кровать, и он решил узнать, как там Рейстлин. Вдруг ему поплохело с непривычки? Снизу было видно не особо, но кендер уцепился за спинку и, подтянувшись, отодвинул полог. Рейстлин лежал в той же позе, в которой его оставили — на спине и укутанный по самый подбородок. Свет из-за отдернутого полога упал ему на лицо, он что-то сонно пробормотал и отвернулся к стене, задев одну из поставленных стоймя подушек, отчего та упала. Тассельхоф хотел её поправить, но Рейстлин снова пошевелился и его золотистая рука легла поверх упавшей подушки. — Ты спи, спи, — прошептал Тас. — Я просто глянуть хотел, как ты… Но маг его не слышал, размеренно и уютно посапывая. Спускаясь, кендер успел заметить, что место, где стояла подушка, очень похоже на темный проход куда-то, наверное, из-за тусклого света и темного дерева стены. *** — А давайте его испытаем! — радостно воскликнула птица с козьей головой. — Хорошая идея! — одобрила корова. — Интересно, как вы собираетесь это делать? — фыркнул Рейстлин. — Ты не рассуждай, а давай лезь! — и рыба с собачьей головой указала ему хвостом на проём в стене между подушек. Рейстлин приподнялся на локтях и заглянул в темноту. Смерил ухмыляющихся (каким-то образом они изображали на мордах совершенно человеческие эмоции) зверей презрительным взглядом и пополз внутрь. Туннель оказался мягким изнутри и тёплым, точно Рейстлин передвигался внутри собственной постели. Под руки то и дело попадалось нечто, что могло быть только разбросанными подушками. Вылез он на одну из висячих улочек Утехи, только эта Утеха была совсем другой, странной и красивой: стволы валлинов светились тёплым янтарным, заливающим всё вокруг точно мёдом, светом. Мостки под ногами Рейстлина переливались нежно-зелёным и золотистым. Там же, где полагалось быть листве, клубилось жемчужное, похожее на подсвеченные луной облака, сияние. — Ну? — нетерпеливо сказала птица с козьей головой. — Так и будешь здесь стоять? Рейстлин с трудом оторвался от прекрасного зрелища. — Что я должен делать? — Что хочешь, — пробасила корова. — Что хочу? — Ну да, — она слегка взмахнула прозрачными крыльями, наверное, у неё это было вместо пожатия плечами. Рейстлин тоже в свою очередь пожал плечами и пошёл по мосткам куда глаза глядят. Звери двинулись за ним. Было тепло, и даже то, что маг шёл босиком, не доставляло ему особых неудобств. Где-то далеко играла едва слышная разухабистая музыка, чуть ближе звенел колокольчик. Звон приближался, и вскоре Рейстлин увидел, что он исходит от гигантской, наверное, самой большой на Кринне, карусели! Расписные олени, лошади, коты, птицы и рыбы скользили между валлинов, непонятно как держась в воздухе, но повинуясь строгому порядку. — Кататься будем? — строго спросил один из расписных оленей, остановившись рядом с Рейстлином за перилами улочки-мостика. Был он густо-красный, как одеяния, которые некогда носил маг, и разрисован нежно-голубыми цветами. — Кататься! — загомонили звери за спиной Рейстлина, и кто-то, кажется, рыба с собачьей головой, подтолкнул его. — Ну? — спросил олень. — Я не могу здесь всю ночь стоять, у меня вообще-то расписание. «А почему бы и нет?» — подумал Рейстлин. Он перелез через перила и соскользнул на оленью спину. — За рога держись! — скомандовал олень. Наверное, Рейстлину должно было быть неудобно и немного страшно: всё же олень это не то животное, на котором удобно ехать верхом, да ещё без седла, а внизу — только высота, да твёрдые корни валлинов. Но вместо этого его охватило чувство, похожее на мягкий расслабленный восторг. Звери с гиканьем, воем, щебетом, блеянием и рычанием неслись за ним; те, у кого были рыбьи тела, скользили между веток, точно плыли в воде, четвероногие скакали с одного мостка-улицы на другой, а птицы просто летели. Полосы света скользили по лицу Рейстлина, он попадал то в янтарный, то в зелёный, а то и в лимонно-жёлтый поток, что высвечивал знакомые с