Ветреные драбблы

Один день (Элиф Асланбей)

Жизнь совершенно беспросветная! И в ней нет ровным счетом никаких радостей, кругом одна только несправедливость! Элиф быстро спустилась во двор, воровато оглядевшись, не заметил ли кто, прошмыгнула за угол, пробежала мимо своих любимых качелей, даже не взглянув на них, и скрылась наконец в своем любимом «убежище»: небольшом сарае, где стоял старинный, как в кино, темно-зеленый автомобиль, блестящий, словно новенький, мотоцикл, а в углу притулились два велосипеда. Тот, что был некогда ярко-красным, сейчас уже изрядно поблек, краска кое-где облупилась, а сиденье так и вовсе почти отвалилось. Какого цвета был второй, со ржавой соскочившей цепью, сказать сейчас было трудно, но Фырат утверждает, что когда-то велосипед был синим. «Мы с Мираном, помнится, днями напролет гоняли на нем по двору», — улыбаясь, рассказал он Элиф. Миран на это рассмеялся и вспомнил, как бабушка разрешала им выходить за ворота, но при этом категорически запрещала уходить куда-либо с улицы. Но, разумеется, Миран с Фыратом не могли побороть искушения, частенько им удавалось улизнуть, и они уезжали кататься аж в соседний квартал. Вне всяких сомнений, им за то попадало, но тут уж, как повторял Миран, ничего не поделаешь. Элиф знала (опять-таки от Мирана, Генюль и Фырата), что при переезде из Мидьята тетя ругалась, мол, чего ради они тащат с собой «всю эту рухлядь», но бабушка позволила взять с собой старые детские велосипеды и игрушки, раз они им так дороги. То же самое касалось и мотоцикла, который принадлежал когда-то папе. Об этом рассказывала бабушка, да собственно, Элиф и сама знала, потому что у нее была фотография отца, на которой он как раз стоял рядом с этим мотоциклом. Еще одна семейная легенда гласит, что однажды Миран, невзирая на категорический запрет, дорвался все же до старого дядюшкиного мотоцикла и попробовал его завести под бесконечные причитания Фырата, мол, «бабушка им головы поотрывает, когда узнает». Бабушка, понятное дело, узнала сразу же, стоило только Мирану выехать за ворота, не вписаться в поворот и благополучно, ну, то есть, вернее будет сказать далеко не благополучно врезаться аккурат в палатку продавца лимонада и перепортить ему весь товар. К счастью, сам он не слишком пострадал, отделался лишь несколькими ушибами и ссадинами, но торговец ужасно перепугался, тут же кинулся вызывать скорую, крича при этом на всю улицу, что молодой господин Асланбей «убился насмерть». На его вопли сбежался чуть не весь квартал, у бабушки сделалось плохо с сердцем, и это был первый раз, когда она, как выражается тетя, «как следует отходила Мирана ремнем». Кажется, тетя Султан потом предложила бабушке «выбросить дурацкий хлам», имея в виду мотоцикл, но у той рука не поднялась. Хотя, кажется, бабушка в свое время и на папу ругалась из-за «драндулета»… В общем, бабушка тогда распорядилась отправить все эти вещи в Карс, а после того, как все семейство перебралось туда жить, Элиф полюбила играть в старом сарае. Она пробиралась туда тайком и представляла себя за рулем старинного автомобиля, который, как оказалось, принадлежал когда-то еще ее прабабке. Элиф воображала себя хозяйкой дома и отправлялась на машине или в путешествие, или на праздничный прием к друзьям семьи. Совсме как бабушка на одной фотографии: одетая в длинное платье, с меховым манто на плечах, она стояла около автомобиля у ворот их Мидьятского особняка. Бабушка объяснила, что фотографировал ее тогда дядя Мехмет, отец Мирана, в тот день, когда они ездили просить руки мамы Элиф для ее отца. Сегодня Элиф не хотелось ни во что играть; она провела ладонью по блестящему капоту автомобиля, вздохнула и, махнув рукой, направилась к выходу. На улице, как