Белая

Анна. Они называют ее Анной и еще иногда Шельмой, но она не помнит ничего. Кто она, откуда и зачем. Зачем вообще и зачем именно здесь. Здесь. Ее комнату обили чем-то мягким, зефирно-белым, чем-то горючестойким, потому что с ней случались кошмары, которых она тоже не помнит. Чтобы она не могла навредить. Себе и другим. Потому что всю комнату Анна сожгла в первую же ночь огненными шарами. У нее есть огонь и, кажется, это всех удивляет. Потому что раньше его не было. Этого она тоже не помнит. Комната с зефирными стенами больше не горит, только медленно пузырится и еще покрывается копотью. И уже не такая белая. * * * Они стараются приходить по очереди. Видимо, чтобы не напугать. Потому что она не помнит ничего, а в глазах ее при виде толпы - дикий ужас. Приходит невысокий мужчина, неистовый и опасный, Анна его не помнит, но сердцем знает - он не причинит ей вреда. Он шаркает ногой, шумно выдыхает, словно в ноздрю ему забралась пушинка, и самое важное на свете сейчас - это избавиться от нее. Потом говорит неловко до хрипоты. - Слушай, детка, ну ты это... Не расстраивайся. Я прожил без памяти и ты проживешь. Делов-то, ну? Звучит не очень, но Анна лишь молча улыбается, потому что мужчина смущен, неуклюже переминается с ноги на ногу, и, кажется, это лучшая поддержка, на которую он способен. - Поправляйся, девочка, - добавляет он у выхода. Приходит красивая африканка, пышной белой копной завитых волос, словно свежим снегом, покрыта ее голова. Она приносит Анне новые перчатки, потому что предыдущие сгорели. Она говорит мягко и до того красиво, словно ветер играет в саванне на флейтах из дикого камыша. Говорит, что у Анны такая сила, которая вынуждает носить перчатки. Анна смотрит на все это с недоумением и не понимает чем эти тряпочки помогут от ее взрывного огня. Потому что предыдущие все же сгорели. Но африканка мягко настаивает, тянет к Анне по-матерински добрые заботливые руки. И немножко сторонится ее. Анна соглашается. А потом приходит он. Высокий, красивый, его она тоже не помнит, но от взгляда завораживающих красно-черных глаз сердце в груди танцует сальсу и закатывается от радости. Потому что оно помнит. Он опускается рядом с ней на колени, прижимается подбородком к ее бедру, целует ей руки и тихо шепчет. - Прости, что не защитил тебя. Прости, что не успел, шери. Его глаза блестят невыносимой мольбой. Он снова целует ей руки, и она улыбается, касаясь кончиками пальцев его волос. Потому что знает - не помнит, просто знает - он отдал бы все за нее. - Как тебя зовут? - спрашивает Анна, и он вздрагивает точно от удара, но тут же очаровательно улыбается и отвечает ей весело и непринужденно. - Реми Лебо, шери. Реми Лебо. * * * Она познакомилась со всеми. Снова. Они все замечательные. Даже Эмма. Эмма приходит три раз в день, словно завтрак, обед и ужин, и топчется у Анны в голове - как у себя дома - часами и что-то ищет. Ищет, ищет что-то важное и никак не может найти. И Анна видит - Эмма категорически недовольна тем, что она чего-то не может. * * * - Так, ладно, она поглотила силу Санфаера. Окей. Это я понимаю. С памятью что? - недовольно спрашивает Циклоп. - Еще раз, - цокает в ответ Фрост, - Скотома забрала все воспоминания Шельмы. А потом Юрико убила Скотому. Поэтому мы не можем вернуть Анне воспоминания. Потому что Скотома мертва, - говорит Эмма и, закатывая глаза к небу, заходит на второй слой замкнутого круга, - потому что Юрико убила Скотому. Вместе с воспоминаниями Шельмы. И, нет, я ничего не могу сделать. Я три дня уже буквально живу в ее голове. И там ничего нет. - Ааахр, - рычит Росомаха, и ему тоже хочется кого-нибудь убить. Желательно эту Скотому еще раз. - И что мы теперь имеем? - Ну, она помнит, как писать, читать, пользоваться телефоном и компьютером. Вообще все, что записано на подкорку. Даже машину водить, скорее всего, сможет. Остальное - белый лист. Чистый