Тёплый день и горячая ночь Каракорума

Имена Пекин(Даду) – Алан (китайское имя А-Шень) Империя Юань – Тэмур Также упоминаемые Бату – Золотая Орда(Улус Джучи) Жибэ – Улус Чагатая       Шаг. Взмах. Свистит, разрезая воздух, прямая позолоченная сабля. Взмах. Тонка кисть стремительнее двигается, тянет оружие, как продолжение руки, но один удар, и сабля падает на сухую землю.       – Думаю, на этом урок подошёл к концу, – выдаёт мужчина, он слышно сипит, мягкий голос явно говорит об усталости, особенно с нарочито выдержанным почтительным тоном.       – Но мы только недавно начали, – А-Шень тут же вздымает грудь, снова хватая упущенную саблю, тело его слегка дрожит после нагрузки. Его глаза полные надежды смотрят на учителя, но тот лишь кивает.       – Дождь в горах, а продувает дом, – произносится так же уставше с тяжёлым вздохом. И А-Шень бы рад возразить, но тоска одолевает им, всë, видимо, читается на его лице и в поступках, которые видны даже учителю.       – Извините.       – Алан-улан, не думаю, что отец оставил вас просто так, Добун-хан благороден и мудр, возможно, он не хотел бы подвергать вас опасности.       Льётся спокойным ручьем речь, что вводит теперь уже Алана в лёгкий транс. Китайские учителя в Каракоруме были куда снисходительнее к отцу, любили его за благородство и ту добрую волю, что позволила им остаться в живых, отчего те кажутся куда добрее и нежнее тех, что учат юного принца за великой стеной. Алан отводит взгляд и смотрит на оставшиеся юрты, среди которых огромным шатром посреди стоит семейный дом, куда его и отправили. В узорах и двери представляется лицо отца – суровое его выражение, прищуренные глаза, морщина у брови от хмурости, чуть поджатые губы – при всей своей внешней злобе разве он мог когда-то сделать детям зло? Алан рывком бросает саблю, пинает еë в сторону и только рявкает. Уже пару месяцев не появляется здесь, оставив других матерей и его с сёстрами дома. В пятнадцать братец Бату нашёл вторую жену, братец Жибэ начал управлять отданным улусом, а братец Тэмур наконец сыграл свадьбу, а он… он только учится и учится! Китайское письмо, манеры, медицина, боевые искусства, литература. Алан с утра до ночи в отделении, как вовсе и не сын.       Развязав узел на ханьфу, Алан раскрывает его как чапан, дёргает за пояс, оставаясь совершенно свободным, вдыхает полной грудью и тут же падает на землю. Перед ним стелется пастбище, зелёные поля вдалеке, на которых, в его представлении, воспоминаниям, медленно двигаются коровы, с каждым шагом у которых шатается в стороны живот, а хвостом за ними бегают телята, задирая дрожащие ножки, чтобы поспевать за родителями, рядом мотают головы лошади, отгоняют от себя мошек и скорее убирают волосы от больших глаз. Жеребята рядом бьются друг о друга головами, бегают и толкают друг друга, играя в салки. Над пастбищем плывет белоснежный туман облаков, солнце освещает «великое небо». Вдруг легко трясёт под ним землю, слышится издали топот копыт, и всё громче звенят, как колокольчики на ветру, доспехи при наступлении орды. Предводитель еë скрыт за маской, плотно привлекающей к лицу так, что узнать его можно по силуэту и метке на коня гнедой масти. Всë быстрее бежит сотня, всë грознее кажется она и всë быстрее бьётся сердце от ожидания. Алан наблюдает за клубами пыли от войска и не успевает почуять опасности, как сотник останавливается прямо у его лица. Сердце на мгновение перестаёт биться, а лишь отдаёт в голову шум барабанов и звон колоколов.       – Алан! – торжественно звучит сверху, но очень приглушенно, и, не придя в себя, Алан уже думает, что от страха он оглох, но стоит сотнику снять маску, оставив еë в седле, а самому слезть с коня и предстать перед братом во всей своей красе – сердце снова выдаёт прежний ритм, а уши слышат звонкий голос Тэмура.       – Алан! Ну ты что братишка, не умер часом? – крупные его руки хлопком хватают плечи, сжимают их и стискивают. Слова застревают в горле, и нужно время, чтобы наконец хоть что-то сказать, ударив брата в грудь.       – Тэмур! Я чуть сердце не отдал! – срывается Алан на крик и даже лёгкий писк молодого голоса, до конца не сформировавшегося в твёрдый бас.       – Братишка! – ничуть не расстроенно от удара в грудь отзывается Тэмур и жмётся к Алану, нежно обнимая его со всей своей братской любовью. И всë так привычно и приятно, что тут же становится тепло на груди. Алан поддаëтся и обнимает в ответ, укладываясь на плечо.       