***
Султан отложил книгу и с удивлением взглянул на побратима. — Уже завтра? — Да, Шафар, — ответил Хавьер. — Время быстро летит. Мы с Тиром вернёмся из пустыни через два месяца. Я полагаю, нам этого времени должно хватить. Но если мы тебе понадобимся раньше, ты знаешь, где и как нас найти. — Да, Шерик. — Шафар приложил руку к сердцу. — Благодарю тебя. Ты ведь передашь мою просьбу Ризаву? Караван с дарами я отправил к нему ещё вчера. Скоро должен прибыть в оазис. — Я передам ему только твоё приглашение во дворец. Ты же понимаешь, что должен просить лично? Хавьер пристально посмотрел, дождался подтверждающего кивка, затем продолжил: — Хорошо. Если Ризав согласится выслушать тебя, мы с ним приедем. Скорее всего, через неделю. Будь готов к встрече. Ты теперь знаешь, как угодить отцу народа. А ещё, скажи, от Бехмута есть новости? — Да, Шерик. Он уже начал выкупать твоих ньеттийцев и передал Тозалю, чтобы тот никому другому их не продавал. Думаю, скоро все они будут в безопасности. — Спасибо, брат. — Хавьер тоже приложил руку к сердцу. — Эти люди отдали свою свободу за меня. Я должен вернуть их домой всех до одного. Жаль, что нельзя уже сейчас открыть правду и взять их в Кордию с твоим караваном… — Конечно нельзя! Ни в коем случае! — воскликнул султан. — Даже думать об этом сейчас опасно! Но не беспокойся о своих подданных, брат. Они хоть и будут считаться рабами, но жить будут все вместе и в хороших условиях в одной из наших пограничных крепостей. Подальше от столицы и чужих глаз. А как только ты сядешь на трон, их сразу же отправят обратно в Норрвальдо на лучших кораблях!***
Послав коня легкой рысью, Рэй глубоко вздохнул. Он так давно не сидел в седле, так давно не ощущал этой безграничной свободы передвижения, что с трудом сдерживался, чтобы не рвануть, что называется, с места в карьер. Но Шерик, предвидя это желание своего названного сына, сегодня перед выходом из дворца ещё раз напомнил, что они отправляются не на кратковременную увеселительную прогулку по паркам и полям, а в достаточно долгий и тяжёлый переход по пустыне. Что коней нужно беречь и правильно расходовать их силы… Умом Рэй всё это очень хорошо понимал, но только умом. В тот момент, когда они выехали за ворота Нуриша, он почувствовал себя выпущенной из клетки птицей. Безумно хотелось забыть про всё и вся и стремительно улететь отсюда куда глаза глядят. Всё равно куда, только бы подальше от этих интриг, крови, предательств… Изо всех сил сдерживая себя, Рэй закрыл глаза и постарался выровнять дыхание так, как делал это в детстве, чтобы избежать приступа удушья. Вдох… Выдох… Вдох… — …Тир!.. Тир! — Да… Да, отец. Слушаю тебя. — Ещё не успевший до конца взять себя в руки, Рэй взглянул на едущего рядом с ним во главе небольшого отряда патрона. А тот, отбросив в сторону всю свою напускную суровость, вдруг весело подмигнул, указал рукой куда-то в направлении ещё скрытой утренними сумерками линии горизонта и шепнул: — Спорим, я доскачу вон до тех барханов быстрее тебя? И, не успел Рэй хоть что-то ответить, как Норрьего оглушительно свистнул и, вздымая тучи песка, улетел вперёд. Рэнсор не заставил себя долго ждать. Так свистеть он ещё не умел, поэтому ринулся следом, издав короткий боевой клич. И вот — два всадника уже скачут рядом во весь опор по направлению к горизонту.***
— А ты куда собрался? — Кто-то сильный крепко ухватил Сари за руку и не дал рвануться следом за Шериком и Тиром. — Их кони нашим не чета. Это же эльчирцы! На таких только сам султан ездит. Стоят на вес золота! Они сейчас полетают немного и дальше пойдут. А твой после такой бешеной скачки, там посреди барханов и ляжет. И что ты потом будешь делать? Пешком до оазиса пойдёшь? Или во дворец вернёшься? Думай головой, прежде чем что-то делать. И всегда думай о том, что из этого выйдет, и чем окончится. Потерпи. Через пару часов мы их нагоним. — Я… Да… Хорошо, Роч… — Сари жадным взглядом проводил уже практически исчезнувших из вида всадников и отвернулся. Ехавший рядом во главе отряда сопровождения гуйланец отпустил его руку и ободряюще похлопал по плечу. — Не грусти, Сари. Вы с Тиром ещё полетаете вместе!***
