Революция некроманта

Август III, правитель захудалого королевства где-то у чёрта на куличах, появляется на наскоро сколоченном эшафоте, и толпа, собравшаяся на площади столичного города, начинает бесноваться в приветственном экстазе. За спиной монарха, окружённые конвоирами, стоят четверо — все невысокого роста, облачённые в драные балахоны слуг — их лица мертвенно-бледны, а все семь глаз пылают злобой — в провале около носа одного из революционеров зияет пустота. — Мещане и ремесленники, торговцы и землепашцы, — раздвинув руки и обратив ладони в сторону занимающегося рассвета, хриплым голосом начинает король, — Вы пришли сюда ради зрелища, и я дам его Вам с превеликим удовольствием. Палач исполнит наше общее желание, и головы мятежников упадут прямо под ноги желающим их размозжить. Людское море отвечает возбуждённым визгом. — Но знаете что, народ?.. В таком случае я не буду достаточно удовлетворён — впрочем, как и Вы. Физическая боль скоротечна и терпима, когда как душевные терзания и общественное осуждение прессуют грешные душонки во много раз сильней, и спесь выходит из них соком, — Август сжимает кулаки, будто сдавливая что-то, а затем несколько раз ударяет себя по груди. — Вы хотите услышать историю змеи, что пригрели мы на собственном теле? Хотите же, народ?! По толпе прокатывается громогласное: «Да!» — Тогда внимайте! — король оборачивается и кричит, — Выйди к нам, Резомей Рорес! Яви своё юродивое личико публике. Конвоиры выталкивают вперёд одного из приговорённых, а тот, сутулясь и хмурясь, плюёт в лицо ближайшему из них. — Смотрите-ка, у него есть силы, чтобы делиться влагой с ближним своим, — правитель насмешливо хлопает узника по спине, а потом, снова оглядев толпу, продолжает, — Я слышал, что в религии наших достопочтенных партнёров это считается жестом великого уважения… О, учитесь, народ, ибо когда свергнут меня, именно им Вы будете подчиняться! Собравшиеся на площади заливаются истерическим смехом. — Правду я говорю, Резомей? Что ещё покажешь нам перед гибелью? Ну же, не томи! Закрыв единственный глаз и опустив голову на грудь, революционер хрипит сквозь зубы: — Шваль… Урод… — Ах вот как ты обходишься со своим названным братом, названный герой! — Август так сильно растягивает гласные, что лицо его ежесекундно искажается дьявольскими гримасами недоговорённых слов. — Приятно, наверное, оскорблять короля на публику — за такое я великодушно четвертую. Но подожди, по-подожди — монарх поправляет корону и, подобно кокетке, перекрещивает руки и ноги, губы свёртывает бантиком, — от этого ведь так много крови… Давайте разделим его только на две части, народ? На буйную головушку и на то-орс! Толпа одобрительно вопит: «Котелок долой!» «Тулово к чёрту!» Правитель снова обращается к объекту своего истязания: — Видишь, мои люди милосердны. Они по натуре добры и всё ещё склонны доверять незнакомцам. Хочешь, я расскажу им, кем ты был? Кем стал волею судеб? И — какая неприятность! — они перестанут тебя жалеть — Говори, — несчастный скукоживается ещё больше, но голос его, наоборот, звучит увереннее. — Смотрите-ка, Резомей согласился сам! — улыбка искажает лицо короля. — Как мило с его стороны! Но не пудрит ли он нам мозги? Ведь господин Рорес — в пятом поколении чёрный маг и некромант, повелитель гниющих тел молодых девиц. Внимайте, маменьки и папеньки невинно убиенных дочерей, глядите внимательно, ибо именно он бродил по кладбищам и воскрешал Ваших ненаглядных чад для собственных утех! Народ на площади поражённо затихает. — И ты был со мной… — Да, я был с тобой, ведь знался с великим родом Роресов много лет, — монарх наклоняется к революционеру и громким шепотом провозглашает, — я всё ждал, когда в тебе взыграет совесть. Но, кажется, у всемогущего