Сотня принимается разгружаться: сводят рабынь, разбирают золото, встречают семьи. Ржут кони, которых неспешно ведут в стойло, где остальные складывают свежее сено и холодную воду уставшим с дороги скакунам. Доносятся до уха отголоски разговоров, несвязанные между собой слова, как ткань, расползшаяся на нити, разбросав их в разные стороны, и видна еë пёстрая окраска, как слышны сейчас громкие слова баатаров. Алан слышит имя отца, почётное звание Чингисхана, слышит и имена братьев, не вернувшихся домой, слышит про побег хорезм-шаха, про падающие крепости, и, кажется, что великий каганат тянется к западу всë стремительнее, всë быстрее растут земли и разрушенные города во владениях Великого Хана, его отца, но что же тут делает Тэмур? Удивленно смотрит на него Алан и не может выдавить вопроса, и читается вопрос в его глазах, так округленных, что страшно представить их на лбу.       – А… где… – только и может он стонать и давить слова из глотки.       – Да не волнуйся ты! – тут же отзывается радостный Тэмур, – может ли хоть один противник побить войско Чингисхана?       И тут же от сердца отходит весь страх, и легко отдаёт оно прежний ритм. Вздох.       – А что ты тут делаешь-то? – тут же тянет Алан брата подальше, ближе к уединению.       – Да не беспокойся, хорезм-шах бежал, отец решил брать город, братец Бату и братец Жибэ отправились за беглецом, а меня обратно отправили с золотом, – легко отвечает Тэмур, неспешно следуя за Аланом, будто дует в него встречный сильный ветер, – Вот я и вернулся с людьми, а после уже и сам отец вернётся.       – И что же там творится в Хорезме?       – Полный беспорядок! Всë больше споров и злобы, как пал Китай, так падет и Хорезм под властью великого Чингисхана, властителя земель, – горделиво так запевает Тэмур и тут же хмыкает, толкая Алана в бок, – Не хмурься, братишка, совсем ведь хорошо живёшь!       – А как там отец? – реагировать на уже привычные слова брата не стоило, Алан прекрасно знает, Тэмур никогда бы не хотел намеренно его обидеть, наоборот, с детства братец был опорой и защитой. Тем, кто держит младшего брата за руку в час беды и полной радости, таща его в лес, чтобы похвастаться убитым сусликом. Только ради него и стоило возвращаться в Каракорум.       – А что отец? Отец прекрасно! – тут же отзывается Тэмур, – Полный сил возглавляет наше доблестное войско. Он сказал, что сможет справиться без меня, а я должен забрать свою орду. Я тебе, кстати серьги привез, визири и султаны в Хорезме любят такие носить! – будто просыпается Тэмур и тут же лезет в карман, вороша там всë, что придётся под удивлённый взгляд Алана.       В Цзинь серьги, как было принято в степи, не носили, и ни один учитель не мог даже представить себя, солидного китайского мыслителя, мужчину в первую очередь, с проколотым хоть одним ухом. «Всë это варварские замашки» – думается сразу при виде мужской серьги. Но брат-монгол с большой удовлетворенностью показывает две золотые серьги с небольшими, на вид чёрными камнями, а вместе с этим и побольше, плоскую серьгу в виде капли, она серебрится на солнце, блестит своей шлифованной поверхностью, а под лучами камень, размером с ноготь, особенно просвечивает, создавая впечатление, будто что-то таится внутри и ярко освещает полупрозрачную свою темницу ярко-голубым цветом. И даже сложно на это отреагировать, сложно отказаться, но сложно и принять подарок, Алан смотрит на большую руку Тэмура в перчатке, что как подушка полная гусиных перьев держит серьги.       – Отцу они понравились, но себе он и сам приберет, – после долгого молчания всë же выдаёт Тэмур, подбирая, руку брата и складывая в неë свой подарок, на что Алан лишь удивлённо на него смотрит, но Тэмур того будто не замечает, а лишь поднимает голову, смотря на небо и щурит без того раскосые глаза.       – Время ещë располагает, пойдём покатаемся? – говорит он очень спокойно и даже с какой-то надеждой, по-детски милостиво, как умел только уже взрослый и крупный братец Тэмур. Лёгкая усмешка.       – Ты только с седла слез, – не успевает ничего сказать Алан, как его тут же перебивают.       – Монголы рождаются верхом, а без седла я на том свете успею побыть, – тут же шутливо бьёт Тэмур братца по плечу, отчего Алан отшатывается, делая шаг вперёд – соглашаясь на прогулку.       