Норрьего строго взглянул на Рэя и спросил: — Всё запомнил? Тот кивнул. Бешеная скачка по предрассветным пескам унесла с собой все его дурные воспоминания и печальные мысли. Уже достаточно долго они с патроном неспешно ехали рядом и говорили о том, что ждёт их впереди. — Да, Шерик. Я запомнил. Взгляд перед старшим без разрешения не поднимать. Первым не говорить. Младшим помогать. Не сложнее дворцового этикета! Я справлюсь! — Возможно и не сложнее. Но за каждую ошибку — ощутимо получишь палкой. Даже от меня. Понятно? — Понятно. Я постараюсь не подвести тебя. Нам ещё долго ехать? Становится всё жарче. — Это пустыня, Тир. Здесь холодно бывает только по ночам. Вот как раз к заходу солнца мы и должны прибыть на место. Скоро нас нагонит Роч, и мы поедем быстрее. Тут путешественники повстречали первый патруль кири. Пятеро молчаливых конных воинов в светлых одеждах и синих лисамах преградили им путь, угрожающе обнажив длинные кривые сабли. Патрон подал Рэю знак оставаться на месте, а сам выехал вперёд и что-то быстро сказал кочевникам. Их предводитель кивнул, по-прежнему молча убрал оружие и развернул коня. Через несколько минут патруль растворился в стоящем над песками мареве. Рэй подъехал к Норрьего и высказал своё отношение к произошедшему: — Не очень-то твои родичи гостеприимны, Шерик. Вот если бы я возвращался в Тард после многих лет отсутствия, меня встречали бы с цветами уже на границе! Не говоря уже про сам замок! Там собрались бы жители всех окрестных городков, и устроили праздник на несколько дней. Был бы пир… Ты пробовал мясо по-тардски? Это такое чудо! Его готовят на кострах и только мужчины. Секрет в том, что нужно обязательно положить… — Подожди, Тир! — прервал его Норрьего. — Ты мне непременно всё расскажешь и научишь, как это делается. Но не прямо сейчас. Приближаются наши спутники. А гостеприимство моих родичей ты ещё оценишь. Пиры они тоже умеют устраивать. Да ещё какие… Знаешь, Тир… Я видел на своём веку бесчисленное множество праздников, балов, пиров и приёмов. И в Кордии, и в других странах. Но ни один из них не может сравниться с тем, что был здесь перед моим отъездом… Тут их наконец-то нагнал остальной отряд. — Всё в порядке, Шерик? Мы можем ехать дальше? Это были кири? — настороженно спросил Роч. — Да. Можем ехать. Впереди будет ещё несколько патрулей. Оазис надёжно охраняется. Чужой туда никогда не пройдёт. То, что они позволили проехать, означает, что нас уже ждут. Отряд в полном составе продолжил путь через пески. Им действительно встретилось ещё несколько патрулей, которые также молча исчезали в пустыне, как только Шерик называл своё имя. Одни барханы сменялись другими. Вокруг, на сколько хватало взгляда, были только бесконечные пески. Солнце будто застряло где-то высоко в небе и не собиралось опускаться. Норрьего и Роч как ни в чём ни бывало ехали чуть впереди и тихо переговаривались. А всем остальным было не до разговоров. Рэй уже давно выпил весь свой немаленький запас воды и половину того, что было у патрона. Но всё равно ощущал себя рыбой, которую бросили на сковороду заживо. По спине бежали целые ручьи пота. В голове стоял тяжёлый дурман от жары и жажды. Глаза слезились от яркого солнца… И этот проклятый песок! Несмотря на многослойные длинные одежды и плотно закрывавший лицо лисам, песок, казалось, был повсюду. Под рубашкой, в глазах, на зубах… Рэй ехал по пустыне второй раз в жизни и уже готов был пожалеть о том, что согласился на это безумное путешествие. В первый раз его мнения никто не спрашивал, но сейчас-то он сам во всё это ввязался! Солнце наконец-то начало клониться к закату. Жара спала. Но поездка всё равно нравилась Рэю всё меньше и меньше. Да ещё эти хмурые, неразговорчивые патрули. «Что это за родичи, что даже слова сказать не хотят и всё время встречают обнажённым оружием? Не по-людски это всё. Что-то я очень сомневаюсь, что нас в этом самом оазисе