Контракт с собой

      Когда сердце кусают жёсткие волчьи зубы, человек начинает осознавать всю остроту наточенных до железной иглы клыков. Невозможно ощутить тот спектр возможностей бьющихся артерий, если твои клапаны выключены.       Майя долго пыталась прийти в себя. Ей потребовалась неделя абсолютного умиротворения и слёзных отчаяний, от которых у неё неприятно сводило грудь тугими и глухими порывами. Голова, уставшая от бесконечного потока мыслей, тяжело лежала на горячей от слёз подушке, а глаза лишь изредка открывались, чтобы послать вошедшего в комнату человека.       Разумовская смутно помнила, сколько раз за неделю её навестили ребята. Ей казалось, что она медленно сходит с ума, каждый день превращается в предыдущий, меняется лишь персонаж картины, приносящий завтрак, к которому главная героиня не притрагивается. Слишком сильно душа мечется, а нутро вязнет в обиде, будто бы она оказалась внутри огромного вакуума, настолько закрытого от людского мира, что желание сбежать не имеет никакого веса, ведь его никто и никогда не услышит. А чего стоит воля и желание, если растрёпанные нервы действуют, исходя из больного воображения?       Часто говорят, что сон — уход от реальности, побег от надоедливой действительности во всем своем проявлении. Майя же считала иначе. Если в сон можно сбежать, как в другой мир, то почему его нельзя считать живым и осязаемым?       Во снах люди часто встречают ушедших родственников, общаются с незнакомцами и исполняют свои мечты. Так может всё гораздо проще, и сон — одна из реальностей, в которой может существовать человек, и поэтому Майя Разумовская выбрала для себя этот путь? Путь другой реальности.       За неделю совершенного одиночества Майя часто вспоминала своё детство. Она копошилась в чертогах разума и старалась выявить нужный код, который она не успела запомнить и применить во взрослой жизни. Мысли съедало сухое и безжизненное разочарование, от которого ей хотелось кричать так громко, чтобы разорвалась Луна на столь темном небосклоне.       Картинки в глазах Разумовской менялись с бешеной скоростью. В ином мире она видела себя маленькой, совершенно беззащитной девочкой с букетом полевых цветов в руках. На ней по-прежнему была надета голубая панама с тонкой розовой каймой, а на ногах белые ботиночки, привезенные отцом из очередной поездки за границу. Майя помнила тот день слишком отчётливо, но хуже всего — на всю жизнь отпечатать в собственной голове кровь на белоснежных шнурках.       Следом за последней историей ей представал маленький, отчасти неважный эпизод биографии, в котором она была не главной героиней, а лишь невольным наблюдателем, чей рассудок съехал с основной позиции, сверкнув пятками. Майя так отчаянно старалась забыть боль, что испытала её вновь.       Воспоминания менялись друг за другом, перемешивались и старались выдать как можно больше информации уставшему до онемения мозгу. Разумовская отчётливо видела каждый день своего счастливого короткого детства, которое в одночасье сломалось рукой чужого, жестокого человека. — Пошёл к чёрту, — буркнула Разумовская, когда дверь её комнаты в очередной раз противно скрипнула от воздействия мужской руки. Недовольно шикнув, Майя закрыла глаза одеялом и поглубже спряталась в него в надежде, что друг исчезнет, как только она вылезет наружу. — Он меня уже не примет , — ответил Сетевой и подошёл ближе к кровати. Он уселся на самый край и мягко положил руку на спрятанную под одеялом ногу, которую Разумовская тут же одёрнула в сторону. Сложив ладони друг в друга, Илья хмыкнул и поднял глаза на картину, что уже много лет висела в доме Холмогоровых напротив кровати.       Раньше это была дополнительная спальня для гостей, которые пусть и редко, но заходили к Холмогоровым. И сейчас Илью терзал лишь один вопрос, будет ли доволен постоялец, если первым, что он увидит с утра, станет полотно «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». — Илья, ради всего святого, уйди и не отсвечивай, — грубо шепнула Майя и приоткрыла одеяло. Как только перед Ильёй показались заспанные зелёные глаза, он слегка улыбнулся, чем вызвал тонну недовольства напротив. — Что-то ещё? — Вчера с тебя сняли все обвинения, — уже радостнее произнес Илья, и губы его расплылись в довольной улыбке. — Ты больше не под следствием, — сказал он и на долю секунды позволил себе задуматься. В его голове очень долго крутился вопрос: «стоит ли говорить ей об отце?». В конечном счёте, победил здравый смысл лучшего друга. Не станет же он давить на рану, которая по-прежнему кровоточит?       Резко усевшись на кровати, Майя устало обвела комнату взглядом и остановила его на Илье. Он сидел перед ней с довольной, искренне доброй улыбкой и такими сияющими глазами, что Разумовской стало неловко за секундную грубость.       Майе было чертовски приятно, что среди тяжёлых металлических событий, рядом был человек, который мог вытерпеть не только их, но и её. Сердце Разумовской противно кололо стальными иголками, вытащить которые было невозможно. Майя четко ощущала себя в большом пространственном вакууме и, на данный момент, нахождение в нём её до примитивности устраивало, но появление Ильи в качестве спасителя доставляло ей ту самую маленькую радость, потерянную недавно. Дни, что смешались в одно сплошное и серое облако, постепенно начинали приобретать яркие полутона.