Перед глазами золотые лучи солнца, медленно развивается шёлковые ткани облаков, из которых с большим усилием пробивается бесконечное светило, сжигая в белоснежной их линии дыры, куда с интересом заглядывает голубое небо. Впереди лишь степь, зелёная, яркая, обшитая золотыми бусинами обгоревшей травы и песчаных троп. Горячим воздухом обдает их ветер, едва шевелит выбивающиеся из кос волоски, пускает надоедливых мошек в глаза. Резвые кони, спешно везущие их вперёд тоже дергаются, мотают головами и противятся поводу, так что Тэмур отпускает его и держится за седло позади. Алан сильнее сжимает руки, сердце замирает на мгновение, но тут же страх отпадает. С ним ведь Тэмур. Довольный собой, удачливый и сильный братец-монгол, и будь ему хоть раз страшно, тот бы ни разу не показал это даже под угрозой смерти. Облегченный выдох.       – И как же твои уроки? – Тэмур поворачивает голову к брату.       – Всë станет лучше, как только я возьму себя в руки! – вдруг вздрагивает Алан, он сильнее сжимает повод и тянет его на себя, как только они достигли водопоя.       – Так нельзя, Алан, – Тэмур тут же прыгает с коня, тот бежит в сторону и делает круг, снова возвращаясь к хозяину, подставляя морду для похвалы, рука тут же ложится на лоб, медленно почесывая короткую шерсть, хотя сам хозяин даже не смотрит на скакуна, – Ты вечно напряжён, печален, едва тебя встретишь довольным собой и своей работой, но ты же так много делаешь.       Алан опускает взгляд, смотрит на смятую траву и лишь поджимает губы. Он вспоминает взгляд отца, его шутливую улыбку и тихий голос при лёгкой неурядице – «в следующий раз, балам». Следующий и следующий, и раз за разом. Тонкая кисть касается рыжего загривка, медленно проходится к самым концам, сжимает гриву между пальцев. Вздох.       – Я к тому, что голова-то у тебя не пустая, и силы много, но так крутишься, что ни того, ни другого будто бы и нет и не было никогда. – Тэмур легко касается плеча и несильно сжимает его, Алан поднимает на него глаза, как провинившийся ребёнок, будто стоит перед самим отцом, – ну давай, как овца перед ножом! Поживее, братишка, меня-то хоть не бойся!       – Да я… – еле давит Алан с немоготой, в горле слова так и стоят комом, что и вздохнуть сложно. Он отпускает жеребца и отводят взгляд. – сложно сказать, – поджимает и без того тонкие бледные губы и тянется будто слова сквозь них, но те пропадают в мыслях или на языке.       – Ладно, поехали, – Тэмур отвязывает от седла кожаную бутыль и отпивает от неë кумыс, кивает головой в сторону лагеря и разом прыгает на коня, что тот тут же поднимает голову.       Путь назад, кажется, должен был быть такой же, каким был и вперёд, скучным и тихим, полным тишины и картины степи. Тэмур дёргает повод и конь тут же стремится вперед, заворачивая в небольшой лесок, прямо за мелькающим вдалеке соболем, скрывающимся в золотистой траве. Признаться честно, Алан бы и не заметил его, не придал бы ему значения, если бы не брат, что тут же загораетя азартом, мчась за своей добычей, не имея при себе даже лука. Приходится мчатся следом. Конь недовольно ржёт, но тотчас меняет курс, чуть ли не галопом догоняя гнедого скакуна. Лесок внезапно становится густой рощей, где незаметно притаился соболь, не смея даже шевелить хвостом. Алан не отстаёт от Тэмура на каждом повороте, соболь не выдаёт себя до последнего вдоха, но по кустам разбегаются суслики и совсем крошечные ласки, которые и становятся новой жертвой ребяческой охоты. Из кожаного ремешка Тэмур достаёт нож, точно сделанный под его руку и крепкую хватку. Взмах. Тихий ох. Перед глазами блестит металл и вдруг что-то хрустит в кустах. Как и в прошлый раз, Тэмур прыгает с седла практически на полном ходе, но приземляется точно на ноги, не падая и даже не издавая стона. Его фигура, тёмная от доспех, копошиться в зелёной листве и за шею поднимает длиннохвостую ласку с окровавленным боком. Братец выбирает о мех нож и сует его обратно. К горлу подступает неприятный на вкус комок рвоты.       – Вот это животина, – смеëтся Тэмур и забрасывает мелкую добычу подле седла, – Будь у меня лук, пошли бы на куланов! Тут они совсем жирные, мясо совсем мягкое, – так начал сладко причмокивать братец, словно уж сейчас ел несчастного кулана, – Ты чего бледный такой? Никогда ласку не видел?       – Да противная она просто… – только и может булькнуть Алан, морща широкий лоб, тянет на себя повод и торопиться назад, за спиной слышится лёгкий смешок Тэмура и звон подножки.       