ждут. Как бы не пришлось возвращаться обратно в Нуриш ни с чем». Солнце между тем коснулось песков. Стало быстро темнеть. Нагнав Норрьего и Роча, Рэй взволнованно спросил: — Нам ещё долго ехать? Уже совсем ничего не видно! Мы не заблудились? Тут же всё кругом одинаковое… Шерик указал рукой куда-то вперёд и ответил: — Мы уже приехали, Тир. А пески одинаковы только на первый взгляд. Вон за той дюной будет спуск к нужному нам оазису. Я, конечно, очень давно здесь не был, но Роч не раз ездил к Ризаву по службе и хорошо знает дорогу. Скоро прибудем. Я уже слышу песню ручья. — Хорошо, если так. — Рэй передёрнул плечами. — А то мне начинает казаться, что мы сегодня никуда не доедем… Норрьего усмехнулся. — Бывает… Ты привыкнешь. Чтобы понять и полюбить пески нужно время. А вот и спуск. Видишь огни внизу? — Вон те несколько точек?! — разочарованно воскликнул Рэй. — И это твой хвалёный оазис, в котором живёт король пустыни и его семья в несколько сот человек?! Слабо верится. Даже если это так, то нас там точно никто не ждёт. Ночевать будем на улице. — Скоро увидим. Норрьего снова чуть слышно усмехнулся, а потом стал очень серьёзно раздавать указания: — Я поеду первым. Ты, Тир, на корпус позади. Роч! Держитесь за нами. Вперёд не лезть и не отставать. Оружие ни в коем случае не вынимать, что бы ни произошло! И всем молчать! Это приказ! Всем ясно? Ни слова без моего разрешения. Тебя, Тир, это тоже касается. Возглавляемый Шериком отряд спустился в небольшую долину. Вокруг была тишина, нарушаемая лишь шелестом высоких пальм и далеким журчанием невидимого ручья. Рэй ехал между тёмных, казавшихся безжизненными больших шатров, изо всех сил сдерживаясь от того, чтобы достать саблю или взвести курок пистолета. Он всем своим существом чувствовал, что здесь что-то не так… Но патрон по-прежнему спокойно ехал впереди по этому зловещему месту и не подавал никаких сигналов. В этот момент всё пространство ночного оазиса затопил оглушительный многоголосый свист такой силы, что остановивший вслед за Шериком коня Рэй поневоле крепко зажмурил заслезившиеся глаза и зажал уши. Вдруг всё затихло. Рэй опустил руки, рискнул осмотреться и не узнал место, в которое только что приехал. В паре десятков локтей от них в ночное небо взвился громадный костёр. В его свете стали видны многочисленные людские фигуры, окружившие прибывших всадников плотным широким кольцом. А прямо перед патроном на ярком фоне полыхающего огня неподвижно стоял худощавый мужчина, казавшийся скорее сказочным духом, а не живым человеком. Не успел Рэй рассмотреть всё это, как Норрьего слетел с коня и уже через пару мгновений оказался перед загадочной чёрной фигурой. Заметив это, Рэнсор тоже торопливо спешился, но остался стоять на месте. А патрон в это время выхватил из ножен обе сабли и, со звоном скрестив их, поднял высоко над головой. На изогнутой гаррдорской стали блеснули всполохи огня и отразились в глазах стоящего перед ним человека. На несколько секунд все замерли. Затем Норрьего медленно опустился на колени, положил сабли перед собой на землю и склонил голову. Прошло ещё два или три бесконечно долгих мгновения. Рэй от волнения до судороги в пальцах сжимал повод своего коня и старался не забывать дышать. Наконец стоявший перед склонившимся Норрьего человек поднял руки вверх и громко властно провозгласил: — Шерик торого! Керго! Керго! Керго! В тот же миг ночную тишину взорвали громкие радостные крики, переливчатый свист, хлопанье ладоней, звон колокольчиков… В руках жителей оазиса зажглись многочисленные факелы. Оглушенный всем этим Рэй ещё крепче ухватил повод испугавшегося коня и чуть было не упустил тот момент, когда отец народа кири раскрыл патрону объятия. Ещё миг, и вставший на ноги Шерик подбирает и вкладывает в ножны оружие, а затем делает шаг навстречу своему названному отцу. Крики, звон, свист и хлопки вокруг них стали ещё громче, а затем их сменила песня. Мужской хор во внезапной, показавшейся Рэю оглушительно звенящей тишине вначале зазвучал очень тихо, почти