but i won't be with you.

Я хочу быть с тобой!

Наташа любит его: она сразу это поняла и она б соврала, если б сказала, что не хочет быть с ним. Наташа хочет быть с ним. Она лишь отнекивается и врёт себе: «Я же вижу его второй раз в жизни», «Он группировщик», «И нос ещё расшиб… хоть бы забинтовал для приличия». Она все ищет и ищет минусы, ищет и ищет… но на каждый минус она находит свой плюс, находиь что-то в этом хорошее, что аж удивляется: «Ничего себе! Всегда же работало так с парнями, так они ещё и уходили сразу же после первого отказа. А он все не уходит…». После этой мысли она резко понимает что до Адидаса старшего в её жизни были какие-то слишком скучные парни, не созданные для неё. Вова на все готов ради неё: на любые методы завоевания внимания, на любые переделки, да хоть сбежать на край света! Володя видел в ней надежду: она же такая… белокурая, снежинки так блестят на её ресницах и волосах и почти сразу таят. Вова клянётся, если б он был котом, он бы смотрел только на это все свои девять жизней. Она такая нежная, искренняя, невинная… Он сразу в ней это разглядел, конечно, а какой она ещё может быть? Непонятно только одно: с чего она между ними строит ледяную стену, которую непонятно как и чем пробивать, но он не сдаётся, каждый раз мелькая перед её глазами, настойчиво обнимая, называя то своей Судьбой с большой буквы С то невестой. И добивается в итоге своего! Теперь они поют песни вместе под гитару на кухне в пять утра, ходят на дискотеки, улыбаются друг другу так тепло, называя друг друга женихом и невестой. Наташа думает, что это самая сокровенная связь, которая есть в её жизни. Она же теперь слушает и слышит отчетливее некуда свои чувства: она хочет быть с ним. Вова бесконечно счастлив: его дама сердца наконец-то обращает на него внимание, обнимает. Она даже простила ему его убийство! Убийство своего брата… После этого он же сам себя человеком не видел: вроде справедливость восстановил, но какие последствия? Его фотографии теперь на каждом шагу, менты дежурят везде: они ищут его. И Вова бы остался с удовольствием в Казани, но был бы он свободен? Именно поэтому они сейчас мчатся черт пойми куда на украденных жигулях. Наташа радуется, как дитя малое, полностью отдаётся своим чувствам, перекрывает вид на дорогу Володе и целует его, так невинно и страстно. Он бы с удовольствием продолжил это все, но в другом месте. Они миновали мента благодаря артистичности Рудаковой, совравшей впервые в жизни, обрадовавшейся этой лжи как большому счастью, хотя Володя видел счастьем только её. Сам факт оставался фактом: им теперь ничего не угрожало и не мешало уехать за три-девять земель и жить долго и счастливо. Но, кажется, нет… Наташа что-то непонятное чувствует: что-то не так и её предчувствие не подводит её. Тревога внутри растет с каждым часом и она каждый раз лезет за поцелуем к Вове, чтоб успокоится, напевая такую полюбившуюся для них песню, хотя, скорее фразу: «Я хочу быть с тобой». Рудакова закрывает глаза на свою интуицию. Она начала слушать чувства рядом с Суворовым, но чувства, которые она слушала были исключительно положительными. Уже даже сознание, ухватившее клочок беспокойных чувств, сигналило Наташе:

Скоро все закончится.