на грех, начал накрапывать дождь, и потому Элиф поспешила домой. Кое-как отмахнувшись от вездесущей Эсмы, которая тут же пристала к ней с расспросами, не хочет ли Элиф есть, и не заболела ли она часом, раз отказывается от каких-то там невероятных вкусностей. И что только у нее за манера — непременно накормить Элиф, будто она голодает! Впрочем, в другое время Элиф может быть и не отказалась бы от чашки чая со свежим бубликом с кунжутом, Эсма готовит их так, что пальчики оближешь, но дело в том, что в гостиной расположилась тетя Султан. А ни видеть ее, ни уж тем более говорить с ней Элиф не имела ни малейшего желания. Началось все с того, что бабушка уехала на два дня в Диярбакыр. Элиф хотела поехать с ней, поскольку обожала, когда бабушка брала ее с собой в деловые поездки. Да, приходилось посидеть в одиночестве в отеле, пока бабушка была на каких-то своих деловых переговорах. Элиф садилась перед телевизором, включала какую-нибудь интересную передачу и рисовала. А потом, когда бабушка возвращалась, то везла Элиф на прогулку. Как правило, можно было выпросить у бабушки какую-нибудь обновку или новую игру. Но на этот раз бабушка заявила, что у нее накопилось слишком много срочных дел, которые необходимо уладить, поэтому Элиф лучше остаться дома. Она пообещала привезти ей подарок, но Элиф попросила ее просто вернуться побыстрее, поскольку будет сильно скучать. В доме и так-то было пусто после отъезда Мирана, а уж без бабушки — так и вовсе тоска зеленая! Хорошо хоть, что два этих бесконечных дня истекли, и сегодня к вечеру бабушка должна быть дома. В общем, бабушка уехала, и вчера Генюль, желая порадовать младшую сестренку, съездила с ней на прогулку в город, где Элиф упросила купить и подарить ей новый лак для ногтей. Сегодня с утра пораньше она обновила свой маникюр, намереваясь таким образом, произвести фурор в классе и утереть нос противной Аслы, которая сделала себе новую модную стрижку и на том основании считает себя неотразимой красавицей. Глупая курица! Да, так нельзя говорить о других людях, но… Аслы все равно противная! И пусть не воображает, что раз Кайя сидит с ней за одной партой, то чуть ли не женихом ей теперь стал. Кайя — лучший друг Элиф, он сам ей так сказал. Утром, за завтраком тетя увидела маникюр Элиф и заявила, что «в таком виде идти в школу непозволительно». — Мама, ты, кажется, немного преувеличиваешь! — пожала плечами Генюль. — Вот именно! — согласилась Элиф. — Я же не маленькая уже, Аслы и Зейно один раз губы накрасили и явились так на школьный вечер! И никто слова не сказал! Кроме того, — Элиф покосилась на ярко-бордовый маникюр самой тети, — лак ведь бледно-розовый, его почти незаметно! — А я не желаю выслушивать жалобы твоих учителей, а потом терпеть нотации еще и от Азизе ханым! — парировала тетя. — Бабушка мне разрешила! — стояла на своем Элиф. — Вот когда твоя бабушка вернется, то с ней и будешь решать этот вопрос. А сейчас будь добра, сотри со своих ногтей это непотребство и постарайся не опоздать в школу! — Я ничего не буду делать! — с вызовом взглянула на нее Элиф. — Если до тебя не доходит, то я еще раз повторю: бабушка мне разрешила. — Хватит дерзить мне, Элиф! — тетя стукнула по столу кулаком. — Выйди сейчас же из-за стола, отправляйся к себе и подумай как следует над своим мерзким поведением! — Мама, Элиф, да перестаньте вы уже! — покачала головой Генюль. — Тогда я сегодня никуда не пойду! — Элиф вскочила со своего места. — И вообще… раз ты ничего не понимаешь… своей пустой головой… — Элиф! — прикрикнула на нее тетя Султан. — Ты бы поменьше повторяла за бабушкой и училась у нее чему-нибудь хорошему! Если, конечно, есть, чему поучиться, — пробормотала она себе под нос. Чуть смутившись, Элиф