Сожаление

Иногда на него все еще находит. Спрашивается, в чем проблема? Любимая женщина рядом, подрастает мелкий, красивый такой, ладненький, совершенно человеческий, разве что посильнее многих будет… Есть свой дом, и в нем всегда можно найти место для себя, одиночества, мыслей и отдыха. Лучшие друзья живы и здравствуют, заказы поступают, деньги перечисляются, и пусть порой нестерпимо хочется залпом высосать банку пива, смять ее в жесть и разревется от безысходности, в общем и целом все хорошо. Вопреки мрачным предсказаниям и печальным предчувствиям — все хорошо. Только иногда вспоминаются они. Когда оба, когда поодиночке, и он, разумеется, гораздо чаще, чем она. Такой уж у нее оказалась судьба: всегда находиться в тени, делить боль, но не роптать, ждать, прятаться и терпеть. Впрочем, не оставалось никаких сомнений: жил на земле парень, который всегда будет помнить именно ее. Помнить и любить. А еще ненавидеть за принятое решение, за спасение всего человечества, за то, что в нужный момент ни у кого из них не отыскалось правильных слов. Они были созданы из одного теста, говори — не говори. И признаться в том, что он жалеет о случившемся, можно было только самому себе, потому что Синий бы не понял. И не простил бы. И не простит. А он временами выглядывал в окно, смотрел на узкий водосточный желоб и думал о том: вот он бы со своими тонкими конечностями, потрясающим чувством равновесия и забытым ныне изяществом сюда бы забрался. Забрался бы и с удовольствием поглаживал сильными цепкими пальцами, тонкими и хрупкими, таинственно звенящие грани бокала. Хотя нет, ему хватило бы и дерзости, и огня на то, чтобы залпом осушить флягу с выдержанным виски, даже не крякнуть, когда последняя капля перетечет в ненасытное горло, а затем по-мальчишески хитро посмотреть на хозяина дома и мотнуть головой: мол, а теперь твоя очередь. Он ведь так и остался мальчишкой: дерзким, порывистым, непримиримым, прямым, бесстрашным, отчаянным и бесстыдным эгоистом — и куда там всем годам, проведенным сначала при дворе, затем в изгнании и забытии. А затем он спрыгнул бы прямо со стены вниз, в цветущий сад, мягко перекатился по густой траве и поманил рукой. Пришлось бы спускаться вслед за ним, досадливо перебирать гигантскими ступнями по мелким ступенькам и чопорно поджимать губы: он бы тоже вышел прямо из окна, но таким грохотом и соседей разбудить недолго, и жена опять станет ругаться и волноваться, а ей совсем нельзя, ведь она только-только уложила спать ребенка… Ну да, ну да: на самом-то деле наверняка пребывал бы в океане восхищения от ловкости и смелости своего гостя и гнал бы от себя неприятные мысли о том, что сам так никогда не сумеет. А выбравшись во двор, он едва бы увернулся от ловкого тычка длинным острым копьем. Вытащил бы собственный тесак и ринулся в бой, пока кровь вскипала в разгорячённых венах. Да, им следовало бы сражаться каждый день, по несколько часов кряду, совершенно серьезно — и никогда для того, чтобы друг друга убить. Они катались бы по саду. Он выделывал бы все свои коленца: паршивый тонкокостный сукин сын, вертлявый, ловкий, завораживающий. А он пер бы с грубой силой, сбивал телом встречающиеся препятствия и мчался бы на соперника примерно так же, как огромная неповоротливая человеческая ладонь обычно пытается прихлопнуть муху. Это было бы весело, это было бы по-настоящему, это было бы от души, пусть оба они сомневались бы в существовании последней инстанции. Они не должны были воевать. Они не должны были становиться друг против друга. В черный час они могли подняться лишь плечом к плечу. И все равно он жив, а от него не осталось даже недвижной статуи. Синий сказал тогда: «И поделом!» А он все стоял над грудой песка и никак не мог порадоваться победе. Мир спасен, мир может существовать и дальше, мир может смело топать навстречу светлому сытому будущему, вот только… В какой-то момент он перестал думать «мир», в это предложение он вставил только человечество. Наверное, в этом не было ничего плохого, наверное, вот ради этого он и рос, и тренировался, и защищал всех, кто оказывался поблизости. Наверное… Наверное, ему просто было грустно думать о том, что больше не будет зеленых монстров, укрывающих растениями все вокруг, что чудеса, древние пророчества и странную магию полностью вытеснят передовые технологии и гаджеты со светящимися экранами, что больше не осталось рас, кроме людей, а редкие представители древних народов считаются за чудовищ, притягивают внимание и вынуждены задыхаться в ненависти тех, кто рядом. Наверное, ему просто до коликов в животе не хотелось признаваться: он был прав. Принц Нуада оказался прав. — Красный, ты опять напился? — любимая женщина вышла на балкон и укоризненно покачала головой. Отняла очередную, двадцатую, кажется, банку пива и потянула за собой в дом. Ее прикосновения были нежны, она сама была невероятна прекрасна и стоила всего, что только когда-либо с ним происходило, но… Он в последний раз обернулся на улицу и посмотрел на редкие огни дальних домов. Если бы вон в том обитала семья эльфов, чуть дальше разместилось шумное и беспокойное семейство существ, чем-то похожих на него самого, если бы океанское побережье украсили города из ребят типа Синего, если бы по пути можно было наткнуться на гномов и дроу, на драконов и дриад — жизнь была бы гораздо светлее. Он вздохнул, а затем последовал за любимой. Пива на сегодня и впрямь было достаточно. Как жаль.