Ничего личного

Веки слабо вздрагивают. Пробуждение становится не самым приятным: ее встречает тупая боль, отдающая в виски. Элизабет мычит, поджимая колени к груди. Будто бы это может унять боль. Сон отступает, и приходится раскрыть глаза. Комната плывет, а боль с новой силой отдает в голову. Элизабет с глухим стоном зажмуривается и сжимает ладони в кулаки. Тело окончательно просыпается — ощущения становятся чуть ярче. Кажется, она комкает то ли простынь, то ли одеяло. В глазах и во рту сухо — Элизабет до невозможного хочется пить. Она сглатывает будто бы ком песка и поводит одеревенелым языком во рту. Щеки, небо, зубы. Пить. Язык проходится по сухим губам. Треснули. Несмотря на пришедшую бодрость, Элизабет не чувствует себя выспавшейся. Напротив, тело ломит, и его прошибает холодный пот через раз. Она с трудом улавливает звуки рядом с собой. Элизабет с усилием раскрывает глаза, и в них бьет неестественной белизной. Нет, она еще слишком молода, чтобы умирать. Чтобы верить в свет в конце туннеля. Даже если таковой и есть, ей он вряд ли покажется. Взгляд с трудом привыкает к свету, начинает медленно фокусироваться на предметах вокруг. Элизабет вновь слышит звуки. Она слабо поворачивает голову в сторону, щурится, пытаясь различить источник. Темное пятно перед ней постепенно проясняется. — Проснулись, мисс Колвин? Голос обволакивает ее. Глубокий, бархатный, тихий. Убаюкивающий. Элизабет тихо мычит в ответ. Перед ней начинает появляться сначала размытый силуэт, а потом каждая деталь становится все отчетливее. Глаза метаются от одной детали к другой, заставляя голову включаться в работу. Вот широкие плечи, распахнутое пальто… уложенные волосы, черные… — Вы меня слышите, мисс Колвин? Вон, на ладонях перчатки… Она старается красноречиво моргнуть, показав этим свой ответ. Язык не слушается, а кивнуть оказывается еще одной непосильной задачей. Хотя бы пока. Элизабет щурится. Присматривается. Боль, похоже, не собирается ее покидать, судя по всем ощущениям. Ладонь в перчатке касается бритого подбородка, указательный палец задевает тонкие губы. Воспоминание нехотя всплывает в голове: эти губы никогда не трогала широкая улыбка, все эмоции заключаются лишь в приподнятых уголках этих самых губ. Глаза поднимаются выше. Тело непроизвольно вздрагивает, стоит Элизабет встретиться с чужим взглядом. Глубоко посаженные темные глаза смотрят на нее неотрывно, пристально. С ожиданием. — Вижу, тяжело, — вновь отзывается голос. — Пить, — через силу шепчет Элизабет. — Нет. Такой короткий, но жесткий ответ заставляет ее замереть и распахнуть глаза. Слишком странным ей кажется ее состояние: в последний раз подобные ощущения приходилось испытывать наутро после грязных вечеринок Джулиано. Есть, правда, одна деталь. Джулиано мертв. Элизабет напрягает все силы, чтобы вновь сфокусировать взгляд. Черты лица ее гостя становятся более ясными. С ее губ слетает вздох. За ним — болезненный стон, и ей приходится вновь зажмуриться от очередной волны боли. — В… Вит, — вздыхает она и кашляет, надрывая горло. Пить хочется до одури. С его стороны раздается удовлетворенный вздох. Будто бы рад, что до нее начинает доходить. Элизабет ворочается в постели, комкая простыни, в попытке найти такую позу, в которой боль будет менее ощутимой. Кажется, от этого становится лишь хуже. Она жалобно вздыхает и наконец с трудом укладывается, сжавшись в клубок. Пот собирается на ее лбу небольшими каплями. — Я надеюсь, голова уже яснее работает, — мужчина усмехается. — Не думал, что это окажет на вас… сильное воздействие. Элизабет слабо открывает глаза, обнимая себя руками. Кажется, или боль начинает отдавать и в зубы? — Понимаешь, — внезапно он переходит на «ты» и наклоняется в ее сторону, — не люблю уйти без прощания. Привык все доводить до конца. Он смотрит на нее с интересом и даже легким сочувствием. Элизабет кожей чувствует, как его взгляд проходится по ее лихорадочному телу. Лишь сейчас она замечает новые детали: белая просторная рубаха на ней, которую она бы никогда не надела, и странная кровать. Не ее кровать. И ее комната не белая. Элизабет, нахмурившись, поднимает на мужчину взгляд. Его губы трогает недолгая ухмылка, и он выпрямляется, стоя перед постелью. — Ничего личного, Элизабет. Пусть и было хорошо, — в ее голове появляется вспышка коротких воспоминаний, — но это не должно быть важно. Все это лишь… бизнес. А у тебя слишком много информации, которую остальным знать не стоит. Мужчина разводит руками, будто бы ни при чем, и поправляет перчатки. — Меня… — она сглатывает, собираясь с силами, — буд… будут ис… ис-скать. — Кто же? — удивительно мягко интересуется он, словно спрашивает ребенка. — И кого? Элизабет Колвин уехала из Готэма еще давно, а Лиза Доусон… у несчастной случился нервный срыв, как на ее глазах застрелили ее любовника Джулиано. Мужчина снова наклоняется к ней, рассматривая ее бледное лицо. В глазах Элизабет еще видна осознанность, читается даже… легкая борьба и сопротивление, но с физической слабостью воевать не получится. — Прощай, Элизабет. Мужчина покидает комнату под ее жалобные мычания, стоны и хрипы. Он окидывает коридор пренебрежительным взглядом и уверенно шагает дальше. Завернув за угол, заводит короткий разговор с молодой девушкой в белом халатике и просит пропустить его. Открывается дверь очередной комнаты, и губы мужчины трогает мягкая улыбка. — Моя дорогая Стелла, как ты?