отвернулась, а затем пулей вылетела из столовой, убежала к себе и заперлась в комнате. Да, не следовало, конечно, говорить тете Султан гадости (действительно, когда бабушка сердится, она иной раз не стесняется, так сказать, в выражениях), но… все-таки она тоже виновата, зачем цепляться к каждой мелочи? Могла бы, в самом деле, пойти навстречу и поддержать Элиф, а не обращаться с ней как с грудным младенцем. В конце концов ей уже двенадцать лет, и она, как любит повторять Эсма, грустно вздыхая при этом, почти совсем взрослая девушка. Сидеть в комнате ей очень быстро надоело, да и дождь, к счастью, так и не собрался, поэтому Элиф решила вновь спуститься во двор, где занялась игрой с пушистым черным котом, любимцем кухарки Кериман, которого она любовно звала Сыночком, а тетя Султан величала Усатым Бандитом за то, что он всякий раз норовил цапнуть ее украдкой за ногу. Элиф усадила Усатого Сыночка рядом с собой на качели, погладила по спинке, почесала за ушком, пожаловалась ему на несправедливость жизни, посетовала, как скучно ей без брата и бабушки, а тут еще и Генюль уехала с раннего утра на встречу со своими школьными подругами. Сыночек жмурился от удовольствия и согласно мурлыкал, будто стараясь подбодрить Элиф, но потом вдруг решил, судя по всему, что уделил молодой госпоже достаточно внимания, поэтому резво спрыгнул с качелей и был таков. Элиф прошлась по двору, после чего вновь вернулась домой, позвонила сначала своей школьной подруге Лале, предупредила, что ей слегка нездоровится, и потому она не придет сегодня. Лале пообещала перезвонить вечером, чтобы передать Элиф домашнее задание и посетовала, что без нее в школе будет скучно. Оставалось надеяться, что учительница, Сельма ханым удовлетворится словами Лале и не станет звонить Элиф домой, чтобы поговорить с бабушкой, или того хуже — с тетей. Эсма как раз выходила с кухни и, увидев Элиф, удивленно приподняла брови и поинтересовалась, почему она до сих пор еще не собралась, ведь уже довольно поздно. Элиф махнула рукой и сказала, что никуда сегодня не пойдет, потому что первые два урока отменили, а после обеда по расписанию только факультативы, куда Элиф не ходит, поэтому она и шоферу уже сообщила, что останется дома. Ну, да — вранье. Но Эсма все равно не разбирается, а бабушке Элиф потом все объяснит. Тем более, что она и так уже безнадежно опоздала! Подкрепившись молоком с шоколадным печеньем и поблагодарив Эсму, Элиф решила вернуться к себе. Тетя Султан по-прежнему сидела в гостиной и смотрела телевизор, поэтому Элиф, стараясь ступать как можно тише, буквально на цыпочках, прокралась мимо и опрометью бросилась наверх. Оставшись в одиночестве в пустом коридоре, она огляделась по сторонам и направилась не в свою комнату, а в противоположный конец, туда, где располагалась спальня бабушки. К счастью, дверь была не заперта, поэтому Элиф прошмыгнула внутрь и вздохнула с облегчением. Здесь она в полной безопасности, вряд ли кто-нибудь вломится сюда без спроса, раз бабушки нет дома. Элиф довольно улыбнулась: с самого детства она обожала приходить сюда, чтобы поиграть, когда ей становилось скучно, просто побыть с бабушкой, когда делалось тоскливо на душе, или же когда было страшно. Элиф осторожно провела ладонью по мягкому покрывалу на кровати, потом долго рассматривала детские фото Мирана и Генюль, которые стояли на туалетном столике. Генюль на фотографии было семь лет (собственно, фото и сделали как раз в день ее рождения), она стояла рядом со своими родителями. Дядя Ахмет держал в руках букет цветов, а тетя Султан, чуть наклонившись к Генюль, поправляла ей красиво уложенные локоны. Рядом стояло фото маленького Мирана на лошадке-качалке. Он весело улыбался, глядя прямо