и пустой. - Гамбит? Нашел какие-нибудь зацепки по Скотоме? - Нет, - мрачно отвечает креол, и желваки ходят ходуном на его впалых щеках. - Как-нибудь через мышечную память, Хэнк? Если через тело? - спрашивает Скотт. - Теоретически, принимая во внимание структурные изменения, обнаруженные вследствие гипертрофизации... - По-человечески, Хэнк! - Нет, - говорит доктор Маккой и виновато поправляет очки. - И что мы можем сделать? Ответом Циклопу тишина, а после тихий стон Грозы, обхватившей себя за белоснежную голову. - Был бы жив профессор... - Но он мертв, - отрезает Эмма, - а мы будем жить дальше. * * * На ночь они запирают ее на ключ. Анну это не беспокоит, но у нее такое чувство, словно раньше ее невозможно было запереть. Кажется, они боятся, что она убежит. Но Анна не хочет бежать. Анна хочет понять, кто она. Хоть что-то, кроме собственного имени. Она запрета, но она чувствует себя свободной как никогда. Потому что голова пуста. Потому что в ней нет голосов. Анна не помнит их, но помнит что ей было тесно. Теперь у неё есть свобода. А у свободы есть цена. Анна смотрит в толстое бронированное окно, и ей кажется, что она могла бы смять его как картонку. Но почему-то не выходит. Наверное, она может его сжечь, но огонь пока не слишком-то подчиняется ей. Скорее, она огню. За стеклом ночное небо с россыпью перламутровых звезд. На стекле ее отражение - темные локоны, белые пряди, нежный подбородок, пухлые губы. Большие малахитовые глаза. Кажется, она красива. Кажется, ей сказал об этом кто-то важный в далеком детстве. По крайней мере, она себе нравится. И очень хочет позаботится о себе. Но пока не знает как. И просто благодарит ночное небо. Пока так. Анна слышит мягкий шорох, едва различимый кончиком уха, и знает, что замок больше не закрыт, оборачивается и загадывает про себя - пусть это будет Реми. Он просачивается тихо, как приведение, прислоняется спиной к двери и, смущенно (так не свойственно ему, Анна знает это сердцем) спрашивает на длинном выдохе. - Пойдешь со мной на новое первое свидание? - Новое первое? - переспрашивает Анна. Он кивает, улыбается самым краешком красивых губ. - А сколько у нас уже было свиданий? - уточняет девушка. - Не сосчитать. В его глазах грусть пополам с восторгом. Он подходит ближе, и от восхищения, от нежности у Анны дрожат кончики пальцев. - Кажется, доктора не разрешают мне выходить, - говорит она последний аргумент. Реми смеется и протягивает ей руку. - Кажется, нас никогда не останавливали чужие запреты. И она соглашается, касается его ладони невесомо, несмело. И видит, как дрожат его собственные пальцы от такого же восхищения, от такой же самой нежности. * * * - Итак, чем ты занимаешься? - спрашивает Анна, потому что, кажется, именно это принято спрашивать на первом свидании. Они сидят за столиком на веранде летнего кафе. Мотоцикл прислонен к ограждению, в ушах все еще шумит ветер. На столе горят свечи, над головой горит луна. Звезды осыпаются серебром им на плечи. Реми смеется, отвечает весело и будто сам до конца не верит. - Работаю иксменом, - и добавляет, - как и ты. Анна откладывает коктейльную соломинку и тихо просит. - Не говори про меня, пожалуйста. Говори про себя. Про меня я расскажу сама. Реми смотрит пронзительно красными солнцами в космической антрацитовой черноте, прижимается мягкими губами к ее запястью, а в глазах его все та же грусть пополам с восторгом. - Обязательно, - шепчет он. В его голосе обещание и безграничная вера. И он говорит. Говорит про себя, про людей и мутантов, про карты, джаз и Марди Гра, рассказывает и рассказывает, а она слушает и смеется, и восхищается, и нежится от его тягучего пленительного голоса. До самого рассвета. * * * А на рассвете их, естественно, уже ищут. И когда они возвращаются в особняк, Эмма недовольно поджимает тонкие, выкрашенные в голубой губы, а у Циклопа сделалось красным все лицо, а не