не слышно. Но с каждой минутой песня крепла, становясь всё громче и громче. И вот голоса кочевников уже грохочут на всю округу, как одна огромная буря. Рэй ощутил себя героем какого-то сна. Слишком всё было необычно, волнующе, сказочно… Он переживал множество самых разных, непонятных ему самому чувств. Рэй смотрел то на поющих воинов, то на раскачивающихся в такт их песни женщин, то на стоявших теперь плечом к плечу на фоне бушующего пламени Шерика и Ризава… В какой-то момент Рэю показалось, что наоборот, вот этот миг — и есть самая настоящая жизнь. А всё, что было до этого: Кордия, Мадинор, Нуриш — всё это только дурной сон, от которого он наконец-то смог проснуться. Песня смолкла. В наступившей тишине Шерик сделал шаг вперёд, сложил руки на груди в приветственном жесте и громко произнёс: — Кен торого! Кен карго ресак лог! Кен карго жек лог кан варг Тир! Взгляды всех присутствующих обратились на Рэя. Опять повисла тишина, нарушаемая лишь треском хвороста в огромном костре. Изучать язык народа кири Рэнсор начал совсем недавно и знал ещё достаточно мало. Но эти слова были первыми из того, что он успел затвердить: «Кан варг Тир» — «мой сын Тир». С «кен карго» тоже было всё понятно: Шерик говорил так, когда на тренировках у Рэя получалось провести удачную атаку. Это значило: «я доволен» или «я рад», или «я горд» — в зависимости от того выражения, с которым произносилась фраза. А «лог» — это «ты», «вы», «вам», «вас» и так далее. Опять же, в зависимости от смысла и места в разговоре. Оставалось ещё загадочное «жек». И было это, скорее всего то, что Рэю предстояло сделать прямо сейчас. Во время долгой дороги по пустыне, патрон много говорил ему о порядках и обычаях в стане кочевников, но что встреча будет именно такой, не предполагал даже он. Поэтому Рэю оставалось только довериться своему сердцу и действовать так, как оно подскажет. Пришла мысль отозваться на слова Шерика и выкрикнуть ответное приветствие, благо это он тоже знал, как сказать. Но Рэй вовремя вспомнил, что первым подавать голос нельзя. «Так что же делать? Долго думать тоже нельзя! Будь что будет!» Он отпустил наконец повод своего коня и решительно шагнул туда, где чернели две одинаковые фигуры на фоне костра.***
Всё вокруг на время затихло. Позади пылал огромный костёр. Рядом стоял Ризав, а впереди… — Кен карго жек лог кан варг Тир! Хавьер выкрикнул эти слова и вдруг почувствовал, как сильно и остро больно сжалось его сердце. Так, словно кто-то схватил его крепкими огненными пальцами и хочет вырвать из груди. То, что во дворце султана было лишь игрой, вынужденной мерой, маскировкой, необходимой только для того, чтобы выжить и вернуться домой, здесь обернулось чем-то совсем иным. «Кан варг Тир!» В кругу кочевников, которых Хавьер действительно считал своими кровными родичами, после объятий с Ризавом, он совсем по-другому произнёс эти слова. Конечно, Рэй никогда не признает его своим отцом. Он всегда будет верен памяти Тирдэга и не забудет, по чьей вине тот принял смерть… Но сам Хавьер вдруг понял, что так заботится о Рэе и по мере сил оберегает от всего дурного вовсе не из-за данного его отцу слова. Не от того, что мальчик — последний из рода князей Тарда, которые, как оказалось, единственные во всём мире могли нести в себе силу рошодов земли… Нет… Дело было совсем в другом… После гибели братьев на войне, после черного мора, унесшего разом мать, сестёр и ту, что была для него дороже жизни, и скорой после этого смерти отца, Хавьер остался совсем один. Да, у него конечно были родственники: племянник и двоюродные братья на Оссарде. Были верные друзья детства и преданные сослуживцы. Были готовые сложить за него головы подданные. Но он всегда знал, что остался один. Девятнадцатилетний князь. Полноправный владыка Ньетто. Последний Норрьего. Последний на всём белом свете. Теперь можно говорить просто: «Норрьего пришёл» или «Норрьего ушёл». Нет никакой необходимости уточнять имя. Другого человека, которого можно было бы так назвать — просто не