детства места. Вот дом старой Кимны, совсем маленький, а у входа сложены дрова для очага, на них лежит большая тыква. Кимна всегда угощала их с Карамоном пирожками. А вот круглый курятник семьи Пирмасов, на него установлены клумбы в ящиках, и из них свешиваются последние красные головки гиацинтов. Иногда свет отделялся от стволов валлинов или спускался сверху, и его разноцветные клочки кружили вокруг Рейстлина, приглашали поиграть, точно шаловливые щенята, ласкались, щекоча руки, лицо и шею, и магу казалось, что весь Кринн сжимает его в ласковых объятиях. — Остановочка! — весело провозгласил олень. Рейстлин спешился. Это место маг тоже узнал — кабачок «Пьяный кот», окружавший, как бублик, не очень толстый валлин, и от которого отходило сразу три улицы-мостка. Карамон любил сюда захаживать, и это отсюда неслась разухабистая музыка. Окна кабачка светились, а в них виднелись фигуры лихо отплясывающих людей. — Зайдёшь? — спросила его корова, приземляясь позади Рейстлина. От её тяжести мостик заметно дрогнул. — Ты такой же, как все, — шепнула ему рыба с собачьей головой. — Веселись! — добавил олень и унёсся в глубину новой волшебной Утехи. Внутри пели, плясали и пили, и знакомые и незнакомые лица мешались и сливались перед Рейстлином. На зверей, что следовали за ним, никто не обращал внимания, а может, их просто не видели. Как-то вдруг маг оказался у стойки, где перед ним, точно сама собой возникла кружка с элем. Из любопытства он пригубил, потом сделал глоток. Между тем гуляки образовали хоровод-змейку и с хохотом и песнями двинулись между столами. И Рейстлина, незаметно осушившего кружку, выдернули от стойки и втянули в круг. Потом последовала вторая кружка, и Рейстлин стал каким-то лёгким, настолько, что его то и дело относило то к стене, то к столику, то к стойке, и почему-то это насмешило мага, и смех вылетел из его рта разноцветными стрекозами. Ему зааплодировали и налили густого, как кровь, вина. Он осушил его залпом. Ноги слушались плохо, но Рейстлин преисполнился уверенности, что может танцевать лучше всех, и выделывал только одному известные па и коленца. Он часто спотыкался, но не падал, а напротив, его подбрасывало под самый потолок, где он кружился, распластавшись звездой и хохоча от непонятного счастья, от того, что ему было весело. О, он ведь уже и забыл, что значит просто веселиться. Из его рукавов сыпались полупрозрачные, похожие на леденцы с блестками внутри, фигурки: лошадки, цветы и бабочки. С лёгким звоном они достигали пола и исчезали. Потом Рейстлина хватали за руки и стягивали вниз, где он снова принимался выплясывать, прерываясь только для того, чтобы осушить очередной кубок или кружку. Он свалился на колени сидевшим рядышком на скамье девицам в белых вышитых блузках с открытыми плечами. Они были похожи, как сестры, только одна была беленькой, а вторая брюнеткой. Девицы рассмеялись и смачно чмокнули Рейстлина в обе щеки одновременно. Тот бормотал им бессвязные комплименты и без конца выуживал из рукавов золотистые, как его глаза, розы, одаривая ими девиц… *** — Почему я з-здесь лежу? — неверным голосом спросил Рейстлин. — И почему я не могу встать? — Наверное, потому, что кое-кто напился! — фыркнула лошадь с птичьей головой. — Отстань от него! — укоризненно заметила ей собака с рыбьей головой. — Он просто веселился… — Да я что, я просто… констатирую факт… — лошадь с птичьей головой смутилась и сделала вид, что ищет что-то в траве. Рейстлин лежал между корней валлина в чём-то, что очень напоминало лужу, вот только лужи обычно бывают, во-первых, мокрыми, во-вторых, они не светятся нежно-радужным сиянием. Ощущение же от соприкосновения с этим сияющим было как если бы маг погрузился в сгусток тёплого ветра. Огни от стволов валлинов плыли у него перед глазами, и это было очень смешно, и Рейстлин то и дело разражался хохотом. Встать у него сил уже не было, хотя он честно сделал