в камеру, и именно по этой озорной улыбке его можно было легко узнать. В шкафу, на самом видном месте располагалась фотография Элиф, сделанная в ее самый первый школьный день. Элиф, считая себя уже совершенно взрослой, старалась выглядеть серьезной и плотно сжимала губы, которые так и норовили помимо воли растянуться в улыбке. Она прекрасно помнила, как Миран, фотографируя ее, без конца пытался рассмешить, чтобы она «не была такой букой». Элиф усмехнулась, вспомнив, какой же глупо она тогда себя вела. Когда-то, когда Элиф была такой, как на этой фотографии, то первым делом, когда заходила в бабушкину комнату, бросалась к этому шкафу, который был для нее сродни пещеры Али-бабы. Бабушка разрешала доставать старинную шкатулку, где хранились фамильные драгоценности: золотые браслеты и ожерелья, подаренные когда-то дедом вскоре после свадьбы, две открытки с морскими пейзажами и три небольшие ракушки, привезенные из Бодрума, куда бабушка с дедом ездили когда-то отдыхать. Открытки бабушка разрешила взять и играть с ними как вздумается, а вот украшения всякий раз просила вернуть на место. Еще Элиф обожала шарить по полкам, чтобы рассмотреть красивые шелковые платки, особенно ей нравился изумрудно-зеленый, такой мягкий, что казалось сделан он был из облака. Элиф доставала его, надевала на голову и долго вертелась перед зеркалом, донимая бабушку, красивая ли она, и идет ли ей «такой наряд». Элиф вздохнула и подошла к окну, туда, где низком комоде стояли три очень старых черно-белых фотографии. Глядя на них, бабушка всякий раз горестно вздыхала, еле сдерживая слезы. На фотографиях были запечатлены три мальчика: первый чуть поднял руку, очевидно, чтобы поправить непослушную, упавшую на лоб прядь волос, и улыбался совсем как Миран, хотя вернее будет сказать, что это Миран очень похож на своего отца. Второй, дядя Ахмет, стоял около мраморной лестницы, подбоченившись, будто хотел сказать, мол, вот, я уже совсем взрослый, сильный и смелый, полюбуйтесь-ка на меня. А третий, самый маленький, сосредоточенно смотрел в объектив и держал в руках привязанную за веревку блестящую игрушечную машину. Элиф давно знала, что этот малыш — ее папа. «Мой милый Али», — тихо повторяла бабушка и ласково проводила ладонью по изображению. Дядя Мехмет погиб еще до ее рождения, а вот дядю Ахмета, как и своих родителей, Элиф помнила. Впрочем, сейчас Элиф иной раз путалась: действительно ли она помнит то, что случилось когда-то, или же ей рассказывала об этом бабушка. Впрочем, это касается лишь определенных и не слишком уж значительных событий, вроде празднования дня рождения мамы, когда они с папой танцевали, а Элиф сначала хлопала в ладоши, сидя у бабушки на коленях, а потом папа подхватил ее на руки и закружил, повторяя при этом, что сейчас ему хочется потанцевать еще и со своей «самой красивой принцессой». А вот ту прогулку в парке, банановое мороженое, «самое большое на свете», которое начало таять, хотя Элиф и половины съесть не успела, и потому она без конца просила маму и тетю Султан тоже попробовать, она помнила прекрасно. И то, как папа нес ее на своих плечах и смеялся, говоря, что «своих красавиц готов всю жизнь на руках носить». А потом… папа кричал на дядю Ахмета, а Элиф заплакала, ей не хотелось, чтобы они ссорились. Затем… ей даже сейчас снятся те кошмары, когда сначала в глаза бьет яркий свет, вслед за этим слышится визг тормозов и громкие крики. Элиф давно уже усвоила, что это не просто ночные кошмары, которые исчезают с первым лучом солнца. Это — случилось на самом деле. В тот последний, самый ужасный, роковой день, когда погибли ее папа и мама. Просто удивительно, как всего-навсего один-единственный день может все изменить. Сразу и навсегда.