Если бы не одно «но».

— Отцу сколько дали? — спросила Майя тихим и отстранённым тоном, и внутри него Сетевой смог уловить нотки ложного безразличия. Как бы Разумовская не обижалась на отца, но она не сможет простить себе, что обрекла его на холодные и до противного безжизненные четыре стены с решеткой по середине.       Правильность её решения оценить по достоинству никто не мог. Да и в принципе судить со стороны — затея последняя. Пока человек на своей шкуре не испытает боль другого, то познать её в полной мере не сможет, воля не позволит этого сделать. Максимальная защита психики, спасающая разбитые души, опустила беспомощные руки на Майе Разумовской. — Восемь, — коротко ответил Сетевой, и напротив его лица блеснула маленькая слеза. — При хорошем раскладе выйдет по УДО. — Не выйдет, — сказала Майя и медленно опустилась на кровать.       Когда голова в очередной раз коснулась мягкой подушки, Разумовская руками обхватила её углы и сжала, оставив след тонких длинных ногтей на белой наволочке. Ком, стоящий в горле, медленно стекал вниз, останавливался в районе живота и возвращался обратно, острыми слезами уносился из организма. — Он правда убил человека? — спросила Майя, искренне заставив себя поверить в отрицательный ответ.

Но не получила и его.

      Илья лишь сильно прикусил пухлые губы и невольно сжал одеяло, виновато опустил голову вниз и не смог подобрать никаких слов, они просто напросто не лезли в его голову, и даже перекати-поле не могло спасти ситуацию. Абсолютная пустота, внутри которой плачет правда. — Я не знаю, — соврал он и мягко положил руку на голое плечо Майи. — Я правда не знаю. — Ты врёшь? — Увы, — незамедлительно вырвалось у Сетевого, и сердце его забилось чаще. — Подробностей нет, только факт того, что убийство было совершено несколько лет назад. — Теперь в тюрьме сидит не он, а я. — Твоей вины здесь нет, — заботливо сказал Илья и присел ближе, тонкими пальцами коснувшись её лица. Он аккуратно завел кудрявую прядь за ухо и принялся гладить копну волос, разбросанных по подушке. Но вместо успокоения с каждым движением Майя всё больше втягивала скупой воздух и чувствовала, как соленые искры летят из без того красных глаз.       Зажмурившись до боли в веках, Майя позволила себе вскрикнуть и сжать зубы в надежде, что это хоть как-то сдержит внутреннюю боль, от которой бежать она была уже не в силах. Внутри всё переворачивалось: в маленькие книжечки записывалась каждая деталь, и на страницах страх обретал новые формы, превращался в очередную, более осязаемую ветвь, убивающую свободу.       Илья медленно протянул руки к Разумовской и с отцовской заботой «отлепил» от жарящей подушки. Как только девушка оказалась в его объятиях, он мягко прижал её к себе и ощутил, насколько быстро белая футболка стала мокрой от нахлынувших чужих слез. Сетевой, по правде говоря, всегда был человеком сентиментальным, но что делать с женскими слезами он, почему-то, не знал.       Майя же силой впилась острыми ногтями в мужскую спину и по-волчьи завыла. Накопившееся за несколько недель отчаяние старательно выходило наружу.       Если расценивать произошедшее в формате настоящей жизни, то для Разумовской прошла вечность, в которой она больше не знала, куда идти и что делать. В один миг ей обрубили любые пути отступления, и теперь только одному Богу было известно, на какую тропинку ступит девушка, потерявшая себя в пучине ненужных ей событий. Клубок замотался слишком сильно, и распутать его могла лишь сама Майя. Дело оставалось за малым: смириться с происходящим.       — А дальше что, Илья? — спросила она, когда слёзы подутихли и разбрелись по похудевшим щекам. — Ни учебы, ни работы, ни семьи, ничего, Илья, — с каждым словом голос Майи дрожал все сильнее, и она понимала, что ещё одной потери она не вынесет. — С учебой потом разберёшься, ещё успеешь, — совершенно нежно произнес Илья, поцеловав Майю в висок. — А вот, что ты будешь делать с фирмой отца в твоих руках — вопрос другой. — «Феникс» в моих руках? — в интонации Майи забралась тонкая растерянность. — Но я думала, что после моих показаний документы потеряли силу, а раз так, то и я не владелец.       