пару попыток, но ноги его уже совершенно не слушались. От какой-то смешливой досады он схватил сгусток радужного света и запустил им в пасущуюся неподалёку лошадь с птичьей головой. — Ах вот ты как! — лошадь повернулась к нему задом и взбрыкнула. Из-под её копыт полетел тот же переливчатый свет, и один его комок впечатался в лоб Рейстлину. Тот свалился на спину, подняв облако сияющих брызг. Кое-как он сел и упёрся спиной в ствол валлина, после чего запустил в лошадь новым снарядом, но попал в собаку с рыбьей головой. Собака в долгу не осталась, и вскоре все они уже перебрасывались светом, который переливался, точно и сам принимал участие в веселье. Рейстлин смеялся, как не смеялся, наверное, с самого детства, да и в детстве не то чтобы часто. Свет стекал с его серебристых волос, заставляя их сиять всеми цветами радуги. Корова подошла к нему совсем тихо и, встав передними копытами в световую лужу, серьёзно посмотрела на мага. Тот всё ещё смеялся по инерции, когда она заговорила: — Ну вот видишь, ты ничуть не хуже других. Можешь веселиться, можешь жить. Можешь радоваться. Ты прошёл испытание. — М-м-м… — попытался что-то сказать ей Рейстлин, но язык вдруг стал каким-то тяжелым, а глаза начали слипаться. — Это я должна мычать! — басовито рассмеялась корова и дыхнула Рейстлину в лицо тёплым дыханием. Маг какое-то время чувствовал под спиной ствол валлина, видел разноцветное сияние, а потом всё померкло и пропало в уютном мягком небытие. *** Карамон проснулся, и, не открывая глаз, потянулся, чтобы обнять Тику, но Тики рядом не было. Такое случалось часто: она всегда просыпалась раньше, а потом дразнила его соней. Великан протёр глаза и сразу вспомнил: Рейстлин! Наверное, сейчас умирает, с непривычки-то. Карамон ощутил укол совести: в том, что Рейст вчера перебрал, была и его вина. Надо было лучше следить за ним. С другой стороны, кто же знал, что его так развезёт? Карамон отдернул клетчатый полог, ожидая услышать страдальческий стон с соседней кровати. Но стона не последовало, более того, занавес на кровати брата был отдернут, сама постель в беспорядке (Рейстлин вечно ворочается), коврик Крисании сдвинут к стене, ночное одеяние брошено поверх одеяла, а из-под кровати торчал край сундука — похоже, брат доставал одежду. Кровать Крисании тоже пуста, хоть и аккуратно застелена. Зато все остальные дрыхли без задних ног: с одной стороны доносился раскатистый храп Флинта, с другой тоненько сопел Тассельхоф. Спал даже Танис — ранняя пташка. Карамону снова стало стыдно: может, его брату всё же нехорошо, и он, не добудившись Карамона, пошёл готовить себе свой отвар сам? Великан торопливо оделся и по винтовой лестнице спустился на кухню. На кухне Тика жарила блины — вкусный аромат защекотал ноздри Карамона, едва он вступил на лестницу. Рядом с ней крутился Рейстлин и делал то, что обычно полагалось делать Карамону — таскал блины прямо со сковородки и получалось это у него очень ловко. Тика ругалась, но не всерьёз, тем более что старался маг не только для себя — за столом сидела Крисания, а перед ней уже стояли блюда с нарезанными сыром и вечтиной. Вместо привычных черных одеяний на Рейстлине были коричневые штаны из кожи и грубой ткани и серая рубашка, а серебристые волосы он перехватил шнурком, и, если бы не золотистая кожа и странные глаза, он не очень-то отличался бы от любого жителя Утехи. Вот он цапнул очередной блин, почти целиком засунул его в рот, и, кажется, замычал от наслаждения. Следующий свой трофей он передал Крисании, и та, разложив его на тарелке, принялась заворачивать в него сыр. Рейстлин же вернулся на исходную позицию — за спину Тики. Карамон подивился — такой аппетит у брата он видел впервые. — Сладу с вами нет! — сказала Тика и поставила перед Крисанией с Рейстлином блюдо со стопкой блинов. — Рейст, ты хуже ребёнка. — Я даже в Палантасе таких вкусных блинов не ела, — сказала