this is a very bad story

I. Андрей

Голова кружится. Так бывает, когда слишком много выпьешь и какого-нибудь дерьма. Но в этот раз он пьян без вина, это все Анфиса. Крепкая, терпкая и бьёт сразу в голову, в сердце. Паника нарастает где-то в глубине, медленно движется на него из-за линии горизонта, как цунами. Он не в силах сдвинуться, да и желания нет. Он знал, на что шёл. Знал в каждую секунду принятого решения целовать чужой бархат кожи, что это шаг в сторону бездны. За линию невозврата. Пути назад нет, и хоть Андрей оттягивал этот момент, как мог, он все равно случился. Впрочем, неотвратимость этого он и так понимал. Рано или поздно он бы не сдержался и сам. Или сошёл бы с ума на фоне скрученной пружины желания в старом матрасе: выстрелит прямо в жопу тогда, когда ты ждёшь этого меньше всего. Тишина его квартиры оглушает. На какое-то мгновение ему кажется, что никакой Анфисы на самом деле нет, и все случившееся — лишь фантазия. По спине пробегает судорогой дрожь. Надо бы взять себя в руки, попросить помощи — но он не может. Да и у кого? Все, кто вокруг него, сами в ней нуждаются. Ему дурно. Ему плохо. Противно от самого себя — не сдержался, сдался, перешёл черту. Горячий стыд обжигает изнутри как изжога. Ему придётся рассказать все Михе. Самому. Иначе нельзя иначе будет неправильно. Но для этого нужно будет украсть, увезти, спрятать Анфису, чтобы Миха ей ничего не сделал. Пусть набьет ему морду, пусть ужрется алкоголем, что хочет сделает. Может быть, помахав кулаками, они поймут друг друга. Мишка ведь не любит её. И в глубине души знает это. И Андрей знает. Им просто нужно будет поговорить. На носочках к нему подкрадывается фея, мягко опускаясь на ковёр на колени. Андрей тысячу раз видел, как Анфиса делала это перед Михой. Завидовал да… И вдруг, вот она, перед ним. Холодными пальцами касается его рук, чтобы вернуть его в этот мир. Его взгляд бесцветный, болезненный. Самоедство входит в раж, но… Анфиса переплетает их пальцы, закусывает губу и чуть улыбается. Эти её глаза — любой бы простил ей все. Любой бы забыл обо всем, глядя в них. Теряясь в их глубине. И Андрей — тем более не исключение. Он обводит её лицо взглядом, как будто хочет запомнить. Там, в ванной, ему казалось, что она прощается. И, отчасти, возможно это стало решающим спусковым механизмом. Но её искорки в глазах, едва заметные, но такие же, как тогда, много лет назад, дают ему надежду на лучшее. Что все может быть ещё не так плохо. — Пирог?.. — Вырывается у него спонтанно. Вот уж чего он от неё сейчас не ожидал, так это вопроса про пироги. — А, — добавляет он позже и сам грустно ухмыляется. Пирог, да… Как давно это было? Кажется, половина жизни прошла с тех пор. — Всё никак не можешь угадать, чего я хочу, — улыбается он чуть более самоуверено, и, поднимает ладонь со скрещенными пальцами Анфисы, чтобы большим пальцем коснуться её щеки в нежном движении. Проведя мягкий круг по скуле он коснулся её губ. Не верится, что они только что были в его власти. И злобное чувство собственничества неожиданно поднимает голову внутри Князя. — Вставай, холодно же, — с уставшей улыбкой говорит Князь. Кажется, стадия принятия пришла к нему слишком быстро. — Сейчас найдём для тебя что-нибудь. Модного не обещаю. Протирая лицо ладонями, Князь встаёт место вытягивая следом за собой Анфису. Идёт к шкафу, отмечая, что и самому ему стоило бы переодеться — мокрые треканы не добавляли уверенности в себе. Он бросает взгляд на Анфису из-за края дверцы шкафа. Обводит взглядом изгиб её тела и старательно отводит глаза в сторону. Он выпустил что-то страшное из груди. Этого Андрея редко доводилось видеть кому-то, потому как его присутствие никогда не сулило ничего хорошего. Он перебирает сложенные в стопку футболки, выбирает самую приличную. Затем гремит вешалками в поисках шорт, но ничего