только кварцевые стекла очков. Гроза уводит Анну в белую комнату, но Анна слышит как орет за ее спиной Скотт. - Ты совсем рехнулся, Гамбит?! Сила Санфаера не под контролем! Разум Шельмы не под контролем! Еще раз и, Богом клянусь... ты слушаешь меня, креол?! Анна оборачивается на пороге и смотрит на Реми. Он улыбается и подмигивает ей прежде, чем дверь закрывается. - Угостись сигареткой, мон ами, не то тебя разорвет от злости, - доносится до Анны из-за двери. - Богом клянусь, креол! - рычит в ответ Циклоп. * * * Анна находит Реми сама, в большой комнате, опасной комнате. Анна не помнит эту огромную дверь, но дверь помнит её и растворяется без раздумий. В опасной комнате пурпурные взрывы и разлетаются во все стороны осколки стражей. Гамбит видит ее, улыбается, приветливо машет ей с горы поверженных врагов и спускается вниз кошачьим быстрым шагом. - Проведешь мне экскурсию? - спрашивает Анна. После очередного сеанса с Эммой ей хочется как минимум много двигаться и чтобы все наконец было по-настоящему, - кажется, я готова. - С удовольствием, - отвечает Реми, - мне нужно пару минут на душ, и ты получишь самого высококлассного гида во всем этом имении. - Если хочешь, можем начать экскурсию из душевой, - говорит Анна и улыбается как ей кажется весьма кокетливо. У Гамбита вытягивается лицо и едва ли не отпадает челюсть, а по его глазам читается очень явственно - хочет, ещё как хочет. Но креол справляется с собой отменно быстро, касается губами её руки и тихо шепчет. - Успеем. Обещаю. - Ну тогда хотя бы поцелуй, чтобы я не скучала эти пару минут, - смеется Анна, - мы ведь так и не поцеловались на первом свидании Анна опять смеется и тянется к его губам, но Реми снова целует ей пальцы и грустно улыбается, и это выглядит странно. Позади него тают объёмные голограммы, и вместе с ними тает решимость Анны и хоть какое-то понимание происходящего. - Мне казалось, я тебе нравлюсь, - удивляется Анна. - Ты даже не представляешь как! - усмехается Реми, а в его глазах снова эта грусть пополам с восторгом. - Тогда в чем дело? В том, что я ничего не помню? - Нет, разумеется, нет. - Со мной что-то не так? - Анна смотрит на свои руки и складывает, складывает факты в своей пустой голове, - эти перчатки...и никто меня не касается... и ты.. - голос ее сейчас дикий, весь из металла и льда, - что со мной не так, Реми?! Он смотрит на нее, крепко сжав челюсти. Его скулы, острые как пики, напряжены до предела. - Отвечай! - требует Анна. - Все так, - говорит креол и делает самое безответственное, на что только способен. Потому что именно так велит ему сердце. * * * - Я поцеловал Анну, - с порога заявляет Гамбит, и Эмма вскакивает из-за рабочего стола в бывшем кабинете Ксавье. Креол врывается в почти священную для нее комнату без стука, в одних тренировочных штанах, и это бесит Эмму практически также как все его прочие сумасбродные выходки. Но эта уже за гранью. - Ты - что?! - рычит Фрост, - я говорила тебе не прикасаться к ней! Это слишком опасно! И когда я говорю "опасно", это значит опасно для Анны! Ты хочешь, чтобы она стала тобой, а не собой?! У нее в голове сейчас пусто! Оклемаешься ты или нет меня не интересует, но у нее.. в... голове... Реми не перебивает ее, молча ждет, пока она сама догадается. Эмма на мгновение закрывает рот, смотрит на Гамбита, потом спрашивает тихо и вкрадчиво. - Почему ты не в медотсеке? - Потому, что ничего не случилось, - отвечает Реми, а Эмма уже и без его слов все понимает, проносится мимо креола белым морозным вихрем. * * * - Итак, способностей Шельмы нет, а амнезия есть, - констатирует Скотт. Эмма пожимает острыми плечами и отвечает на незаданный вопрос. Да, она все проверила, да, она убеждена. - Профессор всегда говорил, что это психологическая защита. Видимо, она исчезла. Вместе с воспоминаниями. Зато есть огонь. Огонь Санфаера. - Это нам чем-то поможет? - морщится Скотт. Эмма