Смерть в человеческом обличие

Вошедший едва ли потревожил покой, или отсутствие оного, душного кабака на окраине Фриско, в котором могли найти пристанище будущие и бывшие матросы или будущие и бывшие капитаны. Вошедший же относился к капитанам настоящим, и те редкие взгляды ещё не совсем пьяных матросов, обращённые к нему, выдавали напряжение и трепет, сравнимый с животным. Потому что все знают — настоящие капитаны появляются в таких злачных местах не для того, чтобы пропустить стаканчик рома или виски. За столом, где пятеро бывалых моряков бились в карты, пронёсся шепоток. Вскоре он перескочил и на другие столы, и, наконец, донёсся до самых тёмных уголков кабака. Его своим присутствием почтил Смерть Ларсен. Дальний стол, за которым сидело человек восемь, резко поредел, оставив только одного, дрожащего и бледного. Капитан без интереса оглядел помещение, его не смущала не ругань, не пьяные песни, не всё нарастающий с его появлением гул. Он небрежно размял крепко сжатые на блестящем набалдашнике трости пальцы; на его плече встрепенулся чёрный ворон. Взгляд капитана, столь быстро перебегающий с одного лица на другое, что нельзя было предугадать, кто в следующее мгновение станет объектом его внимания, остановился на одиноком дальнем столе всё с тем же одиноким матросом. Ни мускула не дрогнуло на хмуром лице, лишь дёрнулась верхняя губа, покорёженная давней трагедией, но никакой эмоции она собой не представляла. Смерть Ларсен направился к столу. Глухой и твёрдый стук трости об пол, следом за ним широкие и не менее твёрдые шаги. Каблук сапог вторил трости, превращаясь в жуткое предзнаменование незримой катастрофы. Матрос, уже поняв, что Смерть направляется к нему, надев одно из своих любимых лиц, тщетно вспоминал молитвы, заученные много лет назад. Но только губы его дрожали, а звука не доносилось. Смерть Ларсен смотрел прямо на него, хмуро, так, как смотрел на всех вокруг. Но матрос видел в этом взгляде нечто большее, жуткое, как древний ужас, восставший из глубин, где, как ему хотелось верить эти долгие шесть месяцев, уже и покоился этот треклятый капитан. Смерть Ларсен остановился напротив его стола. Трость глухо, словно ставя точку в этом марше, ударилась об пол. Где-то с полминуты, он смотрел на матроса, изучая его взглядом, словно высматривал каждую катящуюся по шее каплю пота и содрогание губ. — Джефферсон. Не вопрос. Смерть Ларсен его знает, и морщина между его бровей углубляется. Но Джефферсон всё равно кивнул. Смерть Ларсен не удостоил его ответом. Он сел на стул напротив. Вальяжно, неторопливо, будто пришёл пообщаться со старым другом. Поставил возле себя трость, всё ещё крепко сжимая её набалдашник в напряжённых пальцах, поправил воротник плаща. Ворон на его плече тихо закаркал, Смерть Ларсен, не глядя, почесал его под клювом. Его взгляд был направлен на матроса. Взгляд обманчиво пустой, но недобрый огонёк горел в холодных голубых глазах, как разгорающееся адское пламя. Но он молчал. Только обернулся и коротким жестом подозвал к столу официантку. Хорошенькая — насколько это было возможно — дамочка подскочила к ним, с опаской взглянув на мужчину за столом и его питомца. Она наверняка видала посетителей похуже, но не сумела скрыть удивления, когда гость повернулся к ней, обнажая правую сторону лица, искорёженную огромным ожогом. — Налей мне того же, что и ему, — коротко прохрипел он, кивнув в сторону стакана, что Джефферсон сжимал в дрожащих пальцах. В стакане был виски, судя по его цвету, чем-то разбавленный. — Одну минуту, сэр, — ответила дамочка. — Я не тороплюсь, — кивнул Смерть Ларсен и потерял к ней интерес. Он отставил трость, сложил руки на груди и глубоко вздохнул, вновь обратив свой взгляд к Джефферсону. Тот заговорить не решался, но смотрел в ответ, боясь, что если отведёт взгляд, то расправа над ним свершится быстрее. Он вжимался в спинку стула и проклинал своих верных товарищей, что оставили его один на один с этим дьяволом. Минута протянулась вечностью, и