Поворот. Вздох. Нет, в Цзинь много что едят, любят и свинину, и фрукты куда интереснее ягод монголов, и рыбу едят с большим аппетитом, но чтобы так вот… Почему-то в детстве это не воспринималось с таким отвращением, но с возрастом стало уж слишком… инородным, противным и даже неприемлимым, и-. Алан оборачивается. Давно он не слышит топот Тэмурской лошади? А куда он повернул? Он так и погнался за этим соболем, а после побежал от убитой ласки, что сам не понял, где оказался. Сбитое дыхание. Натянутый повод и сам конь делает круг на месте, проходит назад, заглядывает за ветки деревьев и чуть ли не зарывается в кусты ежевики и снова поднимает морду, оглядываясь будто глазами самого Алана, но Тэмура нигде нет. Приходится снова тянуть повод, слышится ржание, и конь стремится прочь, чуть ли не срываясь на бег голопом. Сердце бешенно бьётся, снова рвётся наружу, в голове полно несвязных мыслей. И как же от теперь вернутся? Без Тэмура. И как же будет жить без него. Ком в горле. Вдох. Без выдоха. На глазах наворачиваются слезы, конь так и бежит вперёд, а Алан еле справляется с управлением, пытаясь его остановиться, но силы быстро его покидают и только-       – Ша! – свисает с ветки вверх тормашкой Тэмур, его тёмная коса едва не касается земли, а лёгкая рубаха, прятавшаяся под доспехами, которых на нём не было, вдруг практически снимается, останавливаясь гармошкой у груди, оголяя крупное смуглое тело, полное мышц, а вместе с тем и боевых шрамов. Конь резко останавливается и Алан чуть не вываливается с седла вперёд, но прижимается коню ногами и тянет на себя повод.       – Тэмур! – истерически кричит Алан, практически навзрыд, слезы всë же стекают по бледным щекам, а руки начинают дрожать, как, впрочем, и всë тело.       – Да ты что? – тут же смеëтся Тэмур, принимается раскачиваться на ветке, хватается за неë руками и тут же разворачивается, приземляясь на ноги. Быстро отряхивается от древесной коры, прицепившийся к нему – к штанине и голым рукам.       – Я думал, что потерял тебя, – всхлипывает Алан не в силах сдержать слез, которые старательно утирает рукавом ханьфу, он держится за седло, пытается слезть, но тут же оказывается на земле, а Тэмур прекращает держать его за бока. Цепкие тонкие кисти хватаются за край рубахи и трясут того из стороны в сторону, – Как бы я без тебя вернулся? Отец бы убил меня на месте!       И если бы был кто-то другой перед ним, то он бы сдержался, не смел бы показать слабости, но перед братом всë же пускает слезы.       – Да ну тебя! – тон его вдруг становится серьёзным и даже грозным, легко оттолкнушись, снова задрав рубаху, Тэмур принимается утирать влажные щеки и веки, Алан послушно стоит, в последний раз шмышая носом, – Не убил бы, не делай из отца монстра, да и чего за меня переживать? Вот он я, жив здоров, не пропаду!       Алан лишь тупит взгляд, опускает его вниз на сапоги и землю под ним. Спорить с братом не хочется, да и вряд ли есть от этого толк. И ведь дело не в шутке, а в отце. Конечно, Тэмур никогда не видел в отце монстра, злодея и мучителя. В Цзинь за Великой стеной он был лишь изредка и только в сопровождении, нет ни одного, кто сказал бы ему о плохом и противном, о грязном и пахучем, что давят ботинком как гадкого жука. Помилованный в последнюю секунду дядя, вечно раздраженная и нервная мать, учителя, что могли легко отказаться от всякой связи с отродьем монгольского рода – всë это наследие отца, бережно запрятанное в свитке с историей его семьи.       Тэмур отбивает все мысли пронзительным свистом, тут же, цокая по земле, приближается к ним гнедой конь, мотающий головой, несущий на себе все доспехи, отброшенные Тэмуром ради шутки.       – Пошли, – кивает он Алану и приглаживает крупную шею скакуна, – на Шань Яне прокачу.       – Шан Ян? – слышать о героях своей истории как-то непривычно, особенно в устах брата. – Ага, ты мне рассказывал, что он похож на меня, такой же самодовольный, помнишь? – хмыкает Тэмур и протягивает брату руку, которую тот сжимает в ответ. Тихо «оп», и он тут же оказывается в седле, – Мы тогда переписывались, я писал о Огузе, а ты мне расписывал свои уроки.       Алан это помнит, но никогда не думал, что и Тэмур тоже, что он и правда припомнит это имя и назовёт так коня, вот ведь.. Бывает же. Усмешка.       Одним взмахом братец тоже оказывается в седле и тут же дёргает повод, Шань Ян ржёт и отправляется вперёд, прочь из рощи. Алан сидит впереди, ощущает спиной братскую грудь и прикрывает глаза, поддаваясь лесному ветру. Теперь он в безопасности. В такой близкой его духу природе, в приятном месте и... На родине. Кажется, остаться здесь на подольше кажется совсем идеальной мечтой. Вооружиться луком, оседлать коня, помчаться куда глаза глядят и встретить закат в песчаном ущелье, куда никогда не доберутся враги. Жить жизнью брата. Жизнью отца.       