***

Иногда Элиф кажется, что однажды она может и вовсе забыть лица своих родителей и их голоса. Тогда она начинает рассматривать старые фотографии в бабушкином альбоме, который та взяла с собой при переезде из Мидьята. Сама бабушка обычно подолгу разглядывает первые страницы, где расположены детские фото отца и дядюшек Элиф, а вот сама она больше любит вторую половину. Там размещены фото, на которых папа уже взрослый. Обычно Элиф бегло пролистывает первые страницы и открывает альбом на странице с той самой фотографией, где папа стоит рядом с мотоциклом. Следом идут свадебные фото родителей, а потом — их совместные фотографии с маленькой Элиф и бабушкой. Стоит только взглянуть на фотографию мамы, как Элиф мгновенно вспоминает спокойный, мелодичный голос и ласковые прикосновения ее рук, поцелуи и даже запах. От мамы всегда вкусно пахло медом и миндальными пирожными, которые она готовила для всей семьи. Папа, приезжая домой, обнимал ее, зарывался лицом в ее волосы и говорил, что «слаще его милой нет и не будет никого на свете». Мама, улыбаясь, гладила его по голове и говорила, что соскучилась за целый день по своему любимому мужу, а дядя Ахмет, если заставал их, усмехался и всякий раз выговаривал папе: — Ну, ты бы постыдился, мелкий, прямо на людях! — Ой, Ахмет, — подмигнув маме, отзывался папа, — уж кто бы говорил про стыдливость-то! Еще Элиф обожала, когда папа катал ее на качелях. Вернее, сначала она всегда звала Мирана, чтобы он «раскачал посильнее». Ей нравилось проводить время с ним и Генюль, чувствовать себя, так сказать, на равных, поскольку иногда она немного завидовала брату, сестре, а заодно и Фырату. Они все время вместе, всегда горой друг за друга, а Элиф была младше их, и поэтому ее не всегда принимали в свою компанию. Впрочем, Миран всегда с радостью соглашался поиграть с Элиф, он катал ее на качелях, приговаривая, что она «должна быть смелой, потому что он так раскачает, что рукой до солнца можно будет достать». А когда Элиф говорила, что Миран просто хвастунишка, а на самом деле не слишком-то сильно он раскачивает, он звал ее папу. Папа всякий раз повторял, что, дескать, пусть Элиф держится крепче, поскольку он ее готов отправить в космос. Элиф до сих пор помнила, как сердце замирало от восторга, и захватывало дух. Она хохотала и громко кричала, что научилась летать, совсем как птичка. Также Элиф помнила, как ездила с родителями к морю. Вернее, бабушка ей рассказывала, что однажды ее папа отправился по делам фирмы в Стамбул и взял с собой Элиф и маму. Сама же она не запомнила ни сборов, ни дороги, в памяти осталось только как они гуляли по набережной и катались на пароходе. Элиф смеялась, махала рукой оставшимся на берегу людям и повторяла, что они «уплывут далеко, до самой Индии». Почему именно Индии, она не могла сказать, наверное, накануне видела какую-нибудь передачу по телевизору, вот и запомнилось… Еще в памяти остался праздник, который родители вместе с бабушкой устроили на ее пятилетие. Дядя Ахмет тогда подарил ей велосипед, а папа пошутил, дескать, его брат уже всех детей в доме усадил на «железных коней», потому что точно такой же подарок дядя сделал в свое время Генюль и Мирану. Родители преподнесли Элиф плюшевого котенка в костюме и с галстуком-бабочкой (между прочим, она до сих пор бережно хранит его), Миран с Генюль — альбом для рисования и набор цветных карандашей, а бабушка — куклу в коляске. Элиф по очереди обнимала всех членов своего семейства и говорила, что у нее теперь «целая гора подарков», и это так здорово, что словами не передать. Еще в тот день играла музыка, двор был украшен разноцветными флажками и