существует. Безусловно, когда-нибудь ему пришлось бы обзавестись семьёй и наследниками… Но… Постоянно терпеть возле себя чужого непонятного человека, а потом ещё и стать уязвимым для врагов из-за появившихся детей, было выше его сил. Хавьер точно знал, что не сможет больше полюбить никогда в жизни, и потому оттягивал этот неприятный ему момент, насколько мог. Король закрывал на это глаза и не требовал от князя Ньетто немедленно связать себя каким-нибудь политическим браком. Вначале Хавьер говорил всем, что слишком юн для семейной жизни, потом, что должен сперва проявить себя на армейской службе… Став в тридцать один год самым молодым фельдмаршалом за всю историю Кордии, начал отвечать, что теперь ему уж точно не до женитьбы. Благо всегда находилась подходящая война. Через семь лет пришёл Мадино, и всё это стало вообще не важно… До того, как король отправил его подавлять восстание Драммонда, Хавьер жил одиночкой, закрыв осколки своего сердца даже от самых близких людей. Красивый, злой, неприступный, опасный… Люди и все их беды уже давно перестали его беспокоить. Когда в палаццо Норрьего внезапно появился маленький испуганный мальчик, Хавьер и не думал открывать ему свою душу. Да, его отец Тирдэг Драммонд, умирая, смог побороть себя и с плохо скрываемой ненавистью в глазах попросил извечного кровного врага заботится о Рэе. Взял со своего убийцы слово чести. Просто князю Тарда было некого больше об этом попросить… А Хавьер не смог отказать умирающему. Да, Норрьего сам уговорил короля назначить именно его опекуном маленького Драммонда. Просто он должен был это сделать, раз уж пообещал… Да, первым его приказом после того как Тирдэг ушёл за грань, было повеление отряду гвардейцев под руководством верного человека срочно скакать в Тард, забрать из замка наследника и увезти его в палаццо Норрьего. А для подтверждения полномочий посланника, он снял с ещё тёплой руки Драммонда фамильный перстень… Да, Хавьер сделал это не дожидаясь королевского указа об опеке. Просто, если бы он всё делал по правилам — мальчик до этого мог бы и не дожить… Тард — слишком лакомый кусок. Да, он заботился о Рэе, раз уж пообещал. Но не более того. И поначалу всё так и шло. Драммонд жил в его замке какими-то своими одному ему ведомыми бедами и радостями, а Хавьер лишь давал мальчику кров, обеспечивал всем необходимым да приглядывал, чтобы непривычный к южному климату малец не болел. В общем: всё по присказке: «чем бы дитя ни тешилось…» Но ежедневно, год за годом наблюдая за Рэнсором, общаясь с ним и волей-неволей участвуя в его судьбе, Хавьер, незаметно для себя, понемногу оттаял. Рэй не был довольным судьбой самоуверенным племянником, приезжавшим к дядюшке на недельку в гости. Не был всепонимающим, но живущим своими заботами другом детства. Не был подчинённым или вассалом… Этот, ещё по-детски нескладный маленький гордый мальчик был никому не нужен сам по себе. Все хотели только использовать его для достижения самых разных целей, и уже изо всех сил постарались напеть наследнику Тарда в уши, чтобы перетянуть на свою сторону. Хавьер это прекрасно видел и решил, что сам не будет так делать. То, что разделяло их семьи непреодолимой стеной и делало кровными врагами, Норрьего оставил книгам по истории. Он только наблюдал со стороны, как мальчик растёт и учится. Никогда не говорил с ним об отце и о том, как и за что тот погиб, полагая, что для этого разговора ещё не пришло время. Хавьер был очень строгим воспитателем. Он никогда не позволял себе ни нежностей, ни панибратства в отношениях с Рэем. Он всегда был подчёркнуто вежлив и холоден. Но посчитал своим долгом дать юному Драммонду всё, что только мог себе позволить один из богатейших вельмож Кордии. В Норрвальдо Рэй получил блестящее образование. С ним занимались лучшие учителя со всей страны и её окрестностей. А то, что касалось воинского дела, Хавьер не доверил никому. Он лично посадил Рэя на коня почти сразу же после их знакомства и лично стал учить его владеть оружием. Начиная с палок вслепую. Но