Дома их встречает уже закат и нависшая на шею вернувшегося мужа Мерей. Она с поцелуями и радостными возгласами накидывается на того с такой силой, что чуть не сбивает того с ног, но Тэмур выдерживает её и даже хватает за талию. Мерей лишь радостно взвизгивает, а после обращается к Алану, нежно трепая его по голове.       – Хорошо прогулялись? – мурлычет она Тэмуру и при каждом слове своём нежно касается его губ, пока совсем не целует.       – Лучше не бывает, – улыбается в ответ Тэмур и тут же подхватывает женушку над землёй, кружа еë на месте.       – Ох, как я по тебе скучала! – никак не оторвется от него Мерей.       Совсем такая же, как и брат, Мерей темноволосая, плосколицая красавица кыпчакской крови, чьи раскосые глаза блестели голубыми алмазами, а зубы как сотни ракушек у самого побережья моря стремились показаться наружу при каждом отливе-улыбке. Алан по-настоящему радовался их свадьбе, такой пышной и громкой. И кажется, праздник для них не закончился до сих пор, что Тэмур не перестаёт ласкать жену, а та, как в первый раз, стремиться к его рукам. И ведь это счастье. Своя семья, любовь. Тэмур при таком же закате, забирался к нему в покои, чтобы со слюной у рта, всю ночь тараторить о том, как быстро у него билось сердце при виде красавицы, что с большой честью выбрал себе в жены. Рассказывал. Но Алана на такие смотры не брали никогда. В пятнадцать лет он хрупкая фарфоровая кукла, что и в лесу найтись не может. Вздох.       Тэмур отчаянно толкает его в большую свою юрту и тут же приказывает принести съестное и выпить, да побольше последнего! Алан едва ли успевает идти, и оказывается внутри шатра. Тэмур спешно бросает обувь наружу, приказывая брату сделать то же самое и садится на стол посреди, куда через время разодетые красавицы вносят на огромный блюдах вносят и выпить, и закусить.       – И когда ты успел, – успевает только шепнуть Алан, но Тэмур хлопком кладёт ему руку на плечо и указывает на оставшихся в юрте девушек.       – Ты глянь какие красавицы, и каждая будет твоей, кроме одной, – хмыкает Тэмур и лукаво улыбается, машет рукой.       Юрта тут же наполняется мелодиями и песнями. Всë теснее становится сидеть. Под звуки струн и ударов в бубен принимаются танцевать девчата. Их движения плавны, они будто плывут по волнам, нужно касаясь воздуха, проворачивая руки так, будто собираются прять клубок лёгкого ветерка в тонкую нить на своих узорчатых платьях. Тут же они опускаются на колени, вместе принимаясь в танце кланяться до земли, руками едва касаясь пола юрты, а после выгибаются так, что плечи их касаются пола, а руки так и плывут как волны бушующей руки. Пронзительные глаза и довольные улыбки совсем юных лет девиц завораживают, а формы из подогревают интерес, платья так и эдак изгибаются, крутятся подолы, слегка поднимаясь при повороте, а каждый раз, когда те касаются друг друга, соприкасаясь одними локтями, поднимая кисти вверх, изогнув ногтями к себе, то Алана тут же бьёт, точно накрывает волной. Наконец танцовщицы расступаются и во всей красе выступает та, кого запрещено выбирать. Практически обнажённая, в одном только лице и юбке, но вся в золотых цепях и монетах, звенящих при каждом еë повороте, Мерей принимается качать в стороны бёдрами, создавая пальцами и руками своими невообразимые узоры, чуть касаясь лица, самой себя и будто совсем не трогая воздуха, они левитируют, очерчивая и груди и капли и множество разных форм, пока тело так и вьётся с удивительной гибкостью. Голубые глаза с острым зрачком никак не отстают от Тэмура и едят его с каждым движением всë больше, притягивая к себе и его взгляд, такой довольный и игривый. Сразу видно его жажду с дороги.       – Какая ты прелестная!       Тэмур встаёт сразу, как заканчивается музыка и хлопает красавице жене, та снова прыгает к нему на шею, смачно целуя в губы. Алан только и успевает, что спрятать глаз от столь активных их ласк. Тут же ловит он девицу. Монголка. Угольные волосы с вплетенными в них алыми лентами, совсем хитрый и острый прищур с карие глазами, мерцающих под светом огня, тонкая талия и не особо крупные, но заметные груди, выпирающие из платья, она словно желала, чтобы еë выбрали. Она точно рысь смотрит на Алана с острой улыбкой и приказывает указать на себя. Таких бы в Цзинь, – думается сразу.       – Заметил, что ты выбрал! –Тэмур приземляется рядом и толкает брата в плечо, сразу же годовой подзывая девушку к столу.       – Я-       Алан не успевает и слова сказать, как рядом скромно, но так горячо и вальяжно садится та самая рысь, нежно прижимаясь бёдрами к его, вызывая на лице совсем неловкое и красное выражение. Тэмур только звонко смеëтся.       – Уж прости его, девушек он мало трогал, – улыбается он, слабо хлопая по плечу танцовщицу, та только кланяется, – Может выпьешь? Тебе и одного стакана вина хватит, чтобы забыться!       – Я- – снова теряется Алан, ощущая плечом ту самую грудь, что так любопытно выпирала из ткани платья, его карие глаза смотрят прямо в его, и совсем горячо становится голове, наверное, потому он и теряет контроль. Выдох, – А может и больше, – делает он голос намеренно взрослым и мужским.       – Больше? – Тэмур вдруг удерживает бутыль о стакана, куда только что залил чуть больше половины, – Ты же совсем бала, куда тебе, – снова срывается он на смех.       – Хочешь, – взгляд устремляется к весёлому лику брата, расплывшегося в насмехающейся улыбке, – Поспорим, кто выпьет больше, – Алан вдруг и сам улыбается, так хищно и самодовольно, каким никогда и не был для брата, тот округляет глаза в удивлении.       – Поспорим? Ах ты какой, только у тебя и денег-то нет, – он тут же осушает стакан и забрасывает в рот кусок вареной конины.       Алан принимается бегать по юрте взглядом. Денег у него и правда нет. Да и предложить толком нечего. Значит, возьмёт что-то у Тэмура. На девушку играть не очень прилично, на коня – обидно, на камшы – глупо. Взгляд резко останавливается на луке.       – Если первый упаду, то завтра же собираем воинов, и я иду на куланов, а если упадешь ты-       – То провожу тебя до самого сердца Китая, – улыбается Тэмур, и сердце вдруг трепещет. Проводы с Тэмуром! Чем не радость? Как много он расскажет, как много покажет по пути, сколько всего они начнут и сколько закончат! Алан тут же кивает и принимается за стакан.       Стакан за стаканом, всë медленно принимается плыть перед глазами, всë ближе становится тонкая ткань платья, пока она совсем не слетает, оставляя девицу чуть ли не ногой перед пьяным взором. Алан с немалой долей возбуждения льнет к еë тонким губам, сладко и совсем пьяно целует, жмётся и трётся, проходится тонкими пальцами по выпирающим позвонкам, забираясь под совсем лёгкое бельё, настолько тонкое, что под ним видно всë и тем скорее хочется достичь такой желанной награды.       – Совсем без жены плохо, да? – смеëтся Тэмур, видя как сильно Алан поглощён страстью и нежностью. Его слова пробивают до дрожи и будто пробуждают после долгого совершенно приятного сна.       – М? – он едва слышит, едва улавливает хоть каплю смысла, только и успевая отвечать на множественные поцелуи и стоны от его горячих прикосновений.       – Жену бы тебе, давно бы такое испытал, – то ли шепчет, то ли кричит Тэмур. После первого бокала Алан давно прекратил различать звуки, совсем онемели уши, совершенно лёгким стал язык, а веки невыносимо тяжёлыми, но всë это было так неважно до тех пор, пока спор не закончится.       – Жена, – как-то даже невнятно произносят Алан это слово, будто пробует на вкус вместе с женским телом, – Кто бы повёл меня выбирать жену, – перед глазами появляются пышные груди, до которых он касается с небольшим страхом или же восхищением, сжимая в руках, пропуская между пальцев соски.       – Так ты уже женат, – смеëтся Тимур и легко целует Мерей и отстраняется еë лишь бы посмотреть реакцию брата, а та, наверняка, совсем смешна и глупа. Алан чуть не падает назад, в попытках отстраниться от утех и с большими глазами, совсем округленными и удивлёнными посмотреть на брата, быстро закидывая голову, отчего слвсем скоро лента, держащая его волосы, слетает, оставляя на его лице пару локонов. Тишину разрезает громкий его хохот.       – Тебе с рождения отдана тангутская принцесса, – поясняет он, только успоившись, а до той поры, Алан молча ждал ответа, совсем позабыв обо всём, что делал до этого.       – А почему... Почему я этом не знаю?       – Не знаю, мне самому отец сказал совсем недавно. Это получается... Выйдешь за дочь жены моего двоюродного брата, о как, оцени, – смеëтся он снова, и снова стремится упасть в блаженный бассейн нежности с Мерей.       – А мне об этом сказать никто не хотел? Я еë даже не видел. – звучит слишком уж громко и грубо.       – Мне почем знать, – Тимур любовно убирает волосы Мерей за уха, с та мельком бросает взгляд на разъяренного Алана, поддаётся вперёд, разливая вино по стаканам и протягивает один из них. Без лишних слов он его опустошает.       – Хочешь, я буду твоей женой? – слышится через вату опьянения.       И снова хочется кричать, начать лишний раз хаять это место, кочевку, потерянную жизнь, но его затягивают в поцелуй. Такой страстный, глубокий, пьяный. Алан не в силах отказаться, он тянет девушку на себя, сажает на свой таз, заметно ерзает, пока руки так и бегают по стройной талии, а после и бёдрам, сладко шлепающим при каждом еë движении. В глазах мерцают искры, приятно растекается по телу горящая кровь, сладкая, как и поцелуй, как всë в этой девушке, как его плоское лицо и горящий взгляд. Она отрывается от него, глотает вина и возвращается, откармливая его алкоголем как маленького птенца. Струйка стекает по его щеке и сползает на шею, смачивая раскрытый ханьфу, которое в мгновение ока оказывается на полу.       – Я так пьян, – смокует он каждое тяжело понимаемое слово, касаясь при нём тонких губ, которые любовно притягивает, зарывшись пальцами в капну тёмных волос.       – Мне это даже нравится, – будто мурчит уже совсем ручная, совсем нежная и не кровожадная его рысь, слизывая с липкого лица остатки растертого вина, тонкими пальцами проходясь по хрящам ушей, опускаясь до мочек, вызывая ужасные мурашки, от которых волосы встают дыбом, а по телу пробегает будто холодок, что никак не может остудить весь таящийся внутри жар.       Обласканный Алан, довольно мычит и стонет. Тает от каждого еë действия, течёт по рукам и разливается по курпе, разбрасывая по полу волосы, как уык, подставляясь свету луны и свечей. Его глаза вмиг закрываются, желая настичь наслаждения.       – Вот он и уснул, – хмыкает Тэмур, судя по звукам, взявший ещë один стакан вина. Алан тут же открывает глаза. Перспектива идти на куланов ему не улыбалась. Ну совсем.       – Я, ох.. – он слишком резко поднимается и тут же опирается о тонкие плечи девушки, что ещë мгновения назад желала лечь на него сверху, – Я не сплю! Паршивец, ты специально меня обсмеиваешь, – брови вмиг стремяться к переносице, подчёркивая больнотнедоволлный взгляд.       – А что ещë делать? Уж больно люблю на тебя после этого смотреть, – хитро улыбается Тимур, разливая новую им порцию.       – Сколько бутылок мы уже-       – Тр-ри, р-ровно тр-ри, – тянет Тэмур звонкую р, тем временем последняя капля падает в стакан, – считая эту. А что? Слишком для мальчика? – не снимая эту хитрую и совсем издевательскую улыбку, Тэмур приближается к лицу брата, и Алана не с первого взгляда оттягивает его назад.       – Да я! Я в полном расцвете сил! – делает он совсем серьёзное и оскарбленнок выражение, повыше задрав нос, но этим вызывает только больше хохота со стороны брата, на едва слышное хихиканье девушки, снова устремившейся к нему, мягкими подушечками лаская уши, – И не пьян я, разве что... Слегка, – поддаётся вперёд, а после вовсе извивается от горячих еë прикосновений и совсем мягкого поцелуя в шею.       – Не уж-ж-то? – Тэмур подхватывает стакан, тут же глотая содержимое и валится на курпе, наблюдая за братишкой снизу-вверх, – А я пья-ян, о-о-ох, как я пья-я-ян, – начинает он нараспев, хотя скорее просто горланит на всю юрту, отчего ненароком смех вырывается как у девушек, так и у самого Алана.       – Так, ты проиграл? – говорит Алан бессвязно, едва касаясь неба языком. Он сам ужасно пьян, пьянее, наверное, Тэмура, да и кого бы то ни было. Он бы свалился сейчас спать, но тяжело держится, заметно матаясь из стороны в сторону, в попытках найти хоть какую-то точку опоры.       – Проигр-рал? – Тэмур смотрит на него с непониманием, видно, совсем позабыл то, с чего всë началось. Он смотрит на Алана так странно, будто не видит его прямо перед своим носом, но Алан, и сам, наверняка, выглядит так же. Он совсем забывает, что нужно делать в такие моменты. Вдыхать, выдыхать, улыбаться, моргать или же плакать, потому смеëтся, громко и хрипло, смеëтся так, что сам падает рядом, не сумев удержаться сидя. Девушка на нём смеëтся вместе с ним, и Мерей так же, как и Тэмур, звонко хохочет рядом.       – Теб-е бы о-очень подошли сер-рьги, – Тэмур поворачивает лицо к Алану, что делает то же самое, щурясь, чтобы чётче увидеть брата и лучше его расслышать.       – Думаешь? – с силой давит он это слово и касается своей мочки. Раньше он что-то думал об этом, о китайцах, о... О чем думал? Сейчас тяжело вспомнить, тяжело соображать. И Алан с трудом поднимается, садится, упираясь в груди и тут же отстраняется, снова падая и смеясь, – Давай! – машет он так, словно что-то бросает или просто хочет одним взмахом оторвать себе руку, – Коли!       