Крисания, заворачивая в блин ветчину и передавая его Рейстлину. Тот вцепился в него зубами, потом запил его травяным отваром из кружки. Тика же покраснела от похвалы самой светлой жрицы, и, смущаясь, отвернулась к плите. Рейстлин продолжал жевать. Карамон шагнул в кухню, неловко поклонившись Крисании, а Тика сразу же засуетилась вокруг него, накладывая блины. — Представляешь, — сказала Тика, поливая блин Карамона яблочным соусом. — Утром ходила за яйцами к Минге, ну, ты её знаешь, у неё ещё кузен содержит «Пьяного кота»… — Трактир, — пояснил Рейстлин, заметив недоуменный взгляд Крисании.— забавный такой, построен вокруг валлина, как бублик. Я тебе покажу. — Так вот, — продолжала Тика. — Ей кузен рассказал, что у них всю ночь гулял какой-то волшебник. Сыпал цветами из рукавов и всё такое, летал под потолком. — Волшебник? — Карамон взглянул на Рейстлина. Тот сосредоточенно поливал свой блин соусом. — Волшебник? — Тассельхоф скатился с лестницы и прыгнул на свободный табурет. — Блины! Это вы про Рейстлина? Так он же спал всю ночь, я сам видел. — Интересно, кто ещё из магов мог посетить Утеху и напиться в «Коте»? — спросил Рейстлин у потолка. — О, ты можешь вычислить! — заявил кендер, болтая ногами. — Кто у вас в школе был охоч до вина? — Кроме нашего Рейстлина, ты хочешь сказать? — с лестницы спустился Флинт. Рейстлин смерил его презрительным взглядом, затем снова принялся жевать. Флинт недоуменно крякнул: — Погоди, а разве тебе не полагается сейчас лежать в постельке с холодным компрессом на лбу и жалобно просить водички? — Не понимаю, о чём ты, — Рейстлин доел блин и запил его остатками отвара из кружки. Есть условный человек, страдающий от похмелья, а есть нечто ему противоположное, и сейчас это противоположное являл собой Рейстлин. Он больше не выглядел изможденным и уставшим, ни разу не кашлянул, и даже его золотистая кожа точно изменила свой блеск на более мягкий. Он повернулся к Крисании: — Ты поела? Пойдём, я покажу тебе озеро. И встал, промокая губы салфеткой. — Плащ тёплый возьми, там сыро, — сказал ему Карамон. Вместо ответа Рейстлин сгреб с тарелки обалдевшего брата блин. Уже от двери послышался короткий смешок Крисании — Рейстлин дал ей откусить от блина, затем что-то прошептал на ухо. — Вы это видели? — потрясенно сказал Тас. — Может, у волшебников такое похмелье, — заметил Флинт. — Все хотят опохмелиться, а они — жрать. — Там Танису со Стурмом блины-то остались? — Шутите? — фыркнула Тика, которая наконец-то села за стол. — От меня ещё никто голодным не уходил. Она, если честно, испугалась, когда Рейстлин пришёл к ней на кухню, странно глядя на неё, точно… точно хотел сожрать. Немного уверенности Тике придала сковорода с кипящим маслом на плите. Но Рейстлин стянул с блюда первый испечённый блин и, обжигаясь, начал жевать. У Тики отлегло от сердца — маг просто был голоден. — Да, — вспомнила она, когда Рейстлин с Крисанией скрылись за дверью. — Минга сказала, что никто не запомнил ни лица того мага, ни во что он был одет, ни куда он потом делся. Точно это был… Тика нахмурилась, вспоминая нужное слово: —… фантом. *** Рейстлин знал, что пройтись колесом у него не получится, но сделать это ему очень хотелось. Или залезть на дерево, как в детстве. Вот на дерево он бы, худощавый и лёгкий, забрался бы, тем более, что пару раз ему приходилось это делать уже взрослым, когда он странствовал один и ночевал в медвежьих углах, полных диких зверей, что были бы не прочь закусить усталым путником. Вот только какими глазами на него будет смотреть Крисания… Впрочем, не исключено, что восхищенными. Утром Рейстлин проснулся и понял, что хочет есть, причём так сильно, что идея ободрать с валлина кору и пожевать её не казалась ему такой уж глупой. К счастью, он унюхал блины Тики и до таких крайностей не дошло. Желудок же его точно превратился в портал в Бездну, поглощающий всё, что попадало внутрь. Количество, которое