Илья, нервно вздохнув, слегка отпрянул от Разумовской и поднялся с кровати. Медленными шагами пройдя к двери, он опустил железную ручку и вышел за порог, оставив тонкий луч света в темную комнату.       С интересом наблюдая за тенью Сетевого, Разумовская прижала колени к груди и крепко обняла их руками, положив подбородок сверху. Она понятия не имела, куда и зачем сбежал Илья, но искреннее надеялась, что это хоть как-то ей поможет.       Несколько минут спустя, когда на горизонте силуэт Ильи стал ближе, Майя включила тусклый ночник и убрала волосы за уши. Усевшись поудобнее, она с интересом смотрела на друга и ждала, пока тот начнет говорить. — Мы покопались в делах твоего отца, — сказал Илья и положил на мягкое одеяло перед Разумовской стопку документов, на которых кровью семьи впечатана её фамилия. — Документы были настоящими, но мы немного поработали над ними. – Я не понимаю ничего, Илья.       Осторожно взяв бумагу в руки, Майя с интересом пробежалась глазами по диагонали и подняла взгляд на Илью. Пролистав бумаги друг за другом, Разумовская подробно изучила подписи в конце листа. — А какое число сегодня?       Пазл в голове Майи медленно начинал складываться воедино. — С утра было двадцатое. — Надо же, неделя уже прошла, — констатировала Майя и негромко хмыкнула, а после грустно опустила ресницы. — Тут сегодняшняя дата, — уже серьезнее произнесла она и поднесла бумагу ближе. — Сюрприз — увёл внимание Илья и попытался взять у неё документы. Сетевой искренне желал ей всё объяснить. — Ради бога, Майя, нет там подвоха. — Когда я видела бумаги ещё в камере, то они были датированы первым числом, — произнесла она и, вытерев слезу с щеки, выровняла тон голоса, чем предала ему особую холодность. Майя шустро поднялась на кровати и прошла по ней, спрыгнув на покрытый ковром пол вместе с документами.       Илья, неуспевающий за столь ярким сумасшествием, предпринял попытку догнать её, но Разумовская обхитрила друга, резко убрав документы в первый попавшийся ящик, который после заслонила собой. — Правду, — голос Майи зазвучал ещё строже, чем раньше, и она довольно вздернула подбородок, когда на лице Сетевого заметила смирение. — Бери документы, — закончил Илья и покинул комнату, вынудив последовать за собой.       Майя взглядом проводила Сетевого и неуверенно достала из ящика бумаги, за которые могла вновь оказаться за решеткой. Разумовская не была сумасшедшей и четко помнила каждое слово из договора, оформленного на её редкое имя. «Не показалось же мне», — подумала Майя и впервые за неделю вышла из комнаты больше, чем на ночной душ с доброй порцией слёз в пустой квартире.       Каждый шаг по освещенному коридору давался невероятно тяжело. Тело не хотело слушаться и настолько сильно привыкло к темноте и холоду, что тепло в остальных комнатах вызывало мурашки. Заметив несколько теней на уже знакомой кухне, Майя несмело прошла к широким дверям и остановилась в метре от стеклянного витража. — А вот и второе пришествие, — усмехнулся Белов и отпил виски из гранёного стакана. — С добрым утром… — Саша бросил короткий взгляд на зашторенное окно и не увидел за ним рассвета. «Бригадиры» и сами потеряли счёт времени. — Доброй ночи, в общем.       Майя ничего не ответила. Она лишь осмотрела ребят с присущей ей заинтересованностью и несмело моргнула, желая только одного — кофе. — Будешь? — спросил Филатов, когда поймал взгляд Разумовской на его тарелке с омлетом. — Мне бы кофе, — ответила Майя и прошла к плите.       