Жизнь и приключения Логэйна Мак-Тира

      Крошечный кабинет под крышей одной из башен крепости Адамант залит пушистым, приглушённым лунным светом. Логэйн гулко шагает взад и вперёд по каменному полу — раз шаг, два шаг, два с половиной шаг, вот тебе и вся клетушка, ну да ему много и не надо — и читает письмо, которое проделало к нему долгий путь из Амарантайна сначала по морю, а потом ещё через едва ли не весь Орлей. Порой его удивляет, как в местную глушь доходят хоть какие-то весточки из внешнего мира.       Сурана пишет в обычной своей витиеватой манере (чтоб их, магов этих, особенно остроухих), что он-де в совершенном порядке, живёт да не тужит, приводит в норму город по мере сил. Скорее всего, это означает, что упрямый эльф вот-вот помрёт от напряга и уже еле держится, но тут уж ничего не попишешь. Хотел карьеру — получай; пошёл наперекор желаниям Его Величества, когда его этим самым Величеством сделал — получай вдвойне. Уж Логэйн-то отлично знает, что это значит.       «Не забывай писать мне и ты, друг мой, и дай знать, всё ли у тебя хорошо», — Логэйн перечитывает нарочито тёплые строки, написанные до тошноты аккуратным убористым почерком и поражается тому, как удивительна всё-таки жизнь: ведь он когда-то — не так уж давно, Создатель милостивый! — изволил, чтобы ему голову этого засранца принесли... А теперь, вон, «другом» ему заделался.       Адалла, крепкая приземистая собака породы мабари, которую Сурана подарил Логэйну перед отъездом в Орлей ещё щенком, осторожно тычется ему носом в свободную руку. Логэйн машинально треплет её острые маленькие уши, но Адалла никак не утешается и жалобно скулит.       — Чего тебе, обормотина? Сыру просишь? — Логэйн закатывает глаза для виду, но кусочек сыра в кармане нашаривает — он всегда носит с собой немного специально для Адаллы. — Прожорливая ты морда, вот, что.       Собака с радостным лаем ловко подхватывает сыр в полёте, и вскоре на всю комнату раздаётся смачное чавканье. А Логэйн так и стоит на месте истуканом и задумчиво чешет третий день не бритый подбородок, растерянно кумекая, что бы такого Суране вообще написать.       Что вокруг как ничего не менялось со Второго Мора, так и ещё тыщу лет не изменится? Или, может быть, о том, как жара ежедневно с усердием выжигает то немногое, что не тронула скверна? Что сослуживцы всё ещё смотрят на Логэйна волком и что взгляды эти подлежат перемене ещё хуже, чем бесплодные земли Западного предела?       Что домой охота, особенно в преддверии зимы, потому что нигде снег не хрустит под ногами так, как в ферелденских лесах.       Что родную дочь не видал сто лет, и хочется — впервые с тех пор, как они страшно предали друг друга и толком так и не поговорили — взглянуть ей в глаза и, быть может, наконец найти в себе силы сказать «прости».       Что жутко вообще-то любопытно поглядеть, как там справляется с царством-государством мэрриков щенок, чтоб ему было пусто.       Что страшно вот так взять и всё это излить на бумагу и отправить в такой долгий путь через столько рук. Пусть даже и другу. Да и были ли после Мэррика по-настоящему у него друзья?       Будь он жив, быть может, ему бы Логэйн всё это рассказал.       Из раздумий Логэйна выводит настойчивый лай Адаллы.       — Ну уж нет, хитрюга, даже и не старайся. Больше не дам, — усмехается он, садится за стол, достаёт из ящика лист бумаги и макает перо в забрызганную неопрятными кляксами чернильницу. Замирает над пустым листом. Адалла замирает тоже — наклоняет вправо угловатую голову и смотрит на Логэйна умными блестящими глазами. Он вздыхает и, отложив перо, откидывается на спинку до омерзения скрипучего стула.       Что же ответить тебе, Страж-Командор Сурана?