порядочного найти не может: одни были в стирке, другие давно на помойке, а новые он не купил. Не давать же ей свои трусы, в конце концов. Он шарит ещё, находит летние брюки, но все они явно будут Анфисе большими, и носить их она не сможет. Пиздец, приехали. Об этом он как-то и не подумал. Кожаные штаны, жилетки, расписаны свитера и рубашки — ничего не подходит. Остаётся только один вариант… — Эм. Слушай, — Андрей чуть кривит лицо в неловкости, — засада с шортами и штанами небольшая. Есть только длинная футболка безразмерка и халат в ванной. Прости, я как-то… Не предвидел такого исхода событий. Он виновато протягивает Анфисе вешалку с длинной футболкой — он хотел её разрисовать для концерта, но пока не успел, — и виновато чешет за ухом. — Чай пока поставлю… да. Андрей уходит на кухню и только там выдыхает, забывая о том, что хотел сменить одежду. Похуй, так высохнут. Ладонью нащупывает новую пачку сигарет из магазина. Быстро распечатывает, губами вытягивает сигарету и подпаливает от зажигалки для газовой печи. Втягивает дым, закрывает глаза, выдыхает через нос две струйки дыма. Какой нахуй чай. Какой пирог. В шаговой доступности от него женщина, которую он так долго хотел увидеть в своих руках, а он… Выдыхает ещё одну струйку дыма, зажимает сигарету меж зубов и ставит чайник под кран. Поступок, конечно, достойный друга: трахаться с чужой женой, пока её супруг в больнице после передозировки. «Ой, да ладно, дружище, один раз живём,» — всплывают демоны один за другим. «А если она сама возьмёт и передознется? А ты потом живи, страдай», — вступают в разговор с Андреем его бесы. «Миха тебе башку проломит, как пить дать. Да и че пацаны скажут?» «А не похуй ли? Может взять и уехать? В Москву. Вы вдвоём, романтика… " — Блять, — Андрей спешно выкручивает кран, вынимая сигарету изо рта, и вынимает чайник из раковины, вода хлещет через верх. Резкими движениями, Князь ставит чайник на подставку нажимает кнопку. Вода случайно заливает сигарету и та гаснет. Лучше некуда. Он проводит рукой по волосам, снова укладывая волосы назад. — Ты не ответила. Насчёт развода. Я… Поговорю с Михой. Он поймёт… — Андрей выдыхает, все ещё упираясь ладонями в кухонную столешницу. И не поворачиваясь в сторону женщины. — Наверное.

II. Анфиса

Анфиса бровь изгибает иронично, чуть голову наклоняя в ответ на реплику Князя. — Я догадываюсь, что именно ты хочешь. — Она поднимается с колен вслед за ним, чувствуя тепло на скулах и губах там, где только что он прикасался. — Но поскольку ты привык сдерживать свои желания… — Она неопределенно ведет плечами, останавливаясь возле шкафа и следя за тем, как Андрей роется в вещах в поисках комплекта для нее. Наблюдать за ним вот так кажется чем-то привычным, обыденным. Анфиса себя на мыслях внезапных ловит, будто нет между ними преград, и она просто молодая женщина, что познакомилась с молодым мужчиной, они были на свидании, попали под питерский ливень, и теперь ждут у него, пока их одежда высохнет. И планы они не строя никакие, живут одним днем, счастливые, спокойные, с томлением в сердце и мыслями, неизменно возвращающимися к кровати и ночи, что уже входила в свои владения. Анфиса пыталась представить, как ляжет с ним на одну кровать. Обнимет ли? За руку возьмет, пальцы сплетая? Может, коснется ее ноги под одеялом случайно, несмело, но она возражать не станет, инициативу поддержит, а после… Нет, она моргает быстро, улыбку на губах растягивая, так похожую на ее прежнюю улыбку, но все равно какую-то бесцветную. Наркотики лишили ее жизнь красок, превратили в тень себя, но сейчас, рядом с Андреем, в этой тихой квартире, храня общую тайну, она старалась снова стать собой. Хотя бы на один вечер, хотя бы ради него. — Значит, футболка…? — Она тянет вопросительно-задумчиво, закусывая губу и вертя в руках длинную футболку, обдумывая