Пёс и Тыква

      Он особо не разбирал дороги. Просто шёл, гневно обходя и переступая лужи, что заполонили собой больше половины тротуара. Кеды уже хлюпали от количества воды в ткани, джинсы прилипли к ногам. Ветровка, накинутая на голову в качестве защиты от сильного ливня, уже тоже не спасала, — волосы промокли по самые плечи и теперь сосульками свисали вниз. Но ему было всё равно. Как-то абсолютно всё равно, если не употреблять нецензурную лексику. Голова сейчас была заполнена совершенно другими мыслями, а настроение настолько испорчено, что можно было слышать, как скрипит челюсть.       Наконец приметив какую-то одинокую лавочку, что затерялась среди домов, Рома присел и откинулся назад, прикрыв глаза. Ветровка почти мгновенно сползла с его макушки, открывая дождю его вытянутое обозлённое лицо, и прилипла к деревянной спинке. Винокуров выдохнул, пробормотав что-то невнятное, и изо рта, на фоне громадных холодных капель воды, вырвалось облачко пара.       Он не знал, сколько просидел в таком положении, подставив лицо к небу, но часть его шевелюры и майки, что оставалась некоторое время сухой благодаря ветровке, вскоре уже довольно быстро оказалась промокшей насквозь.       — Давно сидишь? — тихо раздалось рядом.       Рома от неожиданности встрепенулся и резко выпрямился, чуть не соскользнув с мокрых досок на землю. Злость, что буквально только что грызла его душу, внезапно испарилась.       Чуть склонив голову в сторону, одетая не по погоде, — кто ж пойдёт в босоножках под такой ливень, — Женя мерила его любопытным взглядом. Кроме строгого чёрного зонта, в её руках были пакеты с продуктами из близлежащего гипермаркета, — из-под тонкого пластика проглядывались какие-то овощи и коробка то ли молока, то ли кефира.       Винокуров, непонимающе моргнув, окинул быстрым взглядом дома и двор, куда его занесли собственные ноги. Неограждённая детская площадка, кусты жасмина и старый-старый орешник оказались для него знакомы, — без разбора нарезая круги вокруг многоэтажек, он неожиданно для самого себя прибился к дому Савиных.       Рома робко обернулся, — Женя всё ещё стояла тут, терпеливо ожидая его реакции.       — Д-да нет, в-вроде… — пробормотал растерянно.       Савина чуть нахмурилась, будто прямо говоря, что недовольна полученным ответом, но тут же прикрыла веки и вздохнула, словно унимая желание укорить его, как несносного мальчишку, — знала, что глупости подобного рода Роман Александрович Винокуров делает лишь в особых случаях.       — Пошли домой, — через небольшую паузу простодушно брякнула она, и пошла вперёд, но когда поняла, что Винокуров и не думал двигаться с места, остановилась и обернулась. — Ну? Чего застыл? Пошли домой.       Рома ещё некоторое время просто смотрел на неё, словно не был уверен, что это сказано ему и что ему и впрямь можно идти с ней. В итоге, шмыгнув и утерев воду из-под носа, что чуть ли не струйками стекала по мокрой чёлке, горбинке на носу и носогубным складкам, он подскочил и дёрнулся за ней, но тут же вспомнил про промокшую насквозь ветровку, схватил её, повязал на поясе и в пару шагов догнал Савину.       — Давай хоть пакеты понесу?       Склонился к ней под зонт, вопрошающе, как нашкодивший ребёнок, заглянул в зелёные глаза.       Женя подняла голову.       — Ну… Хочешь — неси.       Винокуров, неловко улыбнувшись, робко забрал из её рук пакеты и, по своей дурной привычке, ссутулившись, пошёл вперёд, к подъезду. Уже сзади, догоняя его и держа зонтик над ними обоими, мельтешила Савина.       В воздухе всё ещё витал запах недавнего ужина. Кухня была полностью пропитана прованскими травами и кучей других специй, что Савины использовали в своей фирменной готовке, из-за чего создавалось ощущение, что скупили половину рынка.       — Папы до завтра не будет, на конюшне пополнения ждут, — Савина поставила последнюю помытую тарелку в шкаф и, чуть помолчав, добавила. — Можешь переночевать у нас, если хочешь.       — Спасибо, я… Я подумаю.       Рома ссутулися ещё сильнее, — хотя куда уже больше, — поджал к груди колени и уткнулся в дно кружки с чаем, где ещё плавали листья мяты.       Поняв, что в ближайшие часы чего-то внятного она от него не добьётся, Женя негромко вздохнула, взяла свою кружку с рисунком тыквы, — ироничный подарок от Винокурова, но он был милым, кхм, кружка, а не Винокуров, — и, помешивая ложкой чай, молча села за стол, стараясь делать вид, что всё идет своим чередом. И что забившийся от своих размышлений в угол кухни Рома — это тоже обычное явление.       Отпустившая накануне злость вернулась и накатила на Ромину душонку с ещё большей силой. Только если до этого Винокуров злился на отца, то теперь его собственная злоба была направлена на самого себя.       Он ведь мог остаться, мог пересилить свою обиду, поговорить и в конце концов решить эту проблему, но вместо этого он просто сбежал и теперь отсиживался у подруги, не имея духу даже позвонить и сказать, что с ним все хорошо. Трус несчастный… Еще и подставлял Женю своей выходкой. Без предупреждения, вот так вот завалиться… Нет, Савин-старший навряд ли будет против гостей, — он вообще человек простодушный и добрый, и даже чем-то напоминал священника, который проповедовал любовь к ближнему, — но это всё равно было невежливо, да и Роме не хотелось, чтобы это замечательное семейство думало, что он к ним приходит лишь пережидать свои проблемы.       Он ничего не говорил Савиной про отца и ссору. Пытался даже отшучиваться, что мол просто прогуляться вышел, ведь две недели стояла невыносимая жара, а тут дождь, ещё и такой холодный и приятный. Но Женя скорее всего ещё на улице всё поняла. А иначе ведь не объяснишь, почему она нашла и выдала ему отцовскую одежду, — что на нём висела, как на вешалке, но это были лишь смешные мелочи, — заставила его переодеться и высушить голову, накормила и напоила чаем и теперь предлагала остаться на ночь. Видимо Рома молчал очень красноречиво, раз она догадалась обо всём так быстро.       Винокуров исподлобья взглянул на неё. Савина скучающим взглядом изучала дно кружки, мешая ложкой остатки листьев от чая, — Рома чисто случайно привил ей любовь к рассыпному чаю, и теперь подобную картину можно было видеть часто. Он бы не признался в этом, но ему очень нравилось наблюдать за подобной бессмысленной манипуляцией.       — Жень.       Её рука внезапно застыла на ровном месте, и она подняла на него глаза. Савина уже, кажется, и забыла, когда он называл ее по имени в последний раз, — так привыкла к тому, что Винокуров перенял привычку её отца и зовёт её Тыковкой, что теперь уже как-то странно слышать своё имя от него.       Рома, не отрывая взгляда, положил голову на колени и чуть виновато улыбнулся.       — Спасибо.       Женя пару раз моргнула.       — За что?       Он усмехнулся.       — За то, что терпишь меня.       Савина снова моргнула. Закатив глаза, забавно фыркнула и, взяв в руки кружку и прикоснувшись к её краю губами, хотя чая там уже пади давно не осталось, снисходительно, по-доброму улыбнулась.       — Дурачок ты, Рома.       Это было сравнимо с «Я тебя тоже люблю».