Рядом предусмотрительно мирно покоилась никем неиспользованная турка с пакетом молотых зёрен неподалеку, поэтому Разумовская тут же зажгла газ и поставила их на варку. И всё бы хорошо, если бы не рука Космоса, которая моментально перехватила ручку от турки и заставила Майю сесть на мягкий уголок. — Сам я тебе кофе сделаю, — заключил он заботливо и указал глазами на стул. — Обойдёмся без геройства. Тебе с коньяком или без? — Исключительная забота, Кос — с улыбкой произнесла Майя и положила на стол стопку бумаг. — Без. Коньяк мне заменит история об измененном числе в договоре.       У Майи, говоря совсем откровенно, не было ни сил, ни желания разбираться во всем с большими тонами и претензиями, с ребятами ей хотелось обсудить все демократично и аккуратно. Она была благодарна за собственное спасение и понимала, что без их участия, сейчас она бы здесь не сидела. Да и к тому же, зачем пустая ругань, если можно решить все лаконично и красиво? — Суть своего задержания помнишь? — подал голос Витя и достал из кармана пиджака черную ручку.       Копошась в разрушенной памяти, Майя собирала воспоминания за насыщенные несколько недель воедино и пыталась докопаться до правды. Но Пчёлкин видел в глазах Разумовской лишь растерянность. — Такое забудешь, — утешительно произнесла Майя и кивнула головой.       Витя решил слегка подыграть новоиспеченной подруге и подошёл к ней, наклонившись к столу и ища среди горы ненужных бумажек ту, с которой и началась жестокая игра. — Что видишь здесь? — мягко спросил он и указал стержнем на фамилию Майи. Голос Пчёлкина звучал как никогда по-доброму, и Майя тут же поняла, что настроение у него сегодня на высоте. — Пчёлкин, ну ей же не пять лет, — посмеявшись, сказал Белов и опустил голову на свою руку. — Саня, тш-тш, — Филатов привлек внимание друга и приложил вилку к губам в знак тишины. — Инициалы свои, — ответила Майя и заглянула Вите в глаза. За секунду она получила одобрительный кивок и продолжила испепелять чернила на белоснежном листе. Она не боялась смотреть на него, но что-то её останавливало. Будто по спине давали холодным ворохом и не позволяли вольности. Разумовская не знала, что таилось в его голове, но и представить не могла, насколько демоны Вити неизучены даже им самим. — А под ними дата — двадцатое сентября девяносто второго. — Вить, — сказала Майя и неловко спрятала глаза. — Я пока не готова загадки раскручивать. — В общем, если совсем уж кратко, — возобновил монолог Пчёлкин и достал среди кучи бумаг два оригинала. — По бумагам, якобы подписанным тобой, «Феникс» стал твоей фирмой только двадцатого числа, то есть сегодняшним днём. — А как же косяки отца за всё время работы в фирме? — хлопнув несколько раз глазами, спросила Майя, когда перед её носом Космос поставил чашку кофе. — Кос, не дай бог прольешь, — негромко возмутился Витя, переставив кружку чуть дальше. Как только Майя требовательно и мягко одернула Витю за рукав, он вернул своё внимание к ней и положил перед глазами оригинал документа с другой датой. — По этой незначительной бумажке ты стала владельцем фирмы только сегодня, а значит, что все дела твоего отца переходят к тебе... – С долгами, – констатировала Майя. – Долгов нет, – продолжил Пчёлкин и положил перед глазами Майи другой документ. – Но продать фирму с долгами, конечно, проще, поэтому он и пошёл на подделку документов, по которым ты согласилась стать владельцем и закрыть его проблемы. — Не может быть, — выдохнула Разумовская, аккуратно взяв в руки кружку. — Это ведь мошенничество. – Мошенничество, но теперь все улажено, – коротко добавил Белов. — Получается, что я косвенно, но чиста перед законом? — с надеждой спросила Майя, и глаза её заискрились. — Без «но», — улыбнулся Филатов, когда Разумовская бросила на него взгляд, полный надежды.       Она обвела новых друзей взглядом с таким трепетом, что сердце каждого забилось в несколько раз чаще. На долю секунды Майя забыла о столь опасном деле, которое могло поставить их всех под удар.       