он сожрал (другого слова и не подберёшь) ужасало его самого, но никаких неприятных последствий не имело, напротив, сейчас его переполняла странная звенящая энергия. Когда с ним такое было? Наверное, никогда. — Ты не устал? — спросила Крисания, когда они спускались по тропе к озеру. Рейстлин, только что заметивший удобную и низкую ветку валлина, замедлил шаг. — А ты? — Нет-нет, просто с твоими лёгкими лучше не перенапрягаться. — Я только и делаю, что перенапрягаюсь, — усмехнулся Рейстлин. — Сейчас спустимся и там будут бревна — упавшие ветки валлинов. Можно посидеть. Они уже обошли половину Утехи, и Рейстлин показал Крисании все памятные места своего детства. Он намеренно водил её по местам из своего сна и с удивлением и даже некоторой радостью узнавал детали: тыкву на поленнице и курятник с клумбами на крыше. Дошли они и до «Пьяного кота», но тот был закрыт по причине раннего часа. Крисанию же восхищало всё: от висячих улочек до деревянных домов всех видом, а особенно — сами гиганты-валлины, которые уже оделись красной осенней листвой, и опавшие листья то и дело попадались под ноги на деревянных мостовых. Крисания с опасением смотрела, как их сдувает ветром вниз и жалась к Рейстлину — высота была ей непривычна, а тот покровительственно обнимал её за плечи. А потом они, к некоторому облегчению Крисании, спустились вниз, на твёрдую землю. Впереди уже поблёскивала водная гладь. — Что там? — Крисания приподнялась на цыпочки. — Вроде лодка перевёрнутая лежит. Рейстлин тоже присмотрелся, замедлив шаг. — Не похоже на лодку. Может, просто большая ветка валлина? Что-то тёмнело на самой границе воды и земли, и оно, это тёмное, оказалось гигантской, размером со слона, крылатой коровой. Она была вырезана из дерева, а стрекозиные крылья сделаны из железа с отверстиями. Корова лежала, поджав под себя ноги, и смотрела на озеро. Рейстлин обошёл её по кругу: морда у коровы была хитровато-добродушная, точно у них с Рейстлином был какой-то общий секрет. — Раньше её здесь не было, — проговорил он. — Только брёвна валялись. Брёвна тоже валялись, причём рядом коровой, так, что можно было сидеть, привалившись к ней. Крисания потянулась и погладила коровью морду. — Тика говорила, что кто-то вырезал на берегу озера статую для детей, — вспомнила Крисания. — А потом мы заговорили о другом и я забыла её распросить. Наверное, это она… Рейстлин встал на одно из брёвен. — Иди сюда, — он протянул руку Крисании. — Ты что, я не залезу! — Я тебе помогу. Хватайся за крылья. Забраться наверх оказалось проще, чем казалось снизу: сначала на коровий хребет взгромоздился Рейстлин, а потом втянул Крисанию и усадил её перед собой. — Рейст… — тихо сказала она. — Как красиво! Ты не говорил, что здесь так красиво! Озеро отражало голубое небо и сверкало в солнечных лучах, а отражения валлинов в алой листве дробились в его глади, точно кто-то нарисовал их там, прямо на воде, небрежными мазками. Иногда налетал лёгкий ветерок, и тогда красные листья сыпались в озеро и качались на волнах, уплывая всё дальше от берега. И на всё это Рейстлин смотрел как впервые, а корова, точно зная, кто сидит у неё на спине, с лукавым прищуром глядела вдаль. —Наверное, я сам не видел… — сказал Рейстлин и зарылся носом в волосы Крисании. Когда они шли обратно, то повстречали Таса, который нёсся им навстречу по тропе. — Тика рассказала об огромной деревянной корове! — выпалил он на ходу. — Хочу на неё залезть! Ой, а вы залезали, да? — И даже слезли, — улыбнулась Крисания. — Это нечестно, я хотел первым! — Тас даже остановился от разочарования. — В мире нет справедливости, — заметил Рейстлин, беря Крисанию под локоть. — Да? — удивился Тас. — А по-моему, в мире полно справедливости. Несправедливость тоже есть, конечно… И, не докончив мысль, поскакал дальше. Рейстлин обернулся, чтобы глянуть на корову, на спину которой уже карабкался неугомонный кендер.