Стихи о Французской Революции. Робеспьер

Но преждевременную радость Сменила грустная реальность. Ведь люд простой - народ Парижа, Вдруг силу мощную явивший, Реальной власти не имел. Проворно ею завладел Буржуазии представитель - Надежд народных истребитель. Столпами этой новой власти Байи невзрачный оказался Да либеральный Лафайет. Максимильян его портрет Себе давно уже набросил: Маркиз весьма амбициозен, Высок, плечист и горделив, Претенциозен и красив. Шептали все о Лафайете - Герой войны он в Новом свете! Но этот облик либеральный Блестящий гвардии начальник Едва ли может оправдать - Нетрудно было разгадать Инертного в нём человека, А не сметливого стратега. И каждый день весьма неспешно Верхом на кОне белоснежном, Блистая златом эполет, При всём параде Лафайет Напыщенно-карикатурно Вокруг дворца кружил бравурно. *** В июле на пример столицы Костёр борьбы распространился На города. Вмиг создавались И очень быстро разрастались В стране муниципалитеты - Лихого времени приметы. Но как и в городе Париже Буржуазии голос слышен В тех новых органах. Повсюду, В противовес простому люду, Буржуазия создавала Отряды гвардии. Вставала Та сокрушающая сила В противовес абсолютизму. Но не на миг не забывали Буржуазии либералы Держать в узде народ простой, Боясь сей ярости слепой. ...И неспроста. Страна пылала В кровавом зареве пожара. Ожесточённые крестьяне Громили замки и усадьбы. Платить налоги перестали; Порой господ своих карали, Не мучась напускным стыдом, Крестьяне собственным судом. Сего восстания размах Вселял в сердца "великий страх". Не только знатные дворяне За собственность свою дрожали, Но и богатый буржуа Уж неспокоен был весьма. В те дни в Собрании всё чаще, Забыв на время свои тяжбы, Буржуазия и дворяне Издать законы предлагали, В которых обуздать пытались Восстаний грозных злую ярость. И вот, куда-то глядя вдаль, Вещал с трибуны Толлендаль. Он представителем являлся От либерального дворянства. «Мятеж? Что может быть страшней? А потому всего верней Нам всем скорей объединиться, Перед монархом преклониться! Смутьянов нынче не щадить, А как разбойников казнить!» И предложил в проекте новом Бунтовщиков карать сурово. Но тут, очки на лоб надвинув, Глазами публику окинув, Малоизвестный адвокат Воскликнул: «Что же бить в набат? Ну да, мятеж. Но он - свобода! Не можем мы такого рода Вносить проекты. Будем честны - Бунтовщиками неуместно Назвать нам тех, кто без сомненья Вооружился для спасенья Всех нас и наших начинаний", - Открыто бросил он Собранью. Собранье замерло. Впервые В стенах звучало это имя. Кто он такой - сей Робеспьер, Что не приемлет полумер? И почему об интересах Он голытьбы кричит столь резко? «Ну что ж, честные господа, Пока нам с вами по пути, Но скоро день придёт, когда Лишь тот останется идти Со мною по дороге славной, Кто будет беднякам в награду Заботится о них не меньше, Чем пастырь о сынах беспечных. И этот благородный труд Кому-то памятник воздвигнет, А вас история отринет Как неудавшийся этюд…» *** Боясь народного пожара, Лишили было либералы Власть королевскую упрочить И дать ей больше полномочий. И вот возник вопрос о вето. Оно практически запреты На все законы налагало И тем реформы потопляло. Король единственным решеньем Имел возможность отклонения Любых проектов и законов, Что неугодны были трону. Конец серьёзным начинаньям! Максимильян своим вниманьем Этот вопрос не обделил – В печати дерзко возразил, Что раз король против закона, Который принят сообща, Приходишь к выводу невольно, Что он главнее всех и вся, В то время как народ державы Судьбу свою решать не в праве… Понятно то, что Ассамблея, Перед реформами робея, Слов Робеспьера не признала, Своё решенье навязала. Но Робеспьер готовил силы; Нет, вовсе он не покорился, С уступками буржуазии Он лишь на время согласился. * * * И вот не в миг, а постепенно, Златым мешкам внушая страх, Оратор наш проникновенный У депутатов на устах Всё чаще стал звучать. В газетах Он появляется в памфлетах, Его и дразнят, и гнобят, Но только тот опасный яд Отнюдь не достигает цели: В его мозгу поспешно зрели Честолюбивые мечты – Свободы, Равенства цветы… И громогласный Мирабо, Не полюбивший Робеспьера, Поправив пышное жабо, О нём высказывался смело: «Педант вот этот, предрекаю, Довольно далеко пойдёт. Он предан делу, увлекая, Всех за собою поведёт!» *** И день и ночь идут дебаты. «Великий страх» сковал деревню. И вот решают депутаты В те дни поднять вопрос земельный. Отменены на радость бедным Повинности, каких немало. Но это всех проблем деревни Конечно, вовсе не решало. Чинш, барщина и десятина – Вот та крестьянская рутина, Что загоняла в нищету И порождала бедноту. Но настоящая сенсация, Была, конечно, Декларация, Что стала плодом этих дней. Провозглашались четко в ней Свобода совести и слова, Что было дерзостно и ново! "Свобода, равенство и братство!" - Сей лозунг вековое рабство Потряс тогда до основанья. На этом подвиги Собранья