мальчик по-прежнему оставался для него чужим. Когда Хавьер понял, что всё изменилось? Он не знал ответ. Может быть на войне два года назад, когда ему привезли депешу о том, что юный Драммонд слёг с лихорадкой. А может быть после их расставания, когда он, не сумев найти нужные слова, чтобы удержать Рэнсора от ошибки; вручил ему на прощание перстень Тирдэга. А потом велел Лэло, несмотря на все бурные протесты хранителя, тайно отправиться за шестнадцатилетним князем в Тард и беречь того еще и там… Хавьер так ничего и не сказал своему мальчику о гибели его отца. Просто не смог. Побоялся. Он, не знающий страха на поле боя, непобедимый полководец — побоялся увидеть в глазах Рэя презрение и ненависть. И он промолчал. В следующий раз они встретились уже в застенках Триволи. «Я вам больше никакой не патрон, князь!» Хавьер тогда знал наверняка, что дни его сочтены. Из тюрьмы для него была только одна дорога: на плаху. Зачем было тащить за собой ещё и Рэя? Он навсегда попрощался с Драммондом, когда тот, вспыхнув до ушей, выскочил из камеры и хлопнул дверью. Так было правильно. Большего Хавьер тогда не мог для него сделать. Только уйти в сторону, раз и навсегда. Но того, что случилось потом, он никак не мог предугадать. Вместо обычной казни, Мадино взял и продал неугодного ему фельдмаршала в рабство за кусок шёлка и щепоть специй, отдав при этом приказ: везти пленника в железной клетке через всю страну не куда-нибудь, а в порт Норрвальдо, а потом к самому султану Нузара. Чтобы побольше унизить и сгубить наверняка. А следом отправил на верную смерть и так верившего в нового короля князя Драммонда. В Нурише всё началось заново. Рэй опять дичился и кидался бы на бывшего опекуна с кулаками, если бы их не разделяли цепи и решётки. Потом потихоньку начал оттаивать и открываться. Потом они снова начали общаться… «– Патрон… Можно я… — Можно, Рэйнито… Тебе всё можно…» С того разговора тоже прошло уже много времени, и многое изменилось. Жизнь под властью султана приучила Хавьера думать вначале о Рэе. Мальчик был последним, что у него осталось. И клятва, данная когда-то его отцу, зазвучала ещё громче. Здесь у Рэя был только патрон. Единственный, кто мог защитить, сберечь, не дать погубить, сломать, искалечить душу и тело. И Хавьер решил для себя сделать всё, что может и что не может, но вернуть парня домой. Дни, когда султан заставил ослепить Рэя и сказать ему, что тот навсегда останется в Нурише пленником, стали самыми тяжёлыми в жизни Норрьего. Он попал в рабство, гораздо худшее, чем мог себе представить. Хавьер всей душой стремился спасти своего мальчика от уготованной тому жуткой судьбы и каждый день продумывал десяток планов по освобождению. Когда во дворце случился мятеж, он играл на грани. Балансировал на лезвии меча между султаном и визирем, кинул на кон свою собственную жизнь, чтобы достичь главной цели: вытащить Рэя. Тогда, в спальне, когда Хавьер, крича на языке кири в голос, заставлял Шафара написать для Рэя вольную, он на самом деле просто притворялся. Он не бросил бы султана в любом случае. Он всё равно спас бы его, даже если бы Шафар отказался… Спас бы его по долгу крови. В память о его отце, спасшего когда-то от лютой смерти на арене Кре-Зиара Ризава вместе со всей семьёй. А потом… Потом вернулся бы в рабство. Навсегда. Ждать от султана благородства и благодарности не приходилось. Но расчёт оказался верным, и безумный план Хавьера увенчался успехом. Шафар судил людей по себе и поверил. Написал Рэю вольную. Они свободны. Свободны. Свободны… Тогда ночью Хавьер впервые назвал его своим сыном вслух. Вначале — как часть придуманной им легенды. Но потом, раз за разом выкрикивая это в лицо сперва визирю, а потом султану, он вдруг осознал, что это — правда. Что он действительно переживает за Рэя, как за своего родного сына. И сейчас, стоя в кругу совсем чужих по крови, но самых родных во всём мире людей, Хавьер сказал это с каким-то неведомым ему доселе жгучим чувством и от чистого сердца: — Кен карго жек лог кан варг Тир!