фонариками. Мама была одета в длинное светло-голубое платье и была похожа в нем на принцессу. — Правда, мамочка наша красивее всех? — шепнул ей тогда на ухо папа. — Ага, — кивнула довольная Элиф. — Ну, и я тоже! — тут же прибавила она. Папа подхватил ее на руки и прижал к себе: — И ты, разумеется, моя маленькая! Вы у меня — самые на лучшие на земле. Ты и твоя мама. — И бабушка еще! — тут же напомнила Элиф. — Разумеется! — согласился папа. Когда праздник закончился, и все разошлись, мама с бабушкой укладывали Элиф спать, а она спрашивала их, будет ли у ее завтра еще один день рождения. — Теперь только через год, моя радость! — улыбнулась бабушка и поправила ей одеяло. — Год? — наморщила лоб Элиф. — Это долго? — Оглянуться не успеешь! — отозвалась мама. — Ну, тогда ладно! — Элиф улеглась поудобнее и закрыла глаза. — Только вы еще посидите тут, ладно? Я люблю с вами засыпать. Раз год — это совсем недолго, подумала тогда Элиф, то не стоит слишком уж огорчаться, ведь можно и потерпеть. С этой мыслью она заснула, еще не зная, что через год никакого праздника не будет… То есть, тетя с Генюль и Миран с бабушкой подарили ей новые игрушки, но ни торжества, ни музыки не было. Да и вообще, вскоре после того праздника все воспоминания Элиф будто померкли. Словно их заволокло густым дымом, сквозь который трудно что-то разглядеть, если, конечно, не прилагать к тому никаких усилий. Раньше она любила, когда мама с папой брали ее с собой в поездки; Элиф сидела у окна и во все глаза смотрела на пейзаж за окном. Вот и в тот страшный день она сначала смотрела в окно, потом ее вдруг стало клонить в сон, и… Именно тогда и начался тот кошмар. Единственное, что запомнила Элиф — это резкий толчок, как иногда бывало на качелях, если внезапно затормозить, и яркая вспышка света. Дальше она не помнила… Кажется, тетя взяла ее на руки и понесла куда-то, а Элиф не хотела уходить, потому что мама и папа ведь остались лежать там… прямо на земле. Элиф не успела тогда понять, почему они не могут открыть глаза и уйти подальше от того жуткого места вместе с ней и тетей Султан. А потом Элиф увидела огонь. Огромный-преогромный костер… Элиф крепко зажмурилась и заплакала, после чего наступила темнота. Бабушка рассказала ей (уже спустя довольно-таки длительное время), что их с тетей Султан доставили в больницу, Элиф было очень плохо, ее долго лечили, первое время после аварии она не могла говорить из-за всего пережитого. Бабушка все время была рядом с ней, не оставляла ее ни на минуту, потому что Элиф боялась оставаться одна. Ей было страшно, ведь мама и папа больше не могли прийти, чтобы утешить ее. Миран с Генюль навещали ее, играли с ней, Миран убеждал, что она не должна ничего бояться, ведь он, если придется, защитит свою маленькую сестренку. А Генюль обнимала, гладила по голове и шептала, что ей так жаль дядю с тетей, а еще она сама очень горюет, потому что потеряла своего отца. Вскоре они переехали жить в Карс, и Элиф запомнила, как они с Генюль смеялись, расставляя вещи в новых комнатах. Тетя ворчала, конечно, что они «дурачатся без толку», но все же было видно, что она довольна. Именно после переезда Элиф перестали мучить кошмары, потому что раньше она буквально каждую ночь просыпалась в слезах, поскольку ей снился огромный, до самого неба столп огня, и в этом огне будто остались родители Элиф вместе с дядей Ахметом. Они громко кричали и звали на помощь, протягивали к Элиф руки и повторяли, что им очень больно. Иногда она видела во сне, будто бежит к ним, прямо в огонь, чтобы помочь маме, но вдруг останавливается и не может сдвинуться с места, потому что словно окаменела. Огонь все