нежно-розовый

Кашики Юно. Одно имя и множество глупых прозвищ, множество глупого подстраивания, напускной активности и весёлых гримас. В сахарном королевстве внутри Кашики Юно — но а Кашики Юно-ли? Кашиваги Юко-ли? А впрочем, какая разница! — всегда всё идеально: оно тёплое и нежное, как тающая на языке розовая конфетка со вкусом, скажем, сакуры — необычно и так вкусненько, как та нашумевшая новомодная булочка с кучей крема посередине! И это сахарное королевство построено самой Юно, оно крепкое-крепкое, да настолько, чтоб ни одна душа не смогла проломиться дальше «легкомысленной и активной, миленькой, доброй и легко поддерживающей атмосферу и диалог» лжи. Её королевство — бравая защита для приятной, полностью выжатой жизни, и небольшой неважный секрет между ней, излишне сахаристой, и ней, но уже настоящей. Заключенная под вторым номером всё в свою пользу образует, сплетая две лжи как две любви и вечно об этом умалчивая, получая деньги от мужчин и покупая что-то близким и семье, лишь бы они были счастливы. Ей тепло, тепло, тепло и нежно: видеть улыбку брата от лёгких трюков с верёвочкой; болтать с другими, кого, возможно, позволительно словом «друг» обозвать, болтать обо всём и ни о чём, всюду советуя свой принцип относиться ко всему проще и самой ему следуя! И нескончаемая пустота внутри исчезает, и от холода удаётся сбежать!.. Да, эта ограда, королевство, в которое она водит всех гостей, невероятно крепка. Была так крепка, но опустела, словно сломалась с характерным противным треском. И этот треск отдаётся эхом. И MILGRAM свою сущность показал, позволяя наверняка нарочно ей множество судящих голосов услышать, множество мерзкой жалости, оскорбляющих её маленькой неопытной бедняжкой, клевечущих о том, как неправильно она живёт, как она запуталась, и как все голоса должны ей помочь, сопереживать и спасти, словно несамостоятельного ребёнка. И все взгляды на долю секунды лишь на неё. До чего же противно. Нет, Юно выше предубеждений, устаревшего взгляда на мир, мерзотнейшего суждения и типичных рамок. Разве она не заслужила большего, чем детский самосуд? Холодно, холодно, холодно, как же холодно. MILGRAM сереет в глазах Кашики. «Слушай, а я... Точно жива?» Тогда слова слетели с уст сами по себе, но одновременно вполне контролируемо; Кашики не хочет умереть здесь, не насладившись каждым моментом жизни, не наполнив себя розовым теплом до пят и не будучи готовой оставить абсолютный нуль сожалений в лет этак сорок, с улыбкой и спокойствием прощаясь с жизнью. Как минимум, только не в пустом, имеющем разве что самосуд и индульгенции, выступающие честью да проходным билетом в «защиту» от терзающей других и считающей мнение Надзирателя с большой буквы — он ведь, правда-правда, тако-ой умный и единственно правильный! Жалость да смех. Мерзко, — убийцы, посчитавшей себя выше остальных и бывшей готовой любой приказ другого исполнить в благодарность за «союз», подобно собачонке, месте. В месте, имеющем, в конце концов, один лишь холод... ...Так вот он какой, в полном и струящемся от обеих сторон конфликта его воплощении: обхватывающий всё тело, ощущающийся остро, — но, одновременно, немного ложно нежно обволакивающим, как странно, — где-то посередине туловища, словно у живота. Юно внутри пуста, так пуста, что, кажется, то самое созидающее её удовольствие выгодным сплетением двух лжей сахарное королевство внутри неё давно ограблено, разорено и всеми брошено, и не оставили в нём ни капельки живого, или, по крайней мере, им бы заслуженно названного, дарившего бы тёплый, тёплый свет, позволяющий расслабиться, и, как всегда, с нежностью — безусловно, такой же тёплой! — улыбнуться. Может, как делала это Махиру-сан. Делала раньше, пока MILGRAM не сломал её. Пока надзиратель своими бледными руками не сломал её полное горячей любви и слепящего света хрупкое сердце. Кашики уверена — существовал бы Боже, про это место он бы абсолютно забыл. Юно, такая усталая и такая холодная — действительно, абсолютные нули градусов, — замученно берёт ручку и пишет ответ на вопрос «девятнадцать». Оправдать других заключённых... Нет, Кашики не попадет под этот узкий взгляд на мир, самосуда и суждения полный. И никогда попадать не собирается. Люди должны быть осознаннее этого, нет? Ведь, в конце концов, возможно, все они тут немного схожи. Как минимум она и Казуи-сан. А значит, все заслужили решения закона, а не решения посредством загона в глупые оценочные рамки консервативной общественности. MILGRAM не даст ей ничего, чтобы избавиться от холода, но ей и не нужно. Найдёт сама, каким бы аморальным, по мнению глупого стада, пусть и никому не вредящим, не был способ. Найдёт, и вновь сахарное королевство, спрятавшее за собой настоящую Кашики Юно, засияет, а тело наполнится обволакивающим розово-персиковым теплом. Даже пусть вся жизнь уйдёт на вечную борьбу с холодом — не суть! Она обязательно справится. Потому что жизнь Кашики Юно лишь ей и принадлежит.