Когда кровь окончательно ударила в голову, она поставила кружку на стол и поднялась со своего места, слегка обняв Пчёлкина, оказавшегося ближе всего к ней. Мягко скрестив руки на его плечах, она прикрыла глаза, и довольная ухмылка озарила её лицо, впервые за несколько недель сменившее эмоцию. — А ещё есть приятный бонус, — добавил Саша, попытавшись обратить внимание на себя. — Раз уж фирма твоя, то теперь ты владеешь состоянием отца, которое не нашли и не смогли арестовать. Надо отдать должное твоему отцу, у него есть счёт, что он скрыл даже от тебя. Сумма там, конечно, не космическая, но мы поможем, чем сможем, — подытожил Белов. — Бумагу с 1-м числом уничтожить надо только. — Займусь этим чуточку позже, — сказала Майя и отпустила Пчёлкина, поймав на себе его заботливый взгляд. — Я не знаю, как благодарить вас, ребята. Это слишком дорогой подарок после того, как вы вытащили меня из тюрьмы. — Брось ты это дело, Разумовская, — упрямо произнес Филатов, когда глаза Майи уткнулись в него. — Ты ж теперь наша, — засмеялся Валера. — Вон, какое боевое крещение прошла. Не каждый сможет.

***

— Неужели я вновь наблюдаю эту картину, — иронично заметил Сетевой, когда зашёл в комнату к Майе через несколько часов. Он увидел, как Разумовская аккуратно выводила черную стрелку на левом глазу и старалась лишний раз не шевелиться. — Если бы я не увидела тебя в отражении зеркала, — произнесла с улыбкой Майя и продолжила вовлечено орудовать подводкой. — То явно накосячила бы, — на секунду она замолчала, но как только тонкий конец стрелки ровно остановился на коже, Майя позволила себе посмотреть на друга сквозь зеркало. — Неожиданно захотелось потренироваться, хоть так можно почувствовать себя человеком. — В прошлом году ты рисовала стрелки по дороге в университет, — подхватил тему Илья и присел на кровать, стоящую рядом. — Приятно видеть тебя ожившей, — сказал он и по-дружески положил руку на её колено, слегка погладив.       Майя отложила кисточку и маленькую баночку с подводкой и повернула голову к другу, улыбнулась как-то особенно искренне и взяла его руку в свою. Она мягко смотрела в глаза напротив и чувствовала ту самую семейную поддержку, которой ей так давно не хватало. — Я так тебе благодарна, — когда Майя произнесла эти слова, Илья громко засмеялся и сжал ладонь подруги, прикусывая губу. — Я ничего не сделал. — Ты рядом, — Разумовская накрыла левой рукой его пальцы и продолжила. — А это гораздо важнее. — Давно ты не была такой лиричной, — ответил ей Сетевой и похлопал щенячьими глазами. — Неужели так на холодную королеву влияют изменения?       Майя неловко кивнула головой. — Завтра мне нужно будет предстать перед людьми, которые работали у отца, когда я ещё даже не умела говорить, — тяжело вздохнув, Разумовская убрала прядь волос за ухо и выпрямила спину. — Не знаю, как они примут всё происходящее. Соответствовать реальным ожиданиям куда сложнее, чем выдуманным. — Люди почти месяц находились без контроля и в неведении, поверь мне, если ты придёшь и скажешь, что теперь будешь их начальником, они только поблагодарят тебя и сварят кофе. — Посмотрим, — Майя на минуту задумалась, а позже поднялась со своего места и аккуратно сложила косметику, безбожно раскиданную по столу. — Давай так, — начал вновь Сетевой и подошёл к Разумовской. Он невесомо обнял её со спины и указал головой в сторону зеркала, привлекая внимание. — Я обещаю, что найду тебе человека, которому ты сможешь доверять… — Так же, как тебе, — дополнила Майя и посмотрела на друга через стекло. — Других не приму, — тряхнув волосами, она развернулась к Илье. — А ты не предлагаешь свою кандидатуру, работать на меня не хочешь? — с ухмылкой сказала Майя, пока ресницы её дрогнули. — Упаси боже стать твоим подчинённым, — мгновенно ответил Илья, чем вызвал у Майи искренний смех. — Мы лучшие друзья, а значит, что надо быть ими в жизни, а не по документам. — Сразу видно, кто сдал экзамен по философии на высший балл, — когда желание смеяться немного утихло, Майя вновь смогла трезво оценить своё положение. И пусть оно было шатким, как никогда, она все же теплила в душе тоненькую надежду, что все происходящее — не зря.       