молча усмехается. Как же она задолбалась, кто бы знал, ходить по этому замкнутому кругу. Могут они хотя бы в постели вот не об этом? - Господи, просто заткнись и поцелуй меня, - ворчит Эмма. * * * Анна лежит на боку на кровати и смотрит на дверь. И даже не удивляется, когда та, негромко щелкнув, отворяется. Реми просачивается все так же неслышно и бесшумно притворяет за собой дверь. Босой и как всегда очаровательный в своей небрежной взъерошенности, он молча смотрит на нее, а потом спрашивает. - Не против, если я останусь на ночь? Анна садится на кровати, подтягивает гладкие коленки к груди и слушает себя. Слушает свое сердце, потому что других критериев просто не существует. И никогда не существовало, на самом деле. - Не против, - говорит она наконец. Он улыбается, на ходу стягивает футболку и ныряет к ней под одеяло. Он обнимает ее, а она кладет ему голову на плечо и ладонь на середину груди. Прикасаться к нему кажется странным и таким до потери рассудка естественным, что Анна не сразу замечает. - Ты взволнован. - Нет, - качает головой креол. - Ты врешь мне, - говорит Анна, и он задерживает дыхание и признается. - Да. Взволнован. Эмма говорит 'Не форсируй'. Как будто она знает, каково это - жить без тебя! - Но я есть, - удивляется Анна и привстает на локте, - я здесь. Я существую. Прямо сейчас. Она смотрит ему в глаза, и Реми улыбается. - Именно, шери. Все верно. Анна касается губами его ключицы, щекочет волосами его шею, и Реми вздрагивает. Потому что, чтобы не форсировать еще дальше, он должен прямо сейчас встать и уйти. Анна проводит кончиками пальцев по его щеке, по его губам, и Гамбит застывает неподвижно и перестает дышать. Потому что он должен встать и уйти, чтобы не форсировать, но вместо этого переворачивает ее на спину, ложится сверху, целует ее, целует до умопомрачения, до фейерверков в голове, до взрыва сверхновой. - Мон Дью! - шепчет Реми, когда, наконец, раздвигает ей ноги, а она с длинным стоном выгибается ему навстречу. * * * - Черт тебя возьми, Гамбит! Ты можешь думать о чем-нибудь еще, кроме секса?! - Я думаю о кофе, - Реми в растерянности смотрит на Эмму и для вескости своих слов указывает на стоящую перед ним чашку. Фрост фыркает в ответ. - Я сейчас два часа работала с Шельмой! До этого в ее голове было пусто. Теперь там сплошным потоком контент для порносайтов. Я просила тебя не форсировать! Эмма смотреть не может на Гамбита, потому что у нее такое чувство, словно это она всю ночь выгибалась под ним и стонала от оргазмов. Эмма добавляет лед себе в колу, но на самом деле ей хочется добавить лед прямо в свои белоснежные обтягивающие штаны, потому что она сейчас совсем не Фрост, а скорее даже наоборот. - Прости, - вздыхает Гамбит, но Эмма видит по едва сдерживаемой улыбке, что ему ни капельки не жаль, - может, тебе стоит прямо сейчас найти Скотта, чтобы... все уладить? - после паузы предлагает Реми и больше не сдерживает улыбку. И это звучит даже не двусмысленно, а совсем как прямое указание. - Засранец! - рычит Фрост, - ненавижу тебя! Гамбит смеется в ответ, обжигаясь о горячий кофе. * * * Ночью Анна буквально сгорает в огне. В прямом и переносном смысле. Ее лихорадит, температура давно перевалила за сорок, а со лба бриллиантовой нитью скатываются сверкающие капельки пота. Пламя рвётся на волю через ладони и иногда через ступни и ещё иногда через рот, когда Анна в горячем бреду повторяет и повторяет как кукла с пищалкой в животике. - Мама, мама, мама. Белая комната плавится как маршмеллоу на походном костре, и Гроза утирает Анне пылающий лоб, заливает горящую мебель тропическим ливнем. В комнате пахнет паленной шерстью, мокрой псиной и едкими химикалиями, но самого доктора Маккоя уже не видно. Реми не понимает, чем он может помочь, и Эмма говорит ему, чтобы он убирался, но он не может уйти, не может оставить свою шери в неизвестности происходящего. - Ты