Увы, казалось, замыкались; И сей победой завершались Труды победоносных рвений И самых лучших устремлений. *** Однажды утром, средь прохожих Максимильян столкнулся с кем-то, Кто удивительно похожим Был на товарища из детства. Ах кудри, что темнее ночи, И простодушный этот взгляд! Спешил прохожий, видно, очень... Камилл? Да нет же. Адвокат Решил, что всё же обознался: Чем здесь Камиллу заниматься? Однако зрение на деле Не обмануло Робеспьера. Камилл, друг детства по колледжу! Всегда был пылким он и прежде, И, без копейки за душой, Вдруг в мир политики большой Был вовлечён фигурой крупной Своей язвительной брошюрой. И милый друг, Камилл безумный, Привлёк внимание особ, Чей образ жизни неразумный Максим одобрить не готов. Остро перо у Демулена - Он пишет резко, вдохновенно. Но, увлеченный Мирабо, Пошёл кривою он тропой... Ах Мирабо! Вот подлый малый! Хитрец имел доход немалый. Его король осыпал златом, А реформаторы своим Его считали понапрасну – Он был лишь выгодой гоним... Граф Мирабо младую душу Шальным разгулом развратил, Он, юноши напевши в уши, Версаль ночной открыл пред ним. Жилище графа поразило Провинциального Камилла. Ломился стол всегда роскошный От блюд и лакомств всевозможных, И вин столь щедрый арсенал Камилл доселе не видал. А что за общество здесь было, Что сердце юное сразило! Камилл не мог не изумляться, Как Мирабо мог издеваться В кругу интимном и с ухмылкой Над мыслью гордою и пылкой, Что только тем же утром ранним Он защищал перед Собраньем... Красивых женщин круг безликий Вдруг закружил Камилла лихо. Раздушены, весьма распутны, И что вакханки все доступны... На Мирабо Камилл молился, Его любимцем тот явился, И, ослеплённый сей кометой, Он в политическое кредо Кумира сильно не вдавался, Лишь изумленно восхищался. И жизнь текла для Демулена В каком-то странном, зыбком плене. Он, в этой неге утопая, С распутной девкой на руках, В своём дурном, неверном рае Забыл о доблестных делах… *** А между тем двор постепенно Вернул настрой себе победный После событий, что в июле Весь прежний мир перевернули. И, получивший право вета, Подбодренный Антуанеттой, Решил король - настало время, И должен действовать он смело. А чтоб в сих действиях был толк, Призвал к престолу Фландрский полк. И порешил тогда Капет В честь офицеров дать банкет. Их обласкали, напоили, Им кучу денег посулили. Во время пышного банкета Пленяла всех Антуанетта Своей улыбкой благосклонной И красотою утончённой. В разгар роскошного застолья Король с наследником престола Явился к полному восторгу Всех верных офицеров полка. Какие клятвы зазвучали! И в яростном слепом угаре, Спиртным набравшись сверху меры, Топтали с жаром офицеры Революционные кокарды За королевские награды… *** В Париже грохотали грозы: О надвигавшейся угрозе Народ встревоженный узнал И против короля восстал. В своей газете «Друг народа» К вооруженному походу Марат бесстрашно призывал: Пора зайти на пьедестал В борьбе с монархией постылой! Набрав невиданную силу, Поток отчаянный людской Нахлынул яростной волной На резиденцию Капета, Верен Маратовым наветам. Простые женщины Парижа Брели в грязи осенней жижи. Их вдохновляла амазонка - Горда, верхом на коне бойком, Одета в царственный пурпур. То Теруань де Мерикур, Бесстрашная и роковая, Своим лишь видом добавляя Товаркам хмурым, но ретивым Революционного порыва. Узрев толпу людей угрюмых, Де Лафайет в смущеньи думал, Кого же стоит защищать: Народ иль короля спасать? Но всё ж, помедлив, он решился – К народу присоединился. Толпа проворным шумным вихрем В дворец Людовика проникла. Людовик, сильно испугавшись, С своим наследником обнявшись, К народу вышел на балкон. И лишь теперь решился он, Отбросив прежние уловки, Признать для будущих потомков Все те заслуги и старанья Национального Собранья: Уже всерьёз, не для проформы, Признал земельные реформы. Он робко вензель свой поставил, Навеки Францию прославил Он Декларациею прав, Тем самым власть свою поправ! И в тот же вечер, побежденный, Толпой победной окруженный, Внимая лозунгам восставших, Король в Париж вернулся, сдавшись. Вслед за двором без опозданий Национальное собранье, Своим обязанностям верно, Покинуло Версаль мгновенно. *** Вот стали прошлым безвозвратным Дворец и "Малые забавы"... Жестокий ветер с силой треплет Обивку старенькой кареты. Прощай, Версаль! Ох, что-то будет... И снова мысленно прокрутит Максимильян дорогу с мая И по октябрь, вспоминая Событий ярких вереницу И над Бастилией зарницы... Закутавшись в дорожный плед, Максимильян дает обет - Он не сойдёт с дороги правой Хотя и испытал отраву Он неудач за это время И ненависти злое бремя. Ну что ж, он это ожидал И наперёд предугадал, Что судьями всех дел его, Речей, и, впрочем, самого, Предстанут не король, не даже Его товарищи отважны. Один единственно народ Ему воздаст иль прокленёт. Готов ему отдать он был Весь свой талант, всю страсть и пыл; И до последней капли крови Он будет жить борьбой суровой...