Внутри каждого человека, так или иначе, начинает работать щит от внешнего урагана, и насколько он силён может оценить только тот, кто действительно видит маленький уголочек легкоотклеимой призмы, что безжалостно закрывает реальность. В любой момент можно свернуть с назначенного пути, но что тогда делать тем, кто действительно понимает всю тонкость пространства вариантов, где песчинка — тысячный выбор?       И Майя Разумовская могла продолжить рассуждать об этом, отключившись от надоевшей реальности, но все же больше ей нравился совсем другой исход. — У меня для тебя подарок есть, — сказала она и взяла Илью за руку. Он, послушно вложив ладонь в её пальцы, проследовал за подругой вплоть до входной двери, около которой можно было найти только их обувь. «Бригадиры», по словам Ильи, «укатили» продолжать незаконченные дела.       Не произнося ни слова, Сетевой надел на себя кожаную куртку и отметил, как Разумовская замотала на шее тонкий шарф. Она всегда говорила, что этого ей достаточно, чтобы согреться, хотя Илья только делал вид, что верит ей. Когда Майя застегнула пуговицу черного пальто, то вновь взяла друга за руку, выводя его за пределы квартиры.       Она безмолвно, будто бы проглотила язык вместе со словарным запасом, миновала улицу за улицей, путаясь вместе с Ильёй в темных закоулках когда-то знакомого района. Некоторые люди, личность которых не имеет топографического кретинизма, в шутку уверяют, что могут найти дорогу до дома в любом состоянии, особенно часто приводят аргумент закрытых глаз.       Майя не была поклонницей громких речей и никому ненужного пафоса, она предпочитала доказывать свою силу действиями, в них толку было гораздо больше, нежели в пустых обещаниях.       Илья же, будучи натурой романтичной, умел говорить красивые, отчасти закрученные между собой слова, чья суть танцевала хороводы вокруг дальнейшего действия. Со стороны Сетевой мог сойти за того мужчину, о котором мечтает любая девушка, желающая настоящей любви. Но только один Илья знал, что для слов тоже нужен повод, а после своей неудачной попытки построить отношения он отстранился от этой затеи и предпочел заняться более важными делами. Например, окончить университет. Ведь он не бросит тебя, когда ты больше всего будешь в нем нуждаться. — Чуть-чуть осталось, — радостно произнесла Майя и уволокла друга в чертоги очередной улицы. — Говорила мне мама в детстве: «Не гуляй с девочками ночью, кто знает, что у них на уме», — ответил ей Сетевой и внимательно осмотрел место, куда его совершенно без труда привела Майя.       Но высокие здания встретили Илью своей слишком яркой мрачностью, от которой больно свербило в глазах, и лишь белая неоновая надпись «Винил» смогла отрезвить сознание и понять, что в своё время он сделал правильный выбор. — Рома, привет! — Майя помахала владельцу магазина и тут же подбежала к нему, шепнув что-то на ухо. Роман понимающе кивнул и удалился в отдельное помещение, скрытое за зелёными шторами и оставался там в течение нескольких минут. И пусть Илью посетило косвенное неудомение, он решил не отставать от Разумовской. — Ночью сорваться в магазин с виниловыми пластинками? — риторически спросил Илья и получил прищур. — На такое способна только ты. — А как же тот день, когда мы с тобой проникли в библиотеку после закрытия? — О боже, — заключил Илья, по-дружески положив руку на плечо Майи. — Я никогда не высплюсь.       