свои варианты. Оставаться в нижнем белье не хотелось. Лифчик она снимет, наденет футболку, ок, но трусики… Понимал ли Андрей, какого дьявола выпустил, когда сообщил, что из всех вещей для нее у него имеется лишь футболка? Нет, она сомневается, что он понимал. На ум сразу приходит сцена из просмотренного ею до знакомства с Михой американского фильма «Основной инстинкт». У героини из фильма тоже не было белья под платьем. Не будет его и у Анфисы. Стоило ли и вправду проверить его выдержку таким образом? Что, если спугнет? Еще прогонит, а ей нельзя было уходить, не сейчас. Еще было рано. Но, несмотря на сомнения, пока Анфиса обнажалась полностью, снимая, в том числе, и трусики, улыбка на ее губах блуждала игривая, томная. — Я повесила свое белье на змеевик в ванной. — Она замирает в дверном проеме, облокачиваясь боком о дверной косяк и с ухмылкой наблюдая за манипуляциями Князева. — Давай я, ты какой-то дерганный. — Она говорит с легким смешком, и подходит к нему ближе, замирает в паре сантиметров, протягивает руку и, намеренно касаясь пальцами его кожи, забирает у него чайник. И пока она проделывает свои манипуляции, взгляд ее, потемневший от желания, неотрывно следит за его лицом, пока томная, блуждающая ухмылка все также растягивает пухлые губы. Вопрос о разводе повисает в воздухе. Она едва ощутимо вздрагивает, чувствуя легкий приступ паники, когда речь заходит о Михе. Взглядом следит за пламенем на плите. Берет в руки тряпку, вытирает разлитую воду. Все это она проделывает молча, не глядя на него и раздумывая над тем, что сказать, что ответить ему. Но в голове зреет лишь один вопрос, который она решается озвучить, отворачиваясь от плиты и прислоняясь бедрами к столешнице, глядя на Андрея каким-то странным взглядом. Не то с надеждой, не то со страхом и неуверенностью. — И что ты скажешь Михе? Что нам надо развестись, потому что ты считаешь, что мы убьем друг друга? Или потому, что ты сам хочешь быть со мной? По нормальному, без преград, когда только ты и я. — Она складывает руки на груди, от чего футболка чуть задирается, а после опускается перед ним на табурет, медленно закидывая ногу на ногу, не сводя с него взгляда, зная, что он несомненно посмотрит. Ничего не увидит, футболка в целом надежна, но Анфиса и не желает так открыто ничего демонстрировать, лишь разогревает интерес, проверяет нервы на прочность. Мысленно ставки делает, сорвется ли, соскочит? — Я хотела спросить. — Она тему меняет намеренно, потому что не хочет говорить о Горшеневе. Не сейчас, когда каждое мгновение на счету, и до утра остаются какие-то семь-восемь часов. Мгновение в последующих бесконечных днях одиночества, тоски и боли. — Как ты держишься? — Она губы чуть в улыбке растягивает, ладонями вдет по своим бедрам, будто бы футболку поправляет, но на деле себя поглаживая, зная, что он посмотрит, зная, что подумает о том, что это могли бы быть его руки. — Потому что я удержать себя не могу. Я только и думаю о том, как ты снимаешь с меня футболку, и проводишь ладонями по коже, вот так. — И она демонстрирует, поднимая ладони к шее, и спуская их медленно до бедер, касаясь груди, и бегло облизывая губы. — И ведешь меня на кровать. Или даже не на кровать, — тон ее становится обыденным, легким, словно она о погоде вещает, а не рассказывает о своей эротической фантазии, — да хоть на этом столе. Суть не меняется, как и мое желание не становится меньше. И если бы не твоя выдержка… — Она со стула поднимается, шаг к нему делает, сигарету из пачки достает, прикуривает, не сводя с него взгляда, и на выдохе, выпуская дым в потолок, добавляет. — Как, Князев? Или ты меня не хочешь? Она знает, что хочет. Но сейчас в ней говорили те темные, порочные желания, и та Анфиса, которой она была когда-то. И та Анфиса, как и настоящая, хотела лишь одного — Андрея Князева.