Ужас рос с каждой секундой, когда они подъезжали к заводу, когда Вова выходил поговорить с мамой по телефону. Тревога внутри неё действительно достигла высшей точки, когда Володя сказал ей, что сходит проведать одна. «Нет!» — внутри неё все кричало, — «Не иди, побудь со мной!» — она старалась изо всех сил его уговарить остаться с ней. Ей нужно успокоиться, хотя бы понять, что ничего не произойдёт с ним. А с ней что? Ничего. Нужен только он, никто больше. И этот самый желанный человек уходит. Рудакова вдыхает и выдыхает, успокаивается: он должен вернуться. Должен. «Все же хорошо, правильно? Все эти объявления, развешанные на каждом шагу, а может не все люди их замечают? А вдруг его не узнают? Да и вряд ли людей там много…» — мысли роились в голове, но нет: Что-то не так. Наташа знала это наперёд. Она улыбалась, когда он бежал оттуда, но уже давно знала, что что-то не так. — Вова, быстрее! — её улыбка такой искренней и детской виделась Вове в последний раз. Он тоже хочет улыбнуться. Он почти добежал до неё. Выстрел. Тело Суворова подлетает в свободном пространстве. Слышится только звук громкого выстрела, но Рудакова даже не понимает сначала, что вообще происходит, вспоминая то самое липкое тревожное предчувствие. Она перестала улыбаться, когда увидела, как ноги Вовы подкашиваются и он падает. — Вова-а! — пронзительный крик оглушил стены темно-зеленого жигуля. Краем глаза Рудакова замечает: за ним стоит человек. И ей все равно: она выбегает из машины и практически скользит коленями по снегу, тянет за одежду вверх, обнимает его. Видит, как голова запрокинута назад. Болевой шок. Рука, которая была за спиной Вовы, вся теплая и алая. Крик. Она кричит и не может смириться с этим, на губах только его имя. В голове его чистая, искренняя, добрая улыбка. Всплывают моменты, когда он назвал её своей судьбой с большой буквы С, когда обнимал её, когда пел с ней песни на кухне и тайком пробирался в общежитие. Рудакова прижимает к себе мёртвое тело и захлебывается слезами. Он так хотел быть с ней. И она хотела быть с ним. — Вова! — она поворачивает к себе его лицо, — Вова… — хныканья становятся тише. Она видит перед собой Ильдара и отползает, продолжая обнимать его, начиная тихо петь, качая его тело на своих руках — Я хочу быть с тобой… я хочу быть с тобой, я так х-хочу быть с тобой и я буду с тобой… Наташа так отчетливо помнила, как он держал в руках гитару, как перебирал струны пальцами только для неё. Но сейчас он не поёт… почему он не поёт вместе с ней? Он не любит её? Он шутит и притворяется, чтобы заставить её понервничать?

Нет, он любит!

Она знала, что он её любит. Неужели он бы стал называть человека, которого не любит, Судьбой с большой буквы С? Он бы говорил о домике, совместной жизни? Он бы разбивал стекло в их общежитии, чтоб обратить на себя внимание? Разве он пел бы Наутилуса «Я хочу быть с тобой»? — Вов, — сглатывает слезы Наташа, — Вов, вставай, мы уедем! Слышишь? Я так хочу быть с тобой… Ты же сам говорил… Домик и мы вдвоем… — её взгляд привлекает движение рядом: Ильдар присел рядом с ней. — Я вам говорил, Наталья, что за… — Я разговаривала не с вами! — агрессивно реагирует девушка и вновь смотрит на Суворова, — Вов, все же в порядке, Вова! Давай поговорим, хватит шутить… — Наталья, не поймите меня неправильно, но Володи больше нет. Он… — Нет! Я буду с ним! Вова, вставай, мы поедем! — Нет, вы едете со мной в участок — Я с вами никуда не еду, — Рудакова встаёт и тянет за собой тело Адидаса, — Он придет в себя, обязательно!! Должен прийти… — видно что тяжело: она тащит так медленно, но вдруг на её руках защёлкиваются наручники, — Я же сказала, с вами не пое… — Ильдар грубо отдергивает её от возлюбленного и закидывает себе на плечо Наташу. — Закон есть закон, я вас предупреждал, что за ваши действия относительно члена преступной групировки вам грозит срок. — Он жив! Вова, услышь меня! Вова! — Она вырывается из последних сил из мертвой хватки Ильдара, который уже скрипит зубами, думая до чего же чокнутая эта девка и как же сложно иметь дело с эмоциональными людьми. Она ведь, наверное, до сих пор не понимает, что Володя Суворов застрелен. Рудакова кричит не своим голосом от горя, рыдает, закрывает лицо руками. Холод нещадно проходится по её мокрым щекам, сжигая их своим морозом. Наташа этого не чувствует. Не чувствует ничего, кроме желания быть с ним. Но головой она понимает, что нет. Нет. Она хочет быть с ним, но она не будет с ним. Наташа не будет с ним. Наташа не может этого осознать. Тепло единственного близкого человека, который остался где-то там, на окровавленной его же кровью дороге, исчезает из её жизни. Вова не мог ей ответить. Вова не мог спеть с ней. Он не мог ей признаться в тысячный раз: «Я хочу быть с тобой». Её сердце рвётся в клочья. Разум отключается будто, а жизнь останавливается лишь на одном моменте. Наташа хочет рационализировать это, хочет сохранить рассудок, но желание быть с ним… оно безмерно сильное. Она не замечает совсем, как её садят в полицейскую машину, как везут не пойми куда, кажется, в участок. Она замечает только стекло вспотевшее от её, как и тогда, когда она видела в последний раз его. Стекло продолжало потеть, от того, что губы её шептали единственную фразу, такую интимную для обоих из них, которая въелась в память, ассоциировалась только с ним. Эта фраза была частью их отношений. Главной частью. Фундаментом. Всем: — Я хочу быть с тобой. Ничего для неё больше не имеет столько значения, как эта фраза. Только она одна на них двоих. Для них двоих. Ныне же только для неё.

Я хочу быть с тобой.