разрастается, вот-вот он поглотит и Элиф… Она просыпалась, вскакивала с постели и убегала из комнаты. В панике она стучалась либо к тете, поскольку ее комната была напротив, и если тетя еще не спала, она укладывала ее в кровать, укутывала одеялом и гладила по голове. — Я боюсь! — повторяла Элиф, и тетя успокаивала ее, говорила, что ничего страшного не произошло, и она посидит рядом, пока Элиф не уснет. Если же за окном дул сильный ветер, или шел сильный дождь, не говоря уж о грозе, то Элиф, недолго думая, со всех ног бежала к бабушке, поскольку в этом случае ей даже рядом с тетей было немного боязно. Бабушка, как правило, еще не спала, и Элиф даже и говорить ничего не требовалось. Стоило лишь постучать в дверь, как бабушка открывала, обнимала ее и говорила, что не стоит пугаться. Элиф отвечала, что только рядом с бабушкой ей совсем-совсем не страшно, вот только идти обратно она совсем не хочет. — Я хочу здесь, с тобой… Можно? — обнимая бабушку, спрашивала Элиф. — Конечно, можно, милая! — отвечала бабушка и ласково целовала ее в щеку. Элиф забиралась на кровать, закутывалась в плед и наблюдала, как бабушка расчесывала волосы, сидя перед зеркалом. Потом она садилась рядом, и Элиф прижималась к ней покрепче: — Ты самая красивая! — говорила она. — Но не такая, как ты, родная моя, — улыбалась ей бабушка. — Ты же никуда не уйдешь, правда? — тихо спрашивала Элиф, поскольку ей важно было услышать ответ. — Никуда, — отзывалась бабушка, — я всегда буду с тобой, Элиф, не переживай. А теперь засыпай, девочка моя, пускай тебе приснится самый хороший и добрый сон!

***

Элиф закрыла фотоальбом, рассмотрев в очередной раз фотографии родителей, после чего она прошлась по комнате и наконец улеглась на кровать. Достав телефон, она написала бабушке сообщение, что безумно скучает и ждет ее, а затем отправила сообщение Мирану. В прошлом году брат уехал учиться в Америку и приезжал теперь лишь на пару недель, на каникулы. «Учись хорошо, — написала ему Элиф, — но не забывай и про дом. Г. скучает без тебя. И я тоже. Очень-очень! Целую. Элиф.» — удовлетворенно кивнув, Элиф нажала на «отправить». Ей хотелось, конечно, прибавить еще, что бабушка подумывает о том, чтобы самой навестить Мирана, и Элиф уже попросила взять ее с собой, но все же решила, не выдавать секрет. Ведь это же будет большой сюрприз, и Миран наверняка обрадуется! «Не скучай, малышка! Держи вкусный пирожок!» — пришел ответ от Мирана. Помимо сообщения он прислал ей еще и картинку с аппетитным куском вишневого торта и чашкой кофе с пышной шапкой молочной пенки. Элиф рассмеялась, чмокнула экран телефона, будто хотела передать поцелуй брату через океан. Надо бы пойти и помириться с тетей, подумала она, пусть не сердится, Элиф ведь не хотела ее обидеть. Ладно уж, если ей так хочется, Элиф сотрет этот дурацкий лак, накрасит ногти позже, к выходным. Или, еще лучше, когда они поедут к Мирану в гости! Кстати сказать, может быть, тетя тоже поедет? Хотя она, случается, ворчит и на Мирана, что он, видите ли, опаздывает к завтраку или обеду, но вполне возможно, захочет навестить его, ведь они так давно не виделись… Все ж таки лучше, когда все они вместе, одной семьей, которую никто и никогда не сможет разрушить, как любит повторять бабушка. Элиф хотела было включить и посмотреть немного телевизор, но, почувствовав усталость, отложила телефон, зевнула, улеглась поудобнее и закрыла глаза. Ее разбудило мягкое прикосновение к щеке: — Элиф… — Бабушка! — улыбнулась Элиф, открыв глаза. — Ты вернулась! — с этими словами она бросилась бабушке на шею. — Эсма сказала, ты в школу не пошла сегодня. Тебе плохо? — встревожилась бабушка и положила руку ей на лоб. Элиф вздохнула: врать ей про внезапное недомогание не хотелось, поскольку бабушка всякий раз страшно переживала, если Элиф заболевала. Что ж, вздохнула Элиф, придется, значит, выложить всю правду: — Нет, бабуль, просто… Ну… Ты только не сердись на меня, ладно? В общем, я тут… немного обиделась на тетю. Она велела мне снять лак. Вот — она протянула руку, — мне сестра Генюль подарила! Он же почти прозрачный! И ты говорила, что разрешаешь… В общем, тетя разозлилась, я тоже, мы поссорились… Ну и… вот! — смешалась Элиф. — Понятно, — кивнула бабушка. — Что ж, — вздохнула она, — я вижу, что за вами за всеми глаз да глаз нужен, на минуту оставишь — что-нибудь да произойдет! И все же, — строго взглянула она на Элиф, — прогуливать школу не следовало. — Извини! — Элиф поцеловала ее в щеку. — Я не буду больше! А задание мне Лале передаст, я все сделаю! — Ну, ладно, — кивнула бабушка. — Ничего ведь уже не поделаешь… Кроме того, в этом возрасте… Надеюсь, хоть Миран там ведет себя прилично, в конце концов он уже совсем взрослый, не хватало еще и за него краснеть! Элиф хихикнула: ей прекрасно было известно, что в двенадцать лет (т.е. в нынешнем возрасте Элиф) брат был тем еще сорванцом и, бывало, прогуливал занятия, за что ему доставалось от бабушки. — Что ж, — сказала тем временем бабушка, — надо бы распорядиться по поводу ужина… — Подожди, бабуль! — Элиф взяла ее за руку. — Посиди немного со мной! — Ну, что такое, родная? — бабушка придвинулась ближе и обняла ее за плечи. — Что с тобой? — Да ничего особенного, — пожала плечами Элиф, — просто… Ты уехала, а я… немного волновалась, потому что, ну, ты же на машине… тоже, — проговорила Элиф почти шепотом. Это был еще один страх, от которого она никак не могла избавиться. Ей не нравилось, когда родные, а особенно бабушка, уезжали куда-нибудь без нее, да еще на машине. Вдруг опять случится какая-нибудь авария!.. — Девочка моя! — бабушка поцеловала ее в макушку и еще крепче прижала к себе. — Не надо, не бойся, ничего со мной не случится. К тому же, я ведь уже здесь, и все хорошо, да? — Угу, — кивнула Элиф. — Бабуль, а мы всегда-всегда будем вместе, не расстанемся? — Всегда, радость моя! Если тебе нужна моя помощь, то я рядом, помнишь? — Я тебя люблю, — улыбнулась Элиф. — Очень-очень! Потому что ты лучше всех! — И я тебя, моя красавица! А теперь, — чуть отстранившись, бабушка взглянула ей в глаза, — пожалуй, нам действительно пора проверить, готов ли ужин. Пойдем к Эсме? — Бабуль, подожди еще! — вспомнила Элиф. — А ты… ты же говорила про подарок! — прищурилась она. Бабушка рассмеялась и снова обняла ее: — Ты моя проказница! Знаешь, — прибавила она, — я, как и обещала, привезла вам с Генюль кое-что. — Что? — подпрыгнула от нетерпения Элиф. — То, о чем ты меня просила за пару дней до моего отъезда. — Ежедневник в пушистой обложке? — затаив дыхание, спросила Элиф. Не так давно она увидела в магазине ежедневники «в шубке» — мягкой плюшевой обложке, полосатой, как тигр, или бело-серный, как спинка котика, и ей безумно захотелось иметь такой. Ни у кого в классе не было подобного, и Элиф попросила бабушку купить, или по крайней мере дать лишних карманных денег, чтобы она могла купить сама. Бабушка пообещала, но потом у нее возникли те самые неотложные дела, и Элиф уже начала было волноваться, что она забыла. — Надеюсь, — улыбнулась бабушка, — тебе понравится. Ну, пойдем сначала на кухню, мне надо бы поговорить с Эсмой, а потом я отдам тебе подарок. — Ура! — захлопала в ладоши Элиф. Она быстро поднялась, еще раз чмокнула бабушку и щеку и, сгорая от нетерпения, поспешила вслед за ней на кухню.