врач? - возмущается Фрост, - телепат или пожарный? - и, блеснув алмазной твердью, выталкивает Гамбита за дверь. - Иди, Реми, - кивает Гроза, смотрит на него как всегда мягко и ласково, - иди, я дам знать, если что-то понадобится. Ночь напролет демоны лезут изнутри наружу и снаружи вовнутрь, и Шельма выгибается, бьется в конвульсиях, почти что в агонии. Препараты не спасают, а увидеть творящийся в ней и вокруг нее ад не может никто, кроме Эммы с ее тонким острым телепатическим чутьем. И Эмма всю ночь - мокрая от проливного дождя, низвергающегося с потолка нескончаемым потоком - всю ночь отгоняет от Анны визжащих демонов. * * * Ноги дрожат и едва ее держат, Анна шатается, но умудряется не упасть. И тут же понимает, что это какая-то другая грань реальности, потому что она - не человек. Она - белый призрак, плотный, непроницаемый сгусток мутного света в кромешной темноте. Белый светящийся призрак. На ее ладони вырастает огненный побег, распускает плетистые листья, пламя расцветает на верхушке тигровой лилией. Догорая в огне, Анна видит лысого мужчину в инвалидной коляске, и он улыбается ей тепло и упрямо. - Не сейчас. Еще не пора, - говорит он, и Анна понимает. Не знает, но где-то на уровне нервного окончания чувствует, как меняет это понимание весь ее мир, - твоя боль сделала тебя сильной. Но теперь отпусти ее. Нет больше смысла носить ее с собой. Ты из нее давно выросла. Анна неловко соглашается с ним, наклоняется, и мужчина нежно, по-отечески целует ее в лоб. - Иди в свое будущее, - говорит он прежде, чем истаять утренней дымкой. * * * Анна просыпается с прекрасным ранним рассветом, касается босыми ступнями белого пола и удивляется насколько он влажный. И видит Эмму, такую же белую и влажную как все вокруг. - Ваше Величество, - смеется Анна, - почему ты спишь в моем кресле? Скотт надоел тебе? Или Джинни снова воскресла? Эмма разлепляет едва сомкнутые глаза, потягивается до хруста и сердито бурчит спросонья. - Твои шуточки такие же тупые, как у твоего бойфренда. И тут же вскакивает, словно кресло вдруг укусило её за самое мягкое место. Потому что Анна без воспоминаний едва ли знает про Скотта. И уж точно не знает про Джин. Анна смотрит на нее такими же большими округлыми от удивления глазами, а Эмма нетерпеливо подскакивает на месте и торопливо требует. - Ляг! Скорей же, ну! Я иду к тебе, - предупреждает Фрост и даже делает физический шаг. А потом забирается ей в голову. * * * - Как такое возможно? - спрашивает Скотт, - чтобы все вернулось само собой? - Ноосфера, коллективное бессознательное, круговорот информации в природе. Откуда я знаю? - пожимает плечами Эмма, - в горячечном бреду подсознание порой вытворяет такое, что и телепату не понять. Они думают, что Анна не слышит их, но она слышит. И она знает. Знает, что Ксавье самый сильный телепат из известных, даже когда мертв. Тем более когда мертв. * * * Она вспомнила то, что было. То, что есть и то, что ещё только будет. И даже то, что совсем не хотелось бы вспоминать. Анна смотрит на Реми долго, пронзительно, он усмехается, отвечает ей таким же пронзительным до звона в ушах взглядом. - Почему ты не сказал мне? - О чем? - Не сказал, какой адовый ад я устроила из наших отношений. Почему? - Про себя ты расскажешь сама, - Реми мягко улыбается, повторяя её слова, и легко пожимает плечом. Анна наконец вспомнила. Все ссоры, сцены, драмы, унизительно-беспросветные для них обоих. - Я вела себя как идиотка, - говорит она. - Я был не лучше, - Гамбит прижимается лбом к ее лбу теперь без опасно, смотрит в глаза, как всегда ярко, до самого дна, - но я всегда любил тебя и всегда буду. Попробуем начать все снова? С чистого листа. Анна молчит задумчивое мгновенье - слушает свое сердце - а потом прижимается к креолу, обнимает его, смеется ему в ключицы, чувствует его теплые ладони, обнимающие ее в ответ, и добавляет. - Белого. Абсолютно белого.