Резомея её просто нет! Знаете, народ, куда приводит отсутствие совести, а? — он снова вскидывает руки к небу и, щурясь в лучах восходящего солнца, уже в полную силу кричит, — В палаты самого короля! Вопль кругами расходится по толпе, и та отвечает благоговейным воем: «Самого короля!» — Но что-то я заговорился, — продолжает монарх гордым церемониальным тоном, — господина палача дома ждёт любящая жена и маленькие детки, а мы заставляем его ждать. Не правда ли, Резомей? Революционер отвечает молчанием. — Кого же мы казним первым? Альдонта, верного охранника, что открыл тебе дверь в покои? — Август, загибая пальцы левой руки, перечисляет приговорённых. — Варфоломея, прелестного слугу, что привёл тебя прямо к постели, м? Или же Герольдота, великолепного повара, что тем вечером подсыпал мне в яства снотворное зелье? Выбирай, о великий интриган, чья голова первой будет освобождена от неуёмных плеч! Тебя же мы оставим на десерт. Толпа в предвкушении бурлит, а Август вопрошает: — Ну? — Прости меня, Альдо, — некромант обращает голову в сторону крайнего заключённого и продолжает с ноткой напускной жалости в голосе, — Я выбираю тебя, — а после подмигивает революционеру. — Так вот оно как! А здорового детину уже ставят на колени перед постаментом, в то время как площадь, подобно взбаламученной воде, снова затихает. Топор палача рассекает воздух с дурацким звуком «Фщить», вклинивается в плоть, затем разрубает кость, и вот уже голова с ещё горящими голубыми глазами и собранными в косичку каштановыми прядями катится по деревянному настилу. Резомей что-то шепчет себе под нос — кажется, молитву, а Август поднимает отрубленную часть тела за волосы и, слегка покачивая, демонстрирует подданным. — Смотрите же, народ! Так будет со всеми, кто осмелится пойти против великого меня! — он ставит обрубок на ладонь лицом к себе, и свежая кровь начинает обильно струиться по предплечью монарха. — О бедный Альдонт, о беспечный интриган. Амбиции заставили тебя потерять голову — какая жалость — и вот, на этой площади закончится твой путь. — А вот и нет, — обратив взгляд на короля, чётко проговаривает одноглазый бунтовщик. — И это говоришь ты мне? — снисходительно улыбаясь, отвечает правитель. — Именно Вам, — констатирует отрубленная голова. Сквозь собравшийся народ проносятся молнии перешёптываний, а Август роняет заговоривший объект на деревянный пол и отпрыгивает от пьедестала: — Твоих рук дело? — нервно спрашивает он у некроманта. — Моих, — одновременно отвечают казнённый и приговорённый, — и я намерен его завершить. За спиной монарха вдруг возникает слегка упустившее в росте тело, лёгким движением отодвигает того влево, хватает за волосы свою утерянную часть и угрожающе поворачивается в сторону августейшей особы. — Всё не может кончится так! — содрогаясь, выпаливает король. — Пути революции неисповедимы, — отвечает ему голова, и через мгновение затылки Августа и Альдонта соприкасаются. Бамс! За первым ударом следует ещё несколько, череп владыки трескается, он падает с помоста в расступившуюся толпу, а оживлённый революционер прыгает прямо на него. «Бром. Бонь. Хлюп», — и кровавое месиво растекается по брусчатке. А в это время некромант поднимается на багровый постамент, а потом, как предыдущий оратор раскинув руки, твёрдо и уверенно кричит: — Август умер! Да здравствует Август! Ему ведь было, чему у меня поучиться! И тут же смачно плюёт в сторону мёртвого короля. Толпа вновь начинает бесноваться в приветственном экстазе, с пламенным рвением принимаясь выражать сочувствие новой власти — скоро на месте смерти прошлого монарха образуется мутная лужа, а минут через десять сонные лучи солнца уже отражаются в короне на чуть было не отсечённой голове Резомея I Всемогущего.