Их короткий диалог мог бы и продолжиться, но все же обещанный подарок был вынужден прервать друзей своим появлением. Как только зелёные шторки открылись, Роман принес в руках большой красный пакет с эмблемой собственного магазина и, загадочно улыбнувшись, вручил его Сетевому. — Не открывай, — произнесла Майя и перехватила руку Ильи. — Попытайся угадать, — продолжила она, смотря в глаза напротив. — Понятия не имею, — Илья задумчиво ухмыльнулся и попытался найти ответ на стенах, увешанных старым винилом. — Не могу и представить. — Брось, — с настойчивой улыбкой сказала Разумовская. — Ты уже знаешь ответ.       Поймав себя на мысли, что сейчас происходит вакханалия, Илья решил подыграть и взять бразды правления в свои руки. В конечном счёте, если не можешь контролировать беспорядок, то возглавь его.       Гордо вздернув подбородок, Сетевой собрался с силами и, немного покопавшись в голове, смог найти ответ на столь простую, со стороны Майи, загадку. — Разумовская, если там «Depeche Mode»…       Илья даже не успел закончить реплику, как Майя довольно захлопала в ладоши и с совершенно детским выражением лица ждала, пока тот откроет долгожданный пакет. До того, как Сетевой взял в руки пластинку, он и представить себе не мог, что увидит автографы любимой группы и сможет к ним прикоснуться, но судьба — штука непредсказуемая, поэтому Илья крайне удивлённо и радостно смотрел на линии маркера внизу упаковки. – Это должен был быть подарок на день рождения, — сказала Майя, когда увидела сияющий взгляд друга. — Но раз у нас такие американские горки, почему бы не кататься на них под хорошую музыку? — Как ты её нашла? — спросил Илья, не в силах оторваться от подарка. — У меня брат на аукционе в Италии купил эту пластинку жене в прошлом году, — вступил в диалог Роман, поддержав беседу. — С ней они через пару месяцев развелись, и пластинку она вернула ему за острым нежеланием иметь хоть какие-то подарки от него. И, как видишь, теперь она здесь. — Откуда у тебя брат в Италии? — непонимающе спросили друзья хором, посмотрев на Романа. — Долгая история, так и не расскажешь, — отмахнулся он. — Ну, раз пластинка теперь у тебя, моё дело сделано.       Бесшумно ретировавшись, мужчина оставил друзей наедине с приятным приобретением. Ребята часто заходили к нему в магазин за новыми покупками, скупая буквально всё, что он привозил каждый понедельник месяца. Он так и не узнал, каким образом постоянные покупатели наткнулись на его маленький магазинчик внутри тихого жилого двора два года назад, но ему было до ужаса приятно, что своим привычками они не изменяли. — Не могу поверить, что все это время она была здесь, — Илья говорил по-прежнему восхищённо и настолько живо, что сердце Майи таяло с каждой секундой. — Рома её дома хранил, но я позвонила ему несколько часов назад и попросила принести в магазин. А на день рождения я тебе что-то другое подарю. — После такого подарка ты можешь даже меня не поздравлять, я всё прощу. — Считай, что я тебя так отблагодарила за то, что ты для меня сделал, — голос Майи стал немного тише. — И бескорыстные поступки должны быть оценены. — Друзья всегда помогают друг другу, — сказал Илья и вернул пластинку в фирменный пакет. — А ты моя семья, это даже сильнее.        Спрятав взгляд за длинными ресницами, Майя обняла Илью и, когда получила ответ в качестве его рук на своих лопатках, смогла по-настоящему расслабиться за последние несколько недель, которые нескончаемо били её в спину железными прутьями, оставляя алые открытые раны на белоснежной коже.       Разумовской страшно было думать о том, что предстоит испытать дальше, и насколько часто она будет обращаться к розгам в качестве утешения. Только испытав боль, Майя пришла к выводу, что градация ощущений тоже имеет собственный метод воздействия на человека, но по-настоящему о его детальной работе она даже не подозревала. Ведь по законам Вселенной, ты в любом случае вернёшься в точку, когда те самые незаметные ощущения помогут сделать выбор.