Девушка помогает ему подняться, садит прямо, сама придерживает плечи, умраясь в его спину, руками оглаживает торс, а вместе с тем смотрит на Тэмура, которого с усилием тянет на себя Мерей. Без того пьяные, они отпивает ещë вина, закусывая его кониной и принимаются искать ер киим.       – Иглу мне! – кричит Тэмур и стучит по дастархану, – И тары, – добавляет вдогонку слуге, убежавшему искать всë, что так внезапно потребовалось его господину.       – Сейчас-то мы тебя посвятим в монголы! – смеëтся Тэмур, хлопая Алана по плечу, а тот лишь смеëтся в ответ.       – Это можешь сделать только ты, – бросает он насмешливый взгляд на брата.       – Я-я-я! – довольно тянет Тэмур и снова забрасывает конину в рот.       – Настоящий хан, – вздыхает Алан, поддаваясь назад, нежно целуя девушку в губы.       – Это ещë не ясно, – звучит как-то обиженно, братец звучит так, будто наказанный ребёнок, которого лишили его лука за плохое поведение.       – Ой, конечно, а по мне не ясно, что я получу в наследство свой замок, если вообще что-то получу, – отмахивается Алан и всë никак не отлипает до наложницы.       – Почем знать, отец сказал, что выбирает самого достойного, а братец Жибэ много для этого работает-       – Но любимец у него ты, – тихий смешок или грустный вздох? Он совсем потерял концентрацию.       – Каждый отличается разными знаниями и умениями, выбрать лучшего из лучших сложнее, чем выбрать хорошего коня, – звучит уж слишком трезво и серьёзно, до такое степени, что хочется смеяться.       – Ты даже говоришь как он, тебе же уже восемнадцать, разве не думаешь о там... Э... Ну как это на монгольском? Лицо тигра, тигриный и ум? Как же... – отводит он взгляд и глубоко задумывается, совсем позабыв даже о чем думал ранее, – Ну.. Ты понял, быть ханом хорошо, ты не хочешь славы? Ну знаешь, когда три марша подряд – командовать должен один       – Я.. – Тэмур тут же опускает взгляд, сжимая край стола.       – Игла, Тэмур нойон, – слышится у входа.       – Нойон! Приятно, правда? А меня тут все уланом зовут, никто и не скрывает, что я тут просто... Так, как третье колесо в телеге, – он смахивает волосы, накручивает их на палец, шатается из стороны в сторону, будто под какую-то песню, что звучит только в его голове.       – А Бату! – Тэмур принимает иглу и крутит еë в руках, – Бату уже ханом называют, и что ты думаешь, может отец ему трон отдаст.       – Бату – такое же пустое место, как и я, если не хуже. Вот ты! – он отпускает волосы из рук, но девушка тут же принммается из заплетать, – Ты... Тебе будет приятно, если тобой будет руководить какой-то чабан<fofootnot>пастух</footnote> со степи? Отец принял его, да, но чтобы дать престол? Ха! Китай уже знает, что великий каган не позволит опозорить свой род приёмному сыну! А ты! Ты неплохо так вписался, азиатский ребёночек, сын дракона и волка, чем не прелесть? – язык совсем не держит, он всë говорит и говорит то, что долго не решался говорить о своей семье.       – Бату мой брат! – злобно рычит Тэмур и снова бьёт по столу, чуть ли не валится на него, но всë же держится.       – Как скажешь, – пожимает плечами Алан и ложится на стол, тянется за бутылкой, которую опустошает, выливая всë в своей стакан, – Колоть-то будешь? Или струсил?       Но струсил тут только Алан и последний свой страх он запивает вином, закусывает сыром и расплывается в улыбке, когда видит, что слегка дрожащая рука брата берёт две крупинки просо. Не особо это приятно чувство, даже при онемевшем от опьянения теле, когда о особо чувствительную мочку трут пшеном, причём с двух сторон. Приходится прикусить губу и терпеть, пока ухо не становится уж слишком горячим по ощущениям. Тогда Алан приоткрывает глаза, но лучше бы этого не делал. Он видит иглу, такую большую, острую, и совсем близко к нему. Снова жмурится. Едва ощущает, как игла протыкает кожу и проходит насквозь.       – Ну! Красавец! – опять нараспев начитает Тэмур и щёлкает по большой каплевидной серьге в ухе, – Зеркала не, уж извини.       – Уже? – Алан щупает серьгу, ощущает её тяжесть, но только довольно улыбается, – Ну как? Похож на монгола?       – Почему похож? Монгол ты! С головы до пят! – смеëтся братец и откидывается назад, ложась на колени Мерей, – Ещë вина!       И полилось вино. Столько вина, что больше Алан ничего и не помнит.