стакан оказался перед Смерть Ларсеном. Он медленно, словно подтверждая, что никуда не торопится, взял его, и Джефферсон был готов поклясться, что заметил мелкую дрожь, прошедшую по руке. — Как поживает твоя жена, Джефферсон? — заговорил Смерть Ларсен, медленно помешивая жидкость в стакане. Матрос вздрогнул, стакан в его пальцах дрогнул вместе с ним. — Хорошо…сэр, — прошептал он. — Недавно она стала матерью, верно? — вопрос едва ли притворялся таковым, — Поздравляю. — Спасибо, сэр, — сдавленно прошептал Джефферсон. Смерть Ларсен умолк, кажется, на целую вечность. Медленно, как змея, повернул голову влево, на расстроенное пианино в углу кабака и какого-то несчастного, что тщетно пытался на нём играть. Послушал его попытки с минуту и вернулся к разговору так, словно это было делом второстепенным. — А теперь, Джефферсон, давай поговорим о тебе. Мы с тобой так неудачно распрощались в прошлый раз, не правда ли? — удивительно, как тон его вопроса предполагал улыбку или усмешку, но каждое слово, произнесённое Смерть Ларсеном выходило безжизненнее предыдущего. И от этого говорить с ним было страшнее. — Да, сэр. — Хорошо, что мы с тобой согласны, а теперь… — он медленно повёл плечами, разминая шею, и подался вперёд, наклоняясь к лицу матроса так близко, что каждый глубокий шрам на его расслоившейся коже предстал перед ним, — Ты расскажешь мне, кому ты меня сдал и сколько тебе за это заплатили. Джефферсон содрогнулся и яростно замотал головой. — Мне никто не платил, сэр, я клянусь! Я ничего не знаю! Его оборвали, так и не дав закончить. Птица на плече Смерть Ларсена будто взбесилась, захлопала крыльями и громко закаркала. Капитан едва ли обратил на это внимание, но заметив, как забегали глаза матроса, впервые за весь разговор усмехнулся. — Не бойся, Джефферсон, — сказал он тихо, поглаживая птицу по голове, — Фьорд совершенно безобидная птица. Но у него жутко портится настроение, когда он чувствует ложь, — усмешка превратилась в оскал, — Так что спрошу ещё раз: сколько тебе заплатили, чтобы ты меня сдал? Джефферсон заёрзал на стуле, держась за стакан, словно за последнюю надежду на спасение. Но ещё до того как судьба занесла его на проклятую «Македонию» он слышал, что Смерть Ларсена одной разбитой об голову бутылкой с ног не сбить. Куда уж там стакану. — Тысячу… тысячу долларов, сэр. — А сколько я обещал тебе за рейс? — спросил Смерть Ларсен. Ногти его медленно застучали по столу, всё тем же жутким маршем, с которым он пришёл сюда. — Двести долларов… сэр. Смерть Ларсен издевательски присвистнул. — На выгодную же сделку ты наткнулся, Джефферсон. На целых восемьсот долларов больше себе загрёб за одно-то маленькое предательство своего капитана, — пальцы застучали по столу чуть быстрее, — Кто заплатил? — Я не знаю, сэр… — Не ври, знаешь, — отрезал Смерть Ларсен. Холодно и резко, беспрекословно. Джефферсону было некуда бежать. — Это был… Джонатан Томпсон, я встретил его в порту в Индии, когда вы позволили покинуть «Македонию», сэр. — Знал его раньше? — Нет, сэр, я встретил его впервые тогда. Он помогал пограничной службе в Индии… — Джефферсон судорожно сглотнул и умолк. — Что? Выследить меня? — закончил Смерть Ларсен, вскидывая бровь. Джефферсон быстро закивал. — И пообещал тебе большие деньги за это? Джефферсон закивал вновь. — Клянусь, сэр, я не думал, что всё так выйдет! Я хотел предупредить вас и… — Если я услышу ещё одну ложь от тебя, Джефферсон, я заставлю тебя съесть этот стакан, за который ты так свято держишься, — прошипел Смерть Ларсен, его кулак глухо ударил по столу, а ворон на плече вновь закаркал словно бы в возмущении, — Так что закрой пасть, если тебе ещё дорога твоя жалкая грязная жизнь. Джефферсон так резко закрыл рот, что его зубы громко стукнулись друг о друга. Сцена была бы комичной, если бы не присутствие в ней Смерти в человеческом обличии. Капитан вновь взял в руку трость, задумчиво постучал пальцем по набалдашнику в форме вороньего черепа и пробормотал: — И значит, ты сдал меня этому Томпсону, а сам сбежал, надеясь, что пограничная служба меня прикончит, а ты сможешь жить припеваючи на свою тысячу несчастных долларов? Хитро же ты придумал, Джефферсон, — и снова ни тени усмешки на лице, — Но и я не дурак. И хитрецов не выношу. Неожиданно быстро он схватил свой стакан и залпом опустошил его. Стук битого стекла разнёсся по кабаку, с такой яростью Смерть Ларсен поставил его обратно на стол. Но ярость в действиях совершенно не отразилась на его голосе. — А теперь слушай меня внимательно. Ты заплатишь мне за всё Джефферсон, — Смерть Ларсен стукнул длинным пальцем по столу, и матрос вжал голову в плечи, — Ты заплатишь мне за убитого юнгу, за раненого старпома, за каждый снаряд, что мне пришлось потратить, чтобы оторваться от севших мне на хвост по твоей вине пограничных псин, — каждый пункт плана ознаменовался таким же коротким стуком, — Итого, ты заплатишь мне четыре тысячи долларов. Тогда мы в расчёте. Глаза несчастного матроса округлились, так и грозясь вылезти из орбит. — Но у меня нет таких денег, сэр! — воскликнул он, — Где мне их достать? — А это уже меня не касается. Хочешь, обратись к своему дружку Томпсону. Хочешь, воруй и убивай. Хочешь, заставь свою хорошенькую жену побираться. Но к концу месяца я снова приду сюда, и ты будешь сидеть тут с четырьмя тысячами долларов на руках. Если же нет, — Смерть Ларсен крепче прежнего сжал пальцы на набалдашнике своей трости, — Мы будем говорить по-другому. Ты же этого не хочешь? Джефферсон сжался на стуле и только смог покачать головой. Смерть Ларсен окончательно загнал его в угол, и будь проклят тот день, когда судьба связала его с этой треклятой «Македонией» и её треклятым капитаном. Зря он не поверил тогда в эту чёртову легенду про обручённого со Смертью. Смерть Ларсен, уже отвернувшийся и задумчиво гуляющий взглядом по кабаку, внезапно обернулся, будто какая-то новая мысль посетила его, и заговорил вновь. — И ещё кое-что, Джефферсон, — взгляд его каким-то образом стал ещё суровее, — Знай, что я тебя просто так не оставлю, и даже не думай сбежать. Если ты убежишь в Техас, я найду тебя в Техасе. Если надумаешь сбежать в Новый Орлеан, я достану тебя в Новом Орлеане. Если твоя жалкая душонка занесёт тебя к диким племенам в Перу, будь уверен, я найду тебя и там. А если каким-то образом ты сбежишь туда, где я тебя не достану, то… — он пожал плечам, — Придётся нанести твоей семье повторный визит. Так что подумай об этом, Джефферсон, и передавай от меня привет Дженни и маленькому Мартину. И никогда, — он подался вперёд, угрожающе скаля зубы, его верхняя губа яростно задёргалась, будто лицо его не слушалось, — Никогда в жизни не пытайся меня опрокинуть. Я тебе не по зубам, щенок. Ответа от Джефферсона он дожидаться не стал, и его бы не последовало. Любые проклятия, любые слова ненависти были бесполезны. Смерть Ларсен сам был живым проклятием, и никогда не блефовал. Четыре тысячи долларов — во столько теперь оценивалась жизнь этого матроса и его семьи. Смерть Ларсен небрежно смахнул осколки, и поднялся из-за стола. — Надеюсь, мы друг друга поняли, Джефферсон, — его лицо и голос вновь лишились эмоций и оттенка, беседа вновь притворилась бытовой. Лишь только по бледному лицу Джефферсона можно было понять, что это не так. С тем же звуком — глухой стук трости, каблук сапога следом — Смерть Ларсен покинул кабак. И никто не обратил внимание, как часто он выдыхает сквозь крепко стиснутые зубы, смотря только перед собой. Стоило двери хлопнуть, а Смерть Ларсену выбраться в ночь, он взглянул на руку с глубоко вонзившимся в неё крупным осколком. Кроме того, по ней опять прошла судорога, отчего держать трость стоило больших усилий. Рядом тревожно запрыгал на плече Фьорд. — Это ничего, — пробормотал Смерть Ларсен, успокаивая птицу, — Бывало хуже. Он перехватил трость другой рукой, а раненую убрал в карман и вздохнул. Как